Там, где цветет ликорис

Алексис вздыхает. Он морально не готов увидеть Амори старым. Не так давно они бегали по лесам, собирали ранние ягоды и гадали на ромашках в «любит-не-любит». Засматривались на местных альф, глупо хихикая в ответ на внимание с их стороны. Как дети одного возраста, к тому всему живущие недалеко друг от друга, они сдружились с лет трех и были, как говорят, «не разлей вода». Убегали от родителей, прятались, играли. Потом защищали друг друга перед папами. Близко от их домов был пруд — сейчас он высох. В особо жаркие дни он превращался в лужу — болота больше, чем воды. Но Алексису с Амори было все равно: помнится, выпачкаются в грязи с головы до ног и бегают счастливые. А какое им дело до грязной одежды или до упреков родителей? Дети и есть дети. Климат у них летом сухой. Три месяца жары без капли влаги — солнце нещадно выпаливает все. Травы высыхают, земля покрывается трещинами. Приходится носить воду из сужающейся речки, чтобы полить огород и сад. И только перед самой осенью наступает сезон дождей: тянется он тоже три месяца, до зимы. Судя по календарю, скоро начнутся грозы и ливни. Вчера уже гремело, а где-то вдалеке лило: ветер принес прохладу и запах дождя в открытое окно. …Амори семьдесят, у него есть взрослые дети и, скорее всего, внуки. Алексис же так и застрял в подростковом возрасте, хоть подростком себя не чувствует. Он долго выбирает, что надеть, замечая за собой желание нарядиться чем получше. Из его головы никак не выходит образ Марка. Алексис всегда был падок на сильных немногословных альф, но за предыдущую жизнь не встретил пару. Кто сказал, что в этой нельзя? Он ухмыляется отображению в зеркальной поверхности, пугаясь вдруг собственной уверенности и мыслей о едва знакомом Марке. Алексис наконец определяется, переодеваясь в штаны с завышенной талией и блузу из тонкой струящейся ткани, название которой он не знает. Треугольный глубокий вырез открывает вид на выраженные ключицы и шею. Алексис вертится перед зеркалом, осматривая себя. Если бы тело не было настолько худым, одежда смотрелась бы на нем куда лучше, а не висела, как на огородном пугале. Придется откормиться. Как назло, есть не хочется — скорее всего, из-за стресса. Он причесывает волосы и подкрашивает лицо найденной косметикой Алека. Замечает, что у него странные зубы. Оттягивает губу, рассматривая удлиненные резцы — точно как у кота или собаки. У людей тоже бывает такая форма? Но зубы не кажутся чем-то инородным, дискомфорта во рту нет. Значит, не стоит заострять на них внимание. Несколько штрихов, поправок — и Алексис готов. Но готов внешне, а не внутренне. Ему все еще страшно, и стоит вспомнить загадочные слова Марка о мистической смерти, как сердце снова тревожно выстукивает в голове. — Хватит, ты должен это узнать, — шепчет он, закрывая за собой входную дверь. Он идет на соседний двор. Небо стремительно темнеет, слышится пение сверчков и вечерних птиц. Алексис проходит до самого порога мощеной дорожкой, любуясь кустами роз. Но его внимание привлекает громкий лай: Алексис вздрагивает от неожиданности и оборачивается на большого пса в стороне. Собака агрессивно рвется к ему, натягивая цепь со звоном. Клацает зубатой челюстью, рычит. Но почему-то Алексису не страшно: он смотрит на зверя и ощущает превосходство. И стоит ему притопнуть ногой, как пес поджимает хвост и прячется в будку, жалобно скуля. «Как я это сделал?» — Алексис смотрит на ладони, и ему показывается, что секунду назад вместо привычных ногтей были длинные когти. — «Эм…» Шаги неподалеку переключают внимание. Алексис поворачивается и видит Марка, неосознанно ему улыбаясь. Альфа вытирает руки о садовый фартук. По тяжелому дыханию понятно, что Марк работал и устал. — Подождите, — произносит альфа и откручивает кран, торчащий около куста ярко-красной розы. Оттуда на землю начинает течь вода — потоком. Марк умывается. До нюха долетает запах прогретой воды и альфий феромон вперемешку с потом. Сверчки успокаивают. Кажется, будто Алексис там, в прошлом веке и в прошлом теле. Мир все тот же. Те же душные вечера, то же звездное небо, цветы. Лай собак по улице, теплый свет с окон домов, легкий ветер. Может, города и поменялись до неузнаваемости, но их провинциальный поселок так же окутан магией летней ночи, как и пятьдесят лет назад. — Странно, что он на вас не рвется, — альфа кивает на собачью будку, после снимает фартук и вешает на крючок на стене дома. — Шер не любит чужих. Алексис наблюдает за его точными движениями, рассматривает прическу — волосы явно были длиннее. Марк постригся? Теперь выглядит более опрятно, да и без щетины на лице. Алексис хмыкает с неестественным для себя самодовольством, принимая изменения на свой счет. Он замечает неподалеку садовые инструменты, видимо, сын Амори и правда занимается выращиванием овощей и фруктов. — А вы хороши собой, — произносит мысли вслух Алексис. — Да и к тому же, без кольца, — он подходит ближе, слегка прикасаясь пальцами к руке альфы. — У вас есть муж, — внезапно пресекает его попытку пококетничать Марк с холодностью в голосе. — Мне казалось, что вы обожаете друг друга. «Черт, Алек мне все карты спутал», — Алексис нервно мнет пальцы, думая, как выпутаться без урона репутации настоящему владельцу тела. А впрочем, зачем ему переживать о репутации Алека? Он точно не собирается жить его жизнью. — Вам показалось. Варкаан обожает меня, но для меня он чужд, — говорит правду Алексис, склоняя голову набок и чуть щурясь. Альфа смотрит ему в глаза, при этом хмурясь. — Вам стоило бы сказать об этом ему, — Марк поворачивается и жестом зовет за собой. Видно, ему не понравились «легкомысленные» слова. — Идем. Амори ждет. Алексис чувствует его недовольство, как собственное. Ему мерещится, или он «видит» настоящее отношение к себе других людей? Да кем был Алек? Ясновидящим, связанным с потусторонними мирами? Он сглатывает, рассматривая задний двор. Раньше в том доме жил одинокий молодой альфа, видимо, за него и вышел Амори, переехав после к мужу. Алексис напрягается, когда видит пристройку в виде веранды, а в ней силуэты людей. Скоро. За столиком сидят двое стариков. Алексис теряется, всматриваясь в их лица, и еле узнает в одном из них Амори. Их взгляды пересекаются. Друг из прошлой жизни переменяется, улыбка на его морщинистом лице меркнет, бледные губы сжимаются. Амори подносит дрожащую ладонь ко рту и опускает глаза. Узнал? Марк представляет их друг другу, а Алексис, как заторможенный, смотрит и старается не выдать дрожи. Только бы не заплакать… Он ведь знал, куда идет, знал, что ничего хорошего не увидит. Алексис подготовил себя морально — а на деле еле держится. Идут вторые сутки его пребывания тут, а он все не может смириться. — Боги мои… вы так сильно напоминаете мне одного человека, — произносит почти неузнаваемым голосом Амори, снова смотря на лицо. И его выцветшие от старости глаза прошибают насквозь — по хребту пробегаются дрожью импульсы. — Моя память часто меня подводит, но его облик я помню. Вы живете в том же доме, в котором жил он. И у вас похожие лица и имена. Совпадение… Алексис не может пошевелиться. И стоит на месте даже тогда, когда Марк отодвигает для него стул и наливает в чашку чай, приглашая присесть. В голове повторяются эхом слова, и главные из них — «вы живете там же, где он». Но… Алексис не жил в каменном доме в конце улицы! Не жил ведь?.. Или его собственная память сыграла с ним недобрую шутку? Исказилась. Если правда так, то последняя опора — уверенность в собственных воспоминаниях — падет. И Алексис уже не знает, сможет ли он сберечь здравый рассудок после этого. — О ком вы? — он выдавливает максимум непринужденности, замечая, что все трое смотрят на него с удивлением. Наверно, его эмоции нельзя было не заметить. — Марк говорил, что вы хотите послушать историю об одном мальчишке. Так я о нем и начал, — отвечает ему Амори, приглашая жестом сесть за стол. Алексис садится, косясь на Марка на соседнем стуле. Амори напротив. Чуть сбоку — старый альфа. — Мне сказали, что он умер. Мне интересно… как? — Алексис сглатывает — по горлу дерет, ком распирает с каждым вдохом все сильнее. Сухо, но чай он не трогает. Эта жажда… ее не утолить водой. Странное ощущение. — Его звали Алексис, — Амори поднимает чашку, и видно, как напиток расходится кругами от дрожания рук. Алексису так непривычно слышать свое имя, что он запоздало вздрагивает. — В моих воспоминаниях и снах он навсегда останется веселым авантюристом. Молодым, — Амори вздыхает и ставит чашку обратно, так и не отпивая с нее чай. — А вы угощайтесь, история будет длинная. — Я не голоден, — сдавленно произносит Алексис. Ему не хочется есть. Да и не до еды — он настраивается улавливать каждое новое слово. — Ох, он был таким же независимым. Жаль, с возрастом я забываю. Все забываю. А ведь самое ценное — это воспоминания, в них и есть наша личность. Алексис слушает его и сильно жмурится, прогоняя слезы: Амори всегда любил поразмышлять, и с возрастом черта характера осталась неизменной. Белокурый Амори… он навсегда запечатлен молодым в его памяти. — Так, о чем я? А… Мы с Алексисом дружили с ранних лет. Все было хорошо, пока к нам не переехал один жуткий альфа. Я уже не помню его имени, помню только, что глаза у него были странные, цвета янтаря и что поселился в доме, в котором теперь живете вы, — Алексис ощущает, как холодный пот скатывается по вискам. Он не помнит, чтобы в каменном доме кто-либо жил. — Да, и этот альфа помешался на Алексисе. Ходил за ним, ухаживал. Али долго от него воротил нос, а потом вдруг согласился. Они вступили в брак, едва ему исполнилось шестнадцать, когда это позволил закон. И они два года жили, как пара. Али сильно поменялся, отдалился от всех, ходил ни мертв ни жив. И только за пару дней до своей смерти сознался, что брак для него мучителен, а муж оказался «монстром». Я помню… Али все шептал: «Он монстр, я видел, он монстр», — как умалишенный. Говорил, что собирается уйти от мужа, а на следующий день его нашли мертвым. На последней фразе Алексиса сильно передергивает. Его как холодной водой обливают: и сразу после кипятком. Чем дальше рассказывает Амори, тем жутче становится Алексису: он не помнит ничего из перечисленного. Вообще ничего. Его воспоминания обрываются на пятнадцати годах, а последующие три года, если верить словам Амори, — как отрезаны. Какой муж, какой мучительный брак? — Я… я был тем, кто его нашел. Боги мои, до сих пор на слезы пробирает, когда вспоминаю, как пытался поднять его, а он лежал безвольной куклой и не просыпался. Страшно поверить, что родной человек может вот так взять и умереть, — на старческом лице Амори отображается застарелая боль, а голос сипит. — Я тоже не верил. Пришлось. Знаете, его смерть странная. Я думаю, его убил его муж со злости, но сами обстоятельства… На его шее нашли рваную рану, как от клыков животного, но в теле не было ни капли крови. Ни капли! Его кожа вся ссохлась и поморщилась, была твердой и похожей на кору дерева. Врачи не смогли это объяснить, а священник, когда увидел, отскочил, сказал захоронить в отдельном месте, за кладбищем. Трясся весь и отказывался проводить церемонию, отпевать. Боялся. О, папа Али едва умом не повредился, он был безутешен. Старик до сих пор верит, что это был не его сын, а Алексис жив и придет к нему. У его папы кроме него никого и не было, даже пес и тот сдох следом за Али. Мы до сих пор не знаем, что произошло в ту ночь и что за зверь его убил. Да и поздно прошлое ворошить. Прошло пятьдесят лет, вот день-два назад и был ровно срок. Алексис не знает, что сказать. Он не дышит. Смотрит расширенными глазами на Амори и молчит. — О-о, видать, вы поражены. Но не бойтесь, думаю, ваш дом безопасен. Давайте переведем тему, не хочу, чтобы вы потом боялись спать ночью. Я вот живу рядом с каменным великаном уже столько лет, и ничего неестественного не замечал, дом как дом. Наши с Дерелом дети давно уже выросли и образовали свои семьи, уехали жить в город, так что… о чем я? А, я рад, что у нас есть Марк. Мы уже старые, не справляемся, а он помогает, — говорит Амори. — Так вы археолог? Алексис кивает. Диалог заходит в тупик. …Да, он узнал о собственной смерти. Только что это меняет? Его убийца или состарился, или умер. Мстить некому. Тогда зачем его неупокоенную душу вернули, и почему он не помнит последние три года жизни? Что за мистические обстоятельства окутывают его убийство? Что произошло на самом деле? И главное, как объяснить, что вернулся он в тот же дом в теле похожего на него омеги? Вопросов много и все они роятся, а в голове гудит, будто она превратилась в улей. А ведь судя о рассказу Амори, воспоминания срезаются ровно на моменте, когда он познакомился с «мужем». Есть ли в этом смысл? Он не слушает беседу старых супругов. Думает, думает, думает — без конца. Подробности о прошлом его шокировали, и только теперь он отходит от оцепенения. Мышцы слабеют, отдают мелкой дрожью. Рядом слышно писк комара, который садится на щеку и тут же улетает. Даже насекомые его сторонятся. Кто он? Кто Алек? Собственные воспоминания ввели его в заблуждение. Но как верить в происходящее, если он не может верить самому себе? Алексис прощается с Амори и его мужем, позволяя Марку провести себя до ворот соседнего дома. Он в замешательстве. Как ни пытается восстановить забытое — ответ один: пустота. Алексис столько всего узнал, что понадобится несколько суток без сна, чтобы осознать и разложить по местам. И, как всегда, вопросов больше, чем ответов. Ночевать в доме страшно. Именно тут он жил с тем, кому дом принадлежал раньше. И тот самый человек превратил его жизнь в ад, если верить Амори. Схоже, что именно в этих стенах его убили. А сам убийца скрылся, ведь после его не видели. А теперь дом купила молодая пара, омега из которой очень сильно похож на него самого. Что за путаница, и как из нее выйти? Алексис сидит и покачивается на кровати, все порываясь встать и задернуть шторы. Свет от уличных фонарей, бьющих в окно, настораживает. Ему хочется в темноту. Полнейшую, без просвета. Закрыть бы глаза и вспомнить три утерянных года прошлой жизни… Он открывает глаза и по прежнему не помнит. По углам паутина — все комнаты ею застланы, а Алексис всегда боялся пауков. Но сейчас его страшит неизвестность. Да, он не просто так помнил дом, никакая это не «мышечная память Алека». Осознание пугает еще больше. Алексис ищет в себе хоть что-нибудь, хоть намек на образ его убийцы. Кем был владелец дома? Безопасно ли находиться здесь? Чем больше он об этом думает, тем больше растет ощущение, что за ним наблюдают. Алексис задергивает шторы, оставляя окно открытым — тут жарко. Зря он зажег огонь в камине — раньше вид сгорающих дров его успокаивал, а треск поленьев наводил дремоту. Но не теперь. Он сжимается все больше, преследуемый непосильной тревогой. Янтарные глаза убийцы преследуют и в мыслях и, кажется, наяву. Свет по полу разбросом — складывается в причудливые тени. Вытянутые, копошащие, живые. Живые? Алексис сглатывает и присматривается. Это блики от камина. Огонь… нужно погасить огонь. Он в бреду поднимается, шагая, как по раскаленной лаве. Резковато оборачивается назад — в углу за спиной ему мерещится длиннолапая тень. Паук. Огромный паук. Желтоглазая тварь из прошлого, вестник страшного происшествия, беспечно им позабытого. Монстр. Алексис отпрыгивает. По телу мурашки, он не чувствует себя от паники. Хватает какую-то тряпку и тушит камин. Не гори, не гори, не гори, исчезни! Ему нужна темнота. В ней — покой. Только не свет, нет, пожалуйста. Он убивает, он порождает монстра. А паук перебирает лапами, шевелит, мерзко выскребая по стенам. И скрежет этот настолько отчетливый, будто тварь существует на самом деле, а не в его голове. Алексис четко видит даже ворсинки на лапах — оно реально. Но это блики, всего лишь блики. Блики же? Алексис всматривается в угол, продолжая тушить. Замахивается, лупит по углям со всей силы, но только разжигает пламя. А паук пригибается, как перед прыжком, и его жест заставляет свести лопатки в напряжении. В этот момент тряпка в его руках загорается, а тварь прыгает прямо над головой — в другой, близкий угол. Алексис кричит не своим голосом, отползая и судорожно хватаясь непослушными пальцами за ковер. Свет, свет, это из-за света! Алексис его видит. Он до последнего не верит в реальность происходящего, но вцепляется в найденную кочергу для дров. Выставляет вперед, прежде чем оно подбирается ближе и нависает сверху, противно шевеля длинными паучьими лапами. «Убийца-а!» — беззвучный скрежет в голове. «Ты убил Алека-а!» — эхом от изодранных стен. — Я не убивал!.. — выкрикивает Алексис, замахиваясь вперед кочергой, но она проходит сквозь тварь и не задевает. Оно нематериально, но в то же время опасно. Алексис не дышит. Он ощущает опасность кожею. Единственное, что в его голове — потушить камин, спастись, убить тварь. Оно питается светом. Алексис не понимает, откуда эта уверенность. Рывок, и он стягивает покрывало с края кровати и бросает в камин. Тварь верещит. Верещит так громко, что Алексис глохнет и обмирает, заслоняя лицо руками. Сильно жмурится, зажимается, готовится к худшему. Дрожит. Но… чувство опасности внезапно пропадает: воздух редеет, темнота заполняет пространство. Огонь в камине больше не горит. Алексис разжимает кочергу в руке, замечая на ее кончике неестественно-желтоватое вещество, светящееся в темноте, точно как глаза твари. Но не успевает он приблизить его к себе, как вещество испаряется без следа. Алексис бегло осматривается. Сердце не успокаивается — стучит часто-часто и все по вискам. В груди жжет. Тишина. Ощущается запах дыма из камина. Алексис подползает ближе к источнику зловония, думая, как он мог одной рукой поднять и швырнуть тяжелое покрывало с его слабыми руками. Но… что это было? По коже мурашки от одного воспоминания. Ему становится холодно, а мгновением после жарко. Его знобит. Он трясется, хватается за плечи, осторожно привставая и оглядываясь по углам. Никого — тварь исчезла. Надолго ли? «Я схожу с ума», — он крупно дрожит и не может унять эту дрожь. Ему плохо. Подташнивает, в животе неспокойно, дискомфорт. В плечи по прежнему давит, как будто за его спиной постоянно находится нечто и смотрит пронзительно-желтыми глазищами. Его передергивает в который раз. Жутко. «Я хочу быть нормальным. Почему я больше не могу быть нормальным? Кто оно такое? Я не убивал Алека, я точно его не убивал. Как вообще возможно убить душу?» — он мечется со стороны в сторону, не находя покоя. Дом кажется ему страшным монстром, который нашептывает, тревожит. Каждый новый скрип — угроза. Ветер в вытяжке камина воет, старая половица скрипит, как будто по полу ползет монстр. Алексис оглядывает пол, впивается взглядом в темноту и различает в ней очертания досок, ковра и окружающих предметов. Он в самом деле видит в темноте. Алексис садится на кровать, прислоняя руку к стене: пытается прочитать, прочувствовать прошлое. Именно в трех годах кроется причина происходящего. Если он жил тут, то мог оставить себе будущему подсказку. Тайник, записку. Да хотя бы энергетику — ведь стены дома, как известно, хранят воспоминания о их хозяевах. Он сидит неподвижно и ощущает себя частью темноты. Успокаивается, уверенный, что завтра же попросит мужа Алека отсюда уехать. Или попроситься жить к Марку и Амори, рассказав им всю правду. Порыв ветра заносит из открытого окна прохладу и запах дождя. Алексис крупно вздрагивает — ветер подвигает штору. Фонари. Теперь на полу отчетливо виден свет. Сердце заходится в бешеном ритме. Только не снова!.. Алексис вскакивает прежде, чем тварь успевает сформироваться. Свет, погасить свет! Он задергивает шторы, резко шарпая и оседая. Тяжело дышит. Ткань неожиданно трещит, а он видит в просочившемся свете когтистую лапу вместо своей руки. Вскрикивает, трясет ладонью, присматривается снова. Ничего. Обычная человеческая рука. Алексис рассматривает, трет ладонь. Показалось. Но внезапно он замечает дыры в ткани и обливается холодным потом. Это следы от когтей. Как он мог порвать толстые шторы короткими ногтями?.. Алексис пробует повторить, со всей силы царапая ткань — но ничего не выходит. Боги… Почему это происходит с ним? Он бредит, точно бредит. Ему часто приходилось видеть кошмары, а этот — очередной из них. Только отличие в том, что он давно не Алексис, и нет рядом папы, который бы успокоил сказками — он один. Ему приходится принуждать себя сесть, уверять, что тварь больше не появится. Алексис берет в руки фотоальбом с тумбочки и долго всматривается в лицо Алека, чтобы отвлечься. После читает его записи, не удивляясь уже, что видит в кромешной тьме. Под утро произошедшее принимается за сон. Мало ли, что может присниться от стресса? Алексис раньше не попадал в настолько жуткие ситуации, и его психика не выдерживает. С приходом дня страхи рассеиваются, а убеждение в нереальности твари наоборот крепчает. Алексису удается сохранять спокойствие до тех пор, пока он не обнаруживает в углу у потолка поцарапанные обои.