Там, где цветет ликорис

Дождь вскоре проходит — так же внезапно, как и начинается. По пути обратно через центр городка, Алексис останавливается у библиотеки. Скорее всего, тут есть книги о мистических существах. Марк, наверняка решивший, что без него он заблудится, остается рядом. Сидит вот уже который час, хотя у него есть работа по дому. Это — как очередное доказательство, что альфе он небезразличен. Стал бы Марк тратить время на неинтересного ему омегу? Алексис перебирает раздел с мифологией, перелистывая каждую из пыльных книжек. От страниц исходит особый аромат старых книг — Алексис принюхивается к каждой, будто запах может сказать о содержании. Он наблюдает боковым зрением то за Марком, то за библиотекарем. Оба молчаливы. Алексис достает очередную книгу — еще больше потрепанную, нежели ее предшественники. Страницы желтые, пятнами-пятнами, иллюстрации давно выцвели. — Это мифология народа Иридов, — подсказывает библиотекарь, наверняка заметив, что Алексис не может разобрать полустертую надпись на обложке. — Она отличается от нашей, почитайте, я недавно изучал ее — очень занимательно. — Интересно, — Алексис создает вид, что он простой любитель собирать истории. Впрочем, его интерес неподдельный: ему и правда нужно найти хоть что-либо про особенности своего тела. — О, а скажите, есть ли где-то тут информация о существах, внешне похожих на людей? — он смотрит на библиотекаря, бету средних лет. — Их пальцы длиннее, у них есть когти и челюсть крепче, удлиненные резцы, — Алексис перечисляет, замечая боковым зрением, что Марк переменяется в лице. — Они видят в темноте, но им становится плохо от жары или прямых солнечных лучей. Эм… выносливые, кажется, их раны заживают очень быстро. — Мертвецы, питающиеся кровью? — перебивает его с энтузиазмом бета. — Так оно в другой книге, это про вампиров. — Нет, они не мертвые, вроде, — Алексис прислушивается к себе. Его сердце бьется, он дышит, может спать, пораниться и пустить себе кровь: он вполне походит на живого. — Точно не мертвые. И я не знаю, чем они питаются. — Если так, — бета призадумывается. — Посмотрите на сто третьей или четвертой странице. Там было что-то такое. Алексис с замиранием переворачивает страницы, всматриваясь в выцветшие цифры в углу. Сто вторая, сто третья… пора. Он выдыхает и вчитывается в заглавие: «Многоликий Енки». Странно — Алексис точно не слышал о подобном. «Многоликий Енки внешне напоминает человека», — читает он. — «По легенде первые Енки спустились с гор — были они перед своим перевоплощением людьми, но стали полузверями. Боги Гор наделили их силою нечеловеческой, и приказали беречь Храмы мира», — Алексис не может воспринимать подобное всерьез, пробегаясь глазами по легенде и пропуская строчки, вылавливая лишь самое важное. «…Взрослые Енки могут сменять лик, копируя внешне любого из живых или усопших», — он останавливается, перечитывая фразу еще раз. Что значит, сменить лик? Просто взять и сделать свое лицо другим? Тогда тело Алека не просто так похоже внешне на него самого. «Средний возраст составляет пятьсот пятьдесят лет приблизительно. Енки практически неубиваемы, и прервать жизнь взрослой особи раньше срока сложно. Только если тело разрубить на куски, куски эти окропить зельем из настойки ликориса, а части тела раскидать так, чтобы более не срослись…» — он внимательно читает, обдумывая новую информацию. Но больше всего его удивляет название цветка, хорошо известного ликориса. А ведь это все может быть правдой — Алексис вспоминает, как по пути на кладбище обжегся о цветы. Его слегка трясет, в груди неприятное чувство слабости, но он продолжает читать: «Способности Енки доселе неизведанны. Известно только, что они чувствуют и видят больше. Одни говорят, что они неимоверно сильны и одним ударом могут убить тигра. Другие — что питаются Енки исключительно кровью пойманной жертвы, будь то животное или человек», — Алексис сглатывает, вспоминая, как часто в последнее время его мучила жажда. Написанное все больше увлекает его. «Повстречать Енки — есть верная гибель. Они очаровывают, влияют на эмоции, внушают страх или заглушают его же проявления…» — дальше он пропускает длинный список случаев, будто бы зафиксированных реальными очевидцами. — «…Енки выбирают пару на всю жизнь — обычно себеподобных. С партнером у них возникают крепкие узы, которые могут быть односторонними — но Енки не терпят непокорности и сделают все, чтобы завоевать взаимность избранника. Рождение ребенка возможно только между парой, у которой образовались двухсторонние узы», — он озадачено чешет бровь, слегка хмурясь. Медленно переводит взгляд на Марка и фокусирует. Если написанное тут правда, то это объясняет беспричинную тягу с первого взгляда. Однако кое-что не совпадает: Марк обыкновенный человек. Или… не совсем? Альфа тоже обращает на него внимание, но оборачивается в сторону настенных часов и вздыхает. За окном начинает темнеть. Алексис видит, что ему осталось немного, и быстро дочитывает: «Они не связываются с людьми, не раскрывают себя, хорошо маскируются. Точно неизвестно, сколько их и где обитают — бытует мнение, что их количество едва ли превышает тысячу». Он захлопывает книгу, обещая себе вернуться и перечитать еще раз. — Идем? — спрашивает Марк, вставая с кресла. — Ты выглядишь уставшим. Алексис и не замечает, в какой из моментов они перешли на «ты». Наверно, еще во время грозы в мельнице. Он собирается и выходит вместе с альфой на улицу, направляясь в нужную сторону. Пространство сереет, а небо разукрашивается ярко-оранжевым: солнце недавно ушло за горизонт. Где-то в стороне гремит, обещая затяжную грозу. Сезон дождей в этом году начался преждевременно. Впрочем, и ликорис цветет раньше срока. Ликорис… Любимое растение теперь для него отрава. Он и не замечает, как в раздумьях доходит до дома Марка. У калитки их встречает Амори, и только образ постаревшего друга вытягивает Алексиса «из себя». — О, Марк, а я тебя жду и жду, — Амори всплескивает ладонями. — Ужин уже стынет. Пойди только молока купи у Дорит, — он указывает в сторону. Альфа кивает ему и уходит. — Ох, впервые вижу, чтобы он уделял кому-то так много внимания, как вам… Обычно все о садах да огородах думает. Овощи, плодовые деревья, цветы — вот и вся его страсть, — Амори посмеивается, и смехом этим напоминает себя прежнего. А ведь стареет только тело — душа вечно молода. — Ему давно пора обзаводиться семьей… О чем это я? А, идите и вы к нам на ужин, все равно ваш муж еще не приехал, его машины нет. — Спасибо, я не голоден, — Алексис нехотя отказывается. Он хотел бы поговорить с другом подольше, но Амори точно заставит его поесть. И тогда ситуация с булкой повторится — все съеденное вернется обратно. — Я тоже в молодости любил выкапывать старые монеты, и страшные истории любил, — Амори опирается спиной о забор. Для своих лет он выглядит неплохо. Наверняка, до сих пор поддерживает активный образ жизни. — У меня в доме есть коллекция книг с мифами и мистическими историями, только мне их некуда деть — детишкам моим это не интересно. Может, хоть вам пригодятся, а то мне дурно становится, как подумаю, что после моей смерти их просто выбросят в топку. Я на них столько лет потратил, — улыбается омега. — Обязательно, — обещает Алексис, тоже улыбаясь. На душе становится теплее. — Раз вы насобирали так много мифов, то наверно слышали о Многоликих Енки? — он радуется еще больше, увидев утвердительный кивок. Однако в этот момент начинают включаться фонари, и их свет слишком яркий. Опять он ощущает тревогу, будто вот-вот что-то случится. — Енки боятся света, так ведь? Не боятся, а неприятно, кожу жжет, глаза слезятся? — Так вы о них знаете? — изумляется Амори. — Я слышал от своего деда, когда тот приезжал из Севера, что Енки эти обитают в местах, где холодно и темно. Потому их не встретишь у нас, например. Тут для них слишком жарко и солнечно. К тому же, они активны ночью. Это их пора, похоже, что им комфортно в темноте. Я помню не так много… Но мой дед был уверен в их реальности, и я тогда тоже верил. — А как ими становятся? — Рождаются, — пожимает плечами друг. — Может, есть какой другой способ обращения… Не помню уже всего. Это обычные легенды, не более. Как домовые или водяные, или те же вампиры. Теперь я не верю, что они существуют. Хотя, в нашем мире не все поддается логике, есть то, что объяснить нельзя. — Вы не представляете, насколько правы, — нерадостно усмехается Алексис, замечая свечение от фар подъезжающей современной машины. — О, это Варкаан, — «муж» проезжает чуть дальше и останавливается у ворот каменного дома. — Спасибо за рассказ, я зайду завтра, хорошо? — Приходите, — Амори машет ему на прощание рукой. За один день всплыло столько информации, что надо бы сесть и хорошо обдумать, желательно записывая главное. Но это придется отложить: Варкаан опять будет мешать ему своими рассказами о работе. Нужно поговорить с ним о «кое-чем» и поставить точки там, где им и место. Алексис сглатывает, прогоняя ощущение тревоги — словно в его груди, как в клетке, бьется птица в попытках покинуть заточение. Бух-бух — безрезультатно. Он идет следом за Варкааном в дом, а там сворачивает на кухню, наблюдая, как альфа выкладывает продукты в холодильник. — Тебе что-нибудь приготовить? — спрашивает Алексис, хотя понятия не имеет, как пользоваться большинством «приборов» и «ящиков с кнопками». — Я поужинал с бригадой на работе, — отвечает Варкаан, захлопывая холодильник. — Давай переедем в другой дом, — начинает Алексис, не откладывая больше «на потом». Он ожидает, что его «муж» оспорит. Скажет, что на дом этот потрачено немало денег — и ремонт на первом этаже сделан, и сад посажен из редких видов цветов. К тому же, заказаны рабочие на подключение к системе отопления. Варкаан и Алек не похожи на богачей, которым выкидывать деньги на ветер — всего ничего. Они обычная семья, которая копит средства, чтобы потом купить необходимое для создания собственного жилища. — Как пожелаешь, — только и произносит Варкаан. Алексис удивленно поворачивается. Альфа расслабленно опирается спиной о стену и кладет руки в карманы брюк. На лице нет и отблеска несогласия. — Переедем так переедем, — и пожимает плечами при этом. — Почему ты такой спокойный, а? — Алексис не выдерживает, щурясь. Неужели этот альфа настолько тряпочный? Варкаан вопросительно на него смотрит, но по прежнему не выражает сопротивления. — Даже сейчас!.. Разве ты не замечаешь, что я веду себя не так, как раньше? Почему ты это игнорируешь? — но альфа и дальше изображает непонимание. — Я больше не прежний Алек. — Пташка моя, ты ударился головой? — в ответ. — Я устал от этого и не собираюсь играть чужую роль, — говорит он уже спокойнее, остужая себя же и попрекая за резкое высказывание. — Прости, скажу честно, я тебя не люблю и не смогу с тобой притворяться семьей. Можешь считать, что Алек мертв, — он не знает, какие слова подобрать, чтобы сильно не ранить. Тут что не скажи — будет больно. Остается надеяться на понимание со стороны «любящего мужа». — Давай ты проспишься, и завтра это пройдет, — в голосе Варкаана вдруг проскальзывает раздражение. Алексис замечает, что он говорит сквозь сильно стиснутые зубы. Его альфий феромон усиливается и уже не кажется таким нейтральным, а, скорее, подавляющим. — Нет, не пройдет. Ты изначально был мне безразличен. Не хочу тебя больше обманывать, — Алексис стоит на своем. Он должен был это сказать. — Ты веришь в переселение душ? Так вот, сейчас в теле Алека нахожусь… — Что за бред ты несешь? — перебивает Варкаан, сдвигаясь с места. Но не подходит, останавливаясь и добавляя: — Вот проспись и посмотрим, как ты запоешь завтра! — хлопок дверью. Альфа уходит так быстро, что Алексис не успевает ничего сказать. Можно было догадаться наперед, что Варкаан ему не поверит. Да и какой разумный альфа поверит в правдивость слов своего супруга, который всегда относился к мужу с любовью, а теперь за пару дней охладел без причины? Конечно, Варкаан не воспринимает это всерьез. Наверняка считает, что у «Алека» стресс из-за переезда в незнакомую местность, или что из-за недоедания, болезни и недосыпа супруг бредит. Одно Алексис знает точно — он не собирается жить с Варкааном в этом доме. Но и выражаться так резко не стоило. Нужно было медленно, день за днем подойти к теме, а потом намекнуть про расставание. С другой же стороны времени у Алексиса не так много, и тратить его на какого-то там чужого ему альфу — по крайней мере, глупо. «Попробую пояснить еще раз», — он выходит с кухни, осматривая гостиную. Варкаана тут нет. Как и в спальне, и в комнатах на втором этаже. На улице не оказывается его машины, а ворота открыты. «Уехал», — вздыхает он. — «Я перегнул палку». Он идет обратно, думая, что эту ночь придется провести тут, а завтра, с рассветом, поискать новое жилище. Ему нужно поспать хоть кратких пару минут — от изобилия информации голова кажется тяжелой. Или же это из-за необъяснимого страха, снова сжимающего и заставляющего оборачиваться назад. Алексис проходит коридором в спальню и замечает старое зеркало. Поправляет — оно покосилось. Поцарапанное, пыльное, ему явно не одна сотня лет. Алексис всматривается в отображение и сначала думает, что лысеет: проводит рукой по волосам — нет, не вылетают. Присматривается — а это отрастают светлые корни. Волосы у Алека крашеные. Впрочем, это было логично — этот рыже-красный оттенок точно неестественный. «Да у него даже волосы белые, что за?.. Но если Енки могут «сменять лик», то и цвет волос у них тоже меняется по желанию. Зачем тогда их красить? Это нелогично», — и, как всегда, ответа нет. Было бы у кого спросить… И знать бы, как научиться управлять приобретенными способностями. Он проходит в спальню и садится на кровать, бегло осматривая комнату в полумраке. Все на своих местах, как и те самые царапины на обоях: ровно столько, сколько было раньше. Есть ли шанс, что если погрузить комнату в кромешную тьму, то тварь не появится? Если вспомнить, то огромный паук не нападал на него, а будто бы запугивал, или пытался что-то сказать на своем паучьем. Монстр мог запросто убить Алексиса, навредить ему, полностью беззащитному. Однако этого не произошло. Но страх пауков, преследующий еще из прошлой жизни, сильнее доводов. Пусть даже тварь и не опасна, Алексис все равно ее боится: одно воспоминание о длинных лапах вгоняет в холодный пот. Это как из детских воспоминаний, когда в свете свечи тени от мелких пауков вытягивались и превращались в больших и страшных чудищ. Только на этот раз «чудище» реально. И если существуют Енки, то и в паучьего монстра поверить несложно. Он закрывает окно, чтобы не допустить сквозняка, плотно задергивает шторы. Камин он не зажигал с той самой кошмарной ночи — да и сейчас не рискует. Ему хочется в холод и темноту. Только так он чувствует себя в безопасности. Вопреки ожиданиям, Алексис сразу же проваливается в сон и снова странный. Он во дворе каменного дома. Один. Вместо почвы под ногами тонкий (или не тонкий?) слой воды. Вода повсюду, будто мир превратился в огромный океан, из которого торчат деревья и дома. Ночь, а у горизонта — луна, и небо вокруг нее багровеет. В воде отражается столб света — волнами-волнами. Луна большая. Огромная. Больше похожа на закатившуюся за деревья монету, отблескивающую в оранжевом пламени свечи. Этот вид… умиротворяет. Дорожка света по водной ряби растет, приближается ступеньками. Подбирается к ногам, ползет выше, свет этот отзеркаливается по телу. Алексис рассматривает залитые оранжевым руки — пальцы неестественно удлинены, а вместо ногтей когти: на ощупь твердые, как у зверей. Такими можно разодрать кого угодно, — думается. Свет краснеет, липнет, ощущается, как жижа — вода. Нет, нет, не вода. Кровь. Руки начинают дрожать, сердце стучит в ушах. Алексис вытирает руки о себя, но кровь остается, напоминая кадрами его первый день в новом теле. Это чужая кровь. Он оборачивается, в панике ищет укрытие. Ему страшно. Он боится самого себя, того себя, который может причинить вред окружающим. Куда? Куда ему уйти? Он оборачивается на дом, а в нем горит свет во всех окнах. В падающем свете в стороне несуществующего сада вырисовывается фигурка сгорбленного сивого старца, прихрамывающего на одну из ног. Тот самый старец, который сидел на его могиле и приносил туда цветы. — Ты монстр! — кричит Алексис, что есть сил, но с места не сдвигается — ноги как прилипли к водной глади. — Не я, — в ответ. — Не я, не я, не я… — повторение эхом. — Я твой отец, — и снова эхом-отголосками по поверхности вод: — Отец… отец… оте… «Мой отец в тюрьме!» — он силится произнести, но слова его тонут в раскате грома из ниоткуда. Он просыпается резко, открывая глаза, задыхается. Но спустя мгновение понимает… что не может двигаться. Снова. Снова, снова оно. Только не… Паника захватывает разум. Грудь сдавливает, мешает дышать, душит, словно на нем сидит невидимая сущность и придавливает немалым весом. Нет. Раскат грома, отчетливее, вспышка молнии просветами сквозь дыры в шторах от его же когтей. Молния, молния… Нужно проснуться, встать, только не свет, пожалуйста. Он со всех сил пытается пошевелить рукой — не выходит. Это состояние так сильно напоминает то, в котором он проснулся на чердаке, что становится жутко. По руке покалывание, по второй тоже. Сначала едва-едва, и кажется, миг — Алексис сможет ими пошевелить. Но… эти мурашки слишком реальны. По нему что-то ползает. От этой мысли он задыхается еще больше. Перед глазами мир наливается красным, идет волнами, плавится, как лава в жерле вулкана. Он не видит, но ощущает, как по его телу ползают сотни пауков. Кишат, перебирают лапами по коже. Ему хочется кричать. Вопить, выть, выпрыгнуть в окно. Очнуться. Но страшнее, чем они — только огромный паучище на потолке, питающийся светом молний и его страхом. Паук плетет паутину. Плетет, плетет, шевелит лапищами, спускается ниже. Алексис чувствует вибрации, исходящие от монстра, кожею лица. Несколько пар глаз напротив светятся во тьме янтарным. Алексис кричит — кричит безмолвно, неслышно, но так душераздирающе, что в тот же миг рука ему подчиняется — когтистая — и он замахивается ею и проходится по брюху паука. Пальцы в желтой жиже, Алексис вскакивает, выбегает из комнаты на ватных ногах. Когтями по стене коридора, в которую он врезается — со слышимым скрежетом. Он бежит на улицу и останавливается, только захлопнув за собой входную дверь. Глотает воздух, в глотке печет. Вдох, выдох, вдох, выдох… судорожно. Это снова с ним произошло. Руки приходят в норму, но желтоватая жижа испаряется только сейчас. Ему стоит усилий успокоить себя. Алексис сидит долгие часы, наблюдая, как вместо луны на небосводе всходит солнце — такое же оранжевое и пугающее. Что ему снилось? Старик… Старик сказал, что он его отец. А ведь это может быть правдой — отца должны были выпустить из тюрьмы. Но где тогда его «муж из прошлой жизни»? Он вскакивает оседает в новой догадке. А ведь все сходится — Алексиса тогда нашли мертвым без капли крови с разодранной шеей, как от клыков. И перед этим он жаловался Амори на нечеловеческую сущность своего «мужа». Что, если его позабытый «муж» — Многоликий Енки? Тогда он жив, молод и может принять внешний лик кого угодно. …А вот теперь Алексису действительно жутко.