Там, где цветет ликорис

Для начала нужно выбраться. Алексис поднимает крышку от одного из ящиков и со всей силы кидает ее о «дверь» в полу. Крышка разлетается в щепки. Когда пыль оседает, Алексис подходит ближе и видит, что сюда проникает тонкий луч света. Он смог пробить. Однако… Алексис прислушивается к ощущениям и понимает, что ошибся. Он ощущает «его» присутствие. Паука. Монстр был тут всегда, но не мог себя проявить из-за темноты. Теперь же существо питается скудным лучом, зажигая глазищи янтарным. Это и правда Енки, но необычный. Слабый, не до конца сформированный, получивший форму чудища, а не человека. Как и говорил отец — разбуженные раньше срока обращенные Енки становятся «низшими», собачонками полностью сформировавшихся особей. Это значит, паук может слушать не только Варкаана, а и его. Алексису больше не страшно. Кроме чувства отмщения, в душе его нет ничего. Он в открытую смотрит на паука. Подавляет. Черное существо перебирает лапами, приседает, но не прыгает. Сидит на месте, слушает. Алексис ступает на шаг ближе. И еще, еще — до тех пор, пока не оказывается по другую сторону от выхода с чердака. Паук столько раз пугал его, но ни разу не навредил. Возможно… он обыкновенный страж, назначенный Варкааном охранять ящики? Убивать его нет смысла. Алексис кивает вниз, на дверь. — Откроешь? — паук в ответ слегка шевелится, но так и остается на месте. Верный хозяину. Хах. — Служи мне. Твоего хозяина скоро не станет, а я буду относиться к тебе лучше. Я понимаю то, что ты пережил, и понимаю, что скорее всего ты меня сейчас слышишь, ты только внешне монстр, а душа у тебя людская. Тебя тоже убили и обрекли на существование в одиночестве, — Алексис вдруг осознает, что паук — тоже живой, паук помнит свою прошлую жизнь, чувствует, но сказать не может. Очередная судьба, загубленная Енки. «Низший» Енки прогибается еще больше, будто собирается прыгнуть. Вместо этого поднимается, переставляет лапы и подбирается к выходу. Просачивается сквозь щель, как дымка. И уже с той стороны слышно бряцание железных замков, стук от их падения. Вскоре и дверь проваливается вниз, пропуская на чердак свет. Много света. Алексис закрывает глаза рукой, щурится. Паук выполнил приказ. Алексис оборачивается на ящики. Прослеживает каждый, останавливаясь на пятом. Теперь все сходится. Проснувшись, он не мог шевелиться — наверно, отходил от ритуала. И первое, что ему требовалось для полного пробуждения, это еда. Он неосознанно убил живое существо. Вот, откуда взялась тогда кровь на его руках — это была кровь Алека. Он убийца. Он такой же Зверь, как и тот, кто его таковым сделал. Алексис сжимает челюсти, щурясь. Перекладывает нож обратно в карман. Рука печет от ликориса — все равно. Сейчас ему поровну на все, он видит цель и идет к ней. Спускается по лестнице, быстро привыкая к освещению. Утро. Он провел на чердаке ночь? План созревает в голове моментально. Ему всего-то нужно подыграть, притвориться покорным, потом выждать и нанести удар. Желательно в сердце. Он никогда не делал подобного, даже подумать не мог, что однажды соберется зарезать кого-либо. Однако в том, что у него получится это сделать, он от чего-то не сомневается. — Проснулся, Пташка? — Варкаан не оборачивается к нему, сидя за столом на кухне. — Поздравляю тебя, Ты прошел инициацию. — Инициацию? — Алексис ухватывается за первую попавшуюся тему, чтобы завести диалог. На самом деле ему не интересно. Он пуст. Алексис проходит дальше, садится напротив, безразлично заглядывая собеседнику в глаза. — Ты теперь как я, — улыбка на лице Варкаана маниакальная и омерзительна настолько, что нет сил на нее смотреть. Но Алексис смотрит. Он должен это вытерпеть. — Инициация Тебе была нужна, как завершающий этап Твоего обращения. Ты должен был сам принять и научиться пользоваться своими способностями. Я даже позволил Тебе переспать с тем человеческим отродьем. На нем Ты научился контролировать людей. — Ты… следил за мной? — Постоянно, — и снова эта ухмылка. — Мне нужно было создать для Тебя неблагоприятные условия. Припугнуть, чтобы Ты проявил свою сущность. Теперь нет смысла притворяться. Ты меня не помнишь, но это не помеха. Мы начнем все заново, уедем на Север, отныне нам никто не помешает быть парой, — последнее Варкаан произносит с оскалом, будто бы ему и вправду мешали. Точно же — союз Енки и человека недопустим. Алексис не уворачивается от ладони Варкаана. Альфа гладит его по щеке, и прикосновения кажутся липкими и неприятными. Алексис не понимает, как мог любить его в прошлом. А любил ли вообще? Может, был под властью чар Енки, а когда смог вырваться — разозленный Варкаан его убил? Правды он не узнает. Обращенный из человека в Енки забывает последние года своей людской жизни. Навсегда. Но это же насколько Енки одержим избранной парой, что после ее гибели, вырыл тело из могилы и запечатал в ящике на пятьдесят лет? Варкаан точно его не отпустит, слишком долго ждал, и похоже, что пошел вопреки наставлениям себеподобных. Если Зверя не уничтожить, Зверь продолжит распоряжаться судьбой Алексиса по своему усмотрению. Какая это тогда любовь? Собственничество на подобии одержимости. И это самое Алексис чувствует к Марку. Он усмехается. Какая ирония — Варкаан взращивал его полвека, а Алексис не то, что его не вспомнил, он избрал другого. Тоже человека. — Пхах, — не удерживается он. И тут же исправляется, добавляя: — Я не понимаю одного. Если у тебя есть я, то зачем ты искал других? Алексис кладет поверх ладони Варкаана на щеке свою ладонь. Гладит, не ощущая при этом ничего. Кажется, увиденное на чердаке сломило его. Или… или он и должен быть безразличным. Енки только внешне похожи на людей, чувствами же другие. — Было скучно, — после долгой паузы говорит Варкаан. Нехотя. — И не скучно, а… тоскливо. Ты не представляешь, Пташка моя, как сильно я хотел Тебя увидеть, обнять, поговорить с Тобой. Ты — мой мир. Эти годы без Тебя были вечностью. Та связь, которой я связал себя с Тобой, тянула, невыносимо тянула к Тебе. А тревожить твой сон нельзя — Ты бы стал Низшим, пробужденным вне срока. — И поэтому ты находил похожих на меня людей? — предполагает Алексис, все-таки убирая от лица его руку, но продолжая поглаживать, демонстрируя внешнюю покорность. — Да, да! — восклицает Варкаан неуравновешенно, пугая резко поднятым тоном. — Ты понимаешь меня. Они, эти бесполезные людишки, на время глушили во мне жажду по Тебе. Но ни один из них не был Тобой, поэтому каждый заслужил смерти. Ты уже видел, как я красиво их упаковал, тебе понравились мои сувениры? «Сувениры?..» — чуть не вырывается у него. Эта фраза нарушает равновесие внутри. Варкаан не то, что не раскаивается в содеянном, он считает убитых всего-то «сувенирами». И плевать, что он Енки. Плевать, что Енки относятся к людям, как к неразумным животным. Это слишком. Его трясет внутренне. Алексис пытается сдержать эту дрожь, не выдать. Рано, рано, рано. — Вижу, Ты доволен ими. А последний подарок я долго выбирал. Он особенный, твоя первая пища, — Варкаан напоминает ему о самом болезненном. О разлагающимся трупе убитого Алека наверху. Алексис сжимает челюсти и вдыхает сквозь зубы. Держать оболочку спокойствия все сложнее. — О, Пташка, я так много раз представлял, какой станет наша жизнь, когда Ты проснешься. А в итоге не знал, как себя повести, чтобы не напугать. Я наблюдал, направлял Тебя в нужное русло, чтобы Ты скорее стал полноценным. Теперь мы снова семья, Ты рад? Алексис сглатывает и не отвечает. Выдавливает согласный кивок — это максимум из того, что он может сейчас сделать. Варкаан возится и переставляет на стол кувшин. Алексис неосознанно втягивает ноздрями воздух… и пробуждается. Что-то щелкает в его голове. Переключается. Мир перед глазами становится четче, рецепторы обостряются. Варкаан наливает в стаканы кровь. Темно-красная, насыщенная, ароматная кровь. Рот моментально наполняется слюной, руки сами тянутся к стакану. Алексис пересиливает себя, убирая руки под стол. Намертво вцепляется в края сидения стула пальцами. Это людская кровь. — Давай выпьем за наше воссоединение, — Варкаан берет свой стакан и приподнимает. Отвращение борется с желанием. «Напиток» выглядит вкусным, но это кровь человека. Алексис раз за разом сглатывает, пожирает стакан взглядом, миг — срывается. Хватает, выпивает за раз половину одним большим глотком. Жмурится, представляет, что это сок. Обычный томатный сок, невероятно вкусный. Алексис выпивает все. До капли. Ставит пустой стакан сильно дрожащей рукой. В груди разливается тепло, оно расходится по всему телу. Алексис чувствует прилив сил и уверяет себя, что так будет лучше — ему нужна энергия для борьбы. Он защитит себя и тех, кто ему дорог: родителей, Амори и Марка. Марка… «Я оставил их одних на целую ночь. Мало ли, что этому полоумному Енки могло прийти в голову», — Алексис вздрагивает и переводит взгляд на оставшуюся в кувшине кровь. Ему становится жутко. — Ты же ничего не сделал с…. — начинает он, все больше леденея. — С Марком? — Угадай, чьей кровью Ты только что насладился, Пташка моя? Тук. Тук. Тук, тук, тук — и сердце заходится в лихорадочном ритме. Алексис вылетает из дома, не чувствуя ни ног, ни рук. Не видит, не слышит, перепрыгивает через забор. — Нет, — он выбегает на дорогу, сворачивает. — Нет, он жив, это не правда, — вываливает ударом соседскую калитку, забегая и оглядываясь по сторонам. Туда-обратно взглядом в поисках Марка. — Он живой, живой, я не мог… не мог пить его кровь и не понять этого, — и останавливается, как окаменелый, осознавая до конца. — Я выпил его кровь. Он зажимает ладонью рот, чувствуя выворачивающие позывы к рвоте. Запихивает пальцы в рот — ну же, ну же, выйди обратно!.. Но ничего. «Пища» усвоилась. Поздно. Поздно. Поздно. Он видит Марка лежащим посреди двора, и Амори с мужем над ним. Алексис подбегает, расталкивает их в стороны, не заботясь, что одним ударом валит с ног. Припадает к Марку, ощупывает, но Марк холоден и безволен. Тело… тело такое тяжелое, тряпичное, рука как кукольная. На шее следы рваного укуса и когтей. Красное. Марк не дышит. Мертв. М Е Р Т В Он не верит, пытается сделать искусственное дыхание, нажимает на грудь, слушает сердце, зажимает рану, пачкаясь в крови, которая на запах точь-в-точь, как та, которую он пил. Мир останавливается. Замирает. Перестает существовать. — Монстр! Монстр! — крики Амори, как в тумане. — Успокойся! — отец. Что? Тут есть отец. Алексис переводит невидящий взгляд и различает старика. Отец. Он поможет. Он знает, как. Алексис подрывается, несколькими рывками приближаясь к нему и моля: — Расскажи, мне, как его оживить! — он вцепляется трясущимися руками в рубашку отца и слышит треск ткани. — Как это сделать? Ты знаешь, ты же знаешь, знаешь, прошу, знаешь же! Прошу тебя! Прошу, прошу, прошу, — он бредит. Сходит с ума окончательно. Должен быть выход! Должно быть что-то, что поможет. Старик что-то говорит ему, но его слова перекрываются громогласным голосом, идущим отовсюду: — Нам пора, Пташка моя, поиграли и хватит. Нас ждет увлекательная жизнь. Варкаан. Алексис поворачивает голову, фокусирует взгляд на Звере, шипит, отрывает руки от подранной когтями ткани. Идет, шатаясь, и всматривается в лицо того, кто отобрал у него все. Жизнь рядом с родителями — обоими родителями! — друзей, родину, человеческий образ. А теперь и Марка отобрал. Он идет медленно, но твердо. Вытирает слезы вымазанными в крови ладонями и не останавливается. — Пташка, — Варкаан протягивает к нему руки. — Больше меня тут ничего не держит, — как изломленный до конца, говорит Алексис и целует руку Зверя. Приближается вплотную, заглядывая в янтарные глаза. — Ты моя вечная любовь, — шепчет, обнимает. — Жаль, что вечность кончается так быстро, — и со всей силы втыкает нож в спину, проворачивает ручку, слушая хрипы. Скалится, держит рукоять, вжимая со всей болью, всей злостью и отчаянием, собравшимся внутри. Но Варкаан одним движением отбрасывает его от себя. И в следующий миг Алексис ощущает, как его шею сильно сдавливают когтистые лапы. Он вырывается. Борется. Варкаан кашляет кровью и что-то неразборчиво шепчет. Не отпускает. Перед глазами нечетко, круги-круги. В груди судороги, руки на шее крепки — не отодрать. Он задыхается, но рад, что оба Зверя умрут в один день. Так будет лучше. Ему незачем существовать в мире, где он потерял Марка, и потеряет всех остальных — переживет их, скитаясь после по миру в одиночестве. Лучше так. Лучше уйти в небытие. К Марку. Но вдруг выстрел. Один, второй. Руки на его шее слабеют. Алексис оседает, падает на колени, хватается за шею и плачет. Варкаан перед ним заваливается на землю. Выстрел, еще и еще. Варкаан душераздирающе кричит, пытаясь дотянуться до него руками — обнять на прощание или утащить с собой. Вспышка. Тело сгорает в янтарном пламени. Тлеет, тлеет, исчезает, развеивается по ветру, не оставляя и следа в рассветных лучах этого мира. Алексис сипит, переводя взгляд с пустоты на старика. Его отец спас его. Спас во второй жизни. И отомстил, как того и желал — убил Зверя. Это конец. Он рыдает, воет, согнувшись пополам и зажимая траву кулаками. Варкаана больше нет. Это действительно конец, только вот облегчения не найти. Старик садится рядом и прижимает его к себе. — Здравствуй, сын, — хриплое. — Я знал, что Зверь не убил тебя тогда. Я сразу тебя узнал. А теперь поднимайся, я помогу тебе вернуть Марка. *** Алексис жмурится от холодного северного солнца и надевает темные очки. Улыбается, любуясь собой в отражении витрин. Мимо идут люди, но ни один из них не знает, что в безобидном на вид омеге прячется Зверь, воспринимающий их, как куски плоти, крови и костей. Другие Енки пытались наладить с ним контакт, зазывали в свой круг, но Алексис пока не готов примкнуть к ним. У него остались незавершенные дела там, в далеком городишке Меффи, затерявшемся в степях и зарослях ликориса. С тех пор, как он покинул родные края, много чего поменялось. Амори больше не захотел его видеть, обвиняя в смерти названного сына. Родители умерли два года назад — в одну ночь. Отравились чадным газом, а утром Алексис нашел их в обнимку и со счастливыми улыбками на лицах. Их тела похоронены за ликорисовой рощей, рядом с его собственной пустой могилой, где он мысленно похоронил себя прежнего. Алексис Енки, а не человек. И он бы давно связался бы с себе подобными, но есть то, что его держит. Его сокровище, находящееся в каменном доме на краю улицы Меффи. Теперь, вместо пяти ящиков, в сумраке чердака покоится один. Его Единственный спит и перерождается. Алексис знает, что люди будут обходить этот дом стороною, как проклятый, боясь выпустить Чудовище на волю. Паук отпугнет любого, кто посмеет пробраться туда. Поэтому Алексис оставил Его, не сомневаясь, что дом спрячет Его от чужих глаз и лап. Для родных и знакомых Марк мертв, но для Алексиса Он будет жить вечно. Пока что в его воспоминаниях, а через оставшихся сорок пять лет — вместе с ним. Теперь он понимает мотивы Варкаана. Связав себя узами обратившего и обращенного, Алексис чувствует настоящую ломку по тому, кто находится в Клетке. По своей Пташке. Вероятно, Варкаан так же любил его, как он любит Марка, и так же сильно скучал. Это и правда невыносимо. В каждом прохожем Алексис ищет Его лицо. В каждом замечает Его улыбку, походку, взгляд, слышит голос. Его тянет, тянет, как прочными нитями в каменный дом на чердак. Марк — одно имя, а в груди распускается ядовитый ликорис и душит, перекрывая лепестками дыхательные пути. Это невозможно вытерпеть. Но открывать ящик раньше срока он не будет. Осталось всего-то сорок пять лет. Сорок пять лет мучений, и Алексис наконец обретет счастье. Он идет вперед, без цели блуждая по людскому городу. Останавливается у перехода, светофор мигает красным. И вдруг Алексис видит по другую сторону в толпе Его. Сердце пропускает удар. Тук-тук — усиленно. Ох, показалось, не «Его», а «его». Это не Марк. Но он им станет. Алексис всматривается. Похож. Чуть поправить бы прическу и убрать бороду, переодеть. Он видит в человеке напротив свое избавление от ломки и думает, что через пару лет на чердаке к первому ящику прибавится второй. Алексис смотрит «Марку» в глаза. Вверху мигает светофор. Желтый свет, зеленый. Толпа ступает вперед, а он стоит на месте и не разрывает зрительного контакта. Человек вмиг очаровывается им — в его взгляде мелькает интерес. Ухмылка появляется сама собой. Его первая из пяти Пташек останавливается рядом и говорит: «Привет». …Сорок пять лет ожидания пройдут незаметно.