Там, где цветет ликорис

Дом пахнет пылью, стариной и сушенными травами. Алексис осматривается. Обстановка мало поменялась: видать, родители Амори не спешили менять расположение предметов. Стены то тут, то там потресканы, в углу потолок покрыт цвелью — крыша протекает. Алексис проходит в комнату Амори. Даже картина на стене — и та на месте. Кровать накрыта покрывалом. Алексис стягивает его, вспоминая, как часто оставался у Амори и ночевал с ним тут. Было весело делиться историями до глубокой ночи. Посмеиваться, дурачиться, стараясь громко не шуметь, чтобы не разбудить старших. Теперь это все кажется таким далеким, будто происходило не с ним. — Ты иногда странный, — произносит Марк за спиной и включает при этом свет. — Погаси, — просит Алексис, жмурясь. Прикрывает глаза ладонью. Он и не думал искать включатель — и так хорошо различает окружающие предметы. Лампочка тусклая и мигает, видимо, проводка неисправна. Марк тяжело выдыхает. Чешет затылок и все-таки выключает свет. — Ничего не видно, — говорит альфа. Приближается. Чем ближе он, тем отчетливее скрип половиц и ускоренное сердцебиение. — А зачем нам свет? Алексис поворачивается, осознавая, что в скудном освещении через окно Марк не увидит на его лице довольную ухмылку. И не ухмылку даже — оскал, обозначающий, что все идет по плану. По внезапно возникшему желанию — настолько мощному, что и мысли нет о сопротивлении. Он хочет Марка, и он его получит. Прямо сейчас. Что-то непривычное отзывается на его мысли, вызывая волну по коже. Энергия эта останавливается на кончиках пальцев, и Алексис приподнимает руку, рассматривая. Чувствует, но не видит. Говорят, Енки могут навевать эмоции. Контролировать людей. Знать бы только, как — силой мысли, ритуалами? Тело будто само подсказывает. Покалывания в пальцах намекают — высвободи, прикоснись к Марку, передай ему импульсы, зачаруй. Алексис хмыкает. «Кажется, я выбрал Марка своей парой. И точно как писалось, я не намерен его отпускать. Это похоже на больную одержимость… но мне нравится. Нравится видеть, что и без моего влияния Марк ко мне небезразличен. Его сердцебиение, дыхание, запах», — он улыбается в полутьму, чуть приподнимая подбородок. — «Он весь мой». — Ты… так пахнешь, — шепчет альфа, склоняясь и обжигая кожу дыханием. Неровными вдохами-выдохами: Марк на грани. Но держится, принципов не предает и не трогает «пока замужнего» омегу. Алексис первым нарушает сантиметры пространства между ними. Прикасается. Покалывания в руках от этого становятся менее интенсивными. Он проводит по шее, чувствуя, как Марк нервно сглатывает — кадык ходит туда-сюда под кожей. Алексис прослеживает это движение пальцами, совсем не думая о странности действий. Марк его не отталкивает, Марк соблазняется. Альфий феромон усиливается. Ощущать власть над ситуацией непривычно, но в то же время приятно до одури. Алексис жмурится, когда Марк кладет ладонь ему на талию и прижимает к себе, продолжая сбито дышать в ухо. «Ну же, ну же!» — Алексис почти слышимо рычит, желая, чтобы Марк сорвался в эту же секунду. — «Не сопротивляйся мне», — и заглядывает в глаза, гипнотизируя. Завлекает, чарует, не убирает руки с шеи. Он распускает собственный аромат, подобно лепесткам лилейника, вокруг себя: и ему мерещится, словно пространство от этого наполняется красноватой дымкой. Алексис почти физически ощущает напряжение Марка, его внутреннюю борьбу, незаметную на лице. Альфа сжимает челюсти, кажется — вот-вот оттолкнет, но вместо этого обнимает. И еще, еще сильнее. До приятной боли. Внизу живота наливается тяжелым теплом. Он замечает, что от переизбытка эмоций сжимает ладонь на шее Марка. Алексис ослабляет хватку, но не успевает ничего сделать, как альфа приближается, натыкаясь носом на его нос. Неуклюже. Дыхание на губах — Марк не видит в темноте. Но Алексис рассматривает каждый оттенок радужки, расширенные донельзя зрачки. И приближается сам, первым целуя. Марк бездействует недолго — это прикосновение, кажется, ломает последние доводы разума. Альфа впивается в его губы с таким напором, что Алексис тоже теряет самообладание. Да, да, да! Получилось. Получилось! Это не радость, это полнейшая эйфория. Поцелуй все длится и длится, границы приличия изрезаны и выброшены за порог дома. Алексису нравится создавать вид, что он во власти альфы. Особенно зная, что истинный властелин тут — он сам. Дышать тяжело. Марк отстраняется на короткий миг, наверняка пытаясь разглядеть лицо. Алексис перемещает ладони к его щекам, вычерчивая контуры. И снова поцелуй — мягче. Губы пекут, тело горит, тянет, тянет вперед. Подталкивает. Алексис отвечает на поцелуй не спеша, растягивает удовольствие, наслаждается. Откуда в нем столько смелости, откуда знание, как и что правильно делать? Он проталкивает язык, размыкая губы альфы, натыкаясь им на зубы. Попутно стягивает с себя кардиган вниз. Отдаленный стук напоминает, что вместе с одеждой на пол падает нож — пусть. Он с Марком, значит бояться нечего. — Твой запах… — почти невнятно шепчет альфа, стискивая его бока руками так, что точно останутся следы. — Я схожу с ума, — прямо в глаза. — Что ты со мной делаешь? — и снова к шее губами. Алексис не стыдится стонать. Ему хорошо везде, где касается Марк. — Да-а, — только и выдавливает он, склоняя голову в сторону, подставляя шею под поцелуи. Марк вовсе не нежен. Грубоват: вместо гладить, сжимает. Проходится ладонями по спине к ягодицам. Стискивает по собственнически, а Алексис приглушенно ойкает, не ожидая настолько откровенных ласк. Ему нравится эта сила. Нравятся руки Марка, с загрубевшей от тяжелой работы кожей. Нравится низкий голос полушепотом, неразборчивые слова. Он не боится возможной боли — это тело не девственно. Желание затмевает все прочие ощущения. Алексис не медлит, отвечая на хаотичные поцелуи, беглые прикосновения-стискивания. Происходящее слишком быстро набирает обороты, чтобы думать о чем-либо кроме получения удовольствия. Они стаскивают с друг друга одежду, выбрасывая куда-то на пыльный пол. Алексиса не беспокоит собственная нагота — ему приятно видеть в глазах-действиях альфы ответное желание. Он ощущает эмоции Марка на себе — ощущает, насколько желанный для него. И эта смесь незнакомых доселе импульсов поддергивает продолжить. Все это для него впервые — но будто в тысячный раз. Кожей к коже — больше прикосновений, передачи импульсов. Алексис завлекает Марка за собой, на кровать, падая на нее голой спиной и случайно ударяясь головой о стену. Отголосок боли теряется, как только соблазненный Марк нависает, смотрит с обожанием и целует, проникая языком в рот — неприлично, влажно. Алексис обвивает его шею руками, бегло скользит по горячей коже и выше, к волосам. Пряди сухие и курчавые — как колкая солома, но Алексис стискивает их, оттягивая голову Марка чуть назад, чтобы сказать: — Продолжай, — хотя он понимает, что заманенный в сети Енки человек уже не выберется по прихоти. — Сделай меня своим, — то ли просьба, то ли приказ. Его слова побуждают Марка к действиям. Альфа разводит его ноги в стороны, скользит ладонями ближе к паху. Но… это не то. Власть. Алексис хочет управлять процессом, а не лежать безучастно. Он отталкивает Марка, откатываясь в сторону. — Что?.. — Марк садится, не договаривая, когда как Алексис без лишних слов залезает к нему на колени. — Хочу быть в этой позе, — он надавливает альфе на грудь рукой, заставляя прижаться спиной к стене. — Сверху, — и закусывает при этом пересохшие резко губы. Впрочем, губы недолго остаются сухими. Марк снова его целует, прижимая к себе за талию. Сидеть на альфе удобно — Алексиса даже не смущает его возбужденный член, прикасающийся к его собственному. Он не знает, откуда знает, как это делать. Просто следует инстинктам тела, мышечной памяти, непонятно когда и как наработанной. Алексис забывается, не думает, полагаясь на инстинкты. Он первым разрывает поцелуй, отодвигаясь назад. Заглядывает в глаза — и более не разрывает зрительный контакт. Контролирует, упивается полнейшей властью над ощущениями человека. Его человека. Избранной им пары. И контроль этот так дурманит, что Алексис не выдерживает. Заводит руку за спину, прочерчивая пальцами дорожку к расселине. У ануса липко — естественная смазка. Много смазки. Только сейчас он понимает, насколько возбужден. Он не отводит взгляда, приподнимаясь. Будет больно — и пусть. Он лишь слегка насаживается на член, сопротивляясь Марку, который держит его за ягодицы и пытается опустить ниже. Алексис еле удерживается, чтобы не выкрикнуть. Больно. Это действительно больно. Но не давая себе привыкнуть, он насаживается дальше, поддаваясь что ближе к альфе и теперь соприкасаясь с ним кожей груди. Пульсация, неприятное чувство растянутости тоже не останавливают. Он шипит, стискивая челюсти. Алексис поддается рукам альфы и позволяет ему опустить себя до упора. «Не боли, я приказываю тебе прекратить», — себе же мысленно. И… срабатывает. Буквально сразу же болезненные ощущения отходят на второй план, перекрываются, словно их не было. Ее место занимает тепло и пульсирующее по венам желание. И он продолжает начатое, чуть приподнимаясь вверх и опускаясь, вызывая у Марка сдавленные стоны. Снова контроль, глаза в глаза, движения, крепкие руки на ягодицах. Быстро, еще быстрее. Вот оно — осталось чуть-чуть, нарастает, нарастает — миг, и наивысшая точка. Алексис непроизвольно запрокидывает голову, вцепляясь в Марка когтями, и трясется. Мышцы сокращаются, он выплескивает семя, сильно сжимая член альфы в себе пульсацией. Марк кончает следом с низким рыком. Блаженство. Еще некоторое время он сидит на альфе, наслаждаясь послевкусием их близости. Чувствуя себя в безопасности, он засыпает в крепких объятиях Марка, а открывает глаза, когда за окном уже темно. Альфа все так же обнимает его, поглаживая пальцами по спине. — …Кто ты? — спрашивает Марк. — Мне бы знать, — говорит в ответ Алексис, расслабленно потягиваясь. Улыбается в темный потолок. Трещины на нем складываются в причудливые узоры — как змеи, все ползут куда-то. Это напоминает, что надо бы поспешить кое-что забрать. Он слишком задержался, а день на исходе. Алексис выпутывается из объятий Марка, находит на полу одежду и не спеша одевается. Альфа все это время наблюдает за ним — ощутимо довольный. Пообещав вернуться, Алексис выходит на улицу, замечая алеющее у горизонта небо. У Алека есть дорогие украшения, и ему они уже не понадобятся. Если их продать, можно получить немалую суму. Хватит и на новое жилище, и на первое время. Алексис расслабленно идет в сторону каменного дома, вспоминая о возможной опасности только у его ворот. Но с другой стороны, что ему кто сделает? Енки сложно убить. Паук, живущий на чердаке, тоже не помеха: появляется он ночью, а сейчас вечер. Если быстро забрать украшения, некоторые вещи и уйти — ничего не случится. И похоже, что дом покупать не придется. Алексис просто переедет к Марку, создаст с ним семью, будет часто видеться с Амори и родителями. Этот вариант будущего его полностью устраивает. Так он думает, пока не видит во дворе машину Варкаана. «Черт», — ругается про себя. — «Придется с ним говорить». Ему не хочется показываться в таком виде — с явными расцветающими следами на шее. Варкаану это не понравится. Да и пусть — какая теперь разница? Перед дверью чувство самосохранения обостряется, останавливает. Что-то придерживает его, не давая зайти. Но Алексис отмахивается, рыкая в пустоту себе же, напоминая, что в кармане есть нож. Он переступает порог. Двери за ним закрываются с громким хлопком — сквозняк ли? Алексис нажимает на ручку, поворачивает — бесполезно. Заклинило. Он ощущает на себе взгляд и дергано поворачивается: на него смотрит Варкаан. Альфа медлительно подходит, не вынимая рук из карманов, и склоняет голову набок. И взгляд у него… леденящий. — Пташка моя, что же тебе в клетке не сидится? — а после смеется, как сумасшедший, и этот смех переходит в плач. — Я столько всего сделал… Столько всего сделал, а ты… Алексис видит его перекошенное от боли лицо и сжимается внутренне. Этот человек ненормальный — психологически уж точно. Он не отвечает ему, просто обходит стороной. Пытается угомонить стук сердца, внушить себе, что все обойдется. Ни паук, ни умалишенный Варкаан ему не навредят. Но паника топит разумные доводы. Алексис добегает до спальни и запирается там. Выгребает из шкатулок украшения, старинные монеты. Бросает в сумку несколько вещей из шкафа, дергая за заевшую молнию, чтобы закрыть. Алексис уже жалеет, что сюда пришел. «Ничего не случится. Просто уйду без объяснений, и все. Или вылезу через окно», — он выдыхает, расслабляясь на секунду, и в эту же самую секунду слабости в дверь что-то врезается с грохотом. Алексис отскакивает в сторону. И вовремя: со следующим звуком дверь вылетает на огромной скорости и впечатывается в стену. Падает. По стене трещины и сыпется штукатурка. Алексис не успевает сориентироваться. Он ощущает аромат ярости и… обиды. И запах этот сковывает, подавляя так сильно, что невозможно вдохнуть. Варкаан в дверном проеме. Янтарные глаза. Это он. Алексис, вместо испугаться еще больше, хочет истерично хохотать. Это все кажется нереальным до безумия. Варкаан — Зверь. Руки когтисты, нечеловеческие. Лицо чужое, искаженное гримасой злости, клыкастая пасть. Но страшит не так вид, как запах. Взрослая особь Енки. С таким Алексису не справиться. Варкаан опять склоняет голову набок, чуть щурится, едва слышно рычит. Его энергетика мощна. Алексис не помнит, но уверен, что именно эти глаза он видел за миг до смерти. Именно от этих когтей он убегал, позволяя монстру упиваться своим страхом, а после кровью. Его убийца прямо перед ним. — Ты… — Алексис шипит, отступая на шаг назад в поиске оборонительных предметов. И находит. Вцепляется пальцами в ножку табурета. Дышать сложно. Давит. «Это ты отобрал…» — мысленно, но не вслух. Он сжимает челюсти, ощущая, как клыки увеличиваются, а тело видоизменяется. Его уже не удивляют собственные звериные руки. Это — он. И он не позволит снова себя убить. Алексис выставляет перед собой табуретку. Варкаан резковато приближается — приходится со всей силы кинуть в него этот предмет. Но Зверь уклоняется так же быстро, как и оказывается рядом. — Пташка моя, — скалится. — Птенец. Я взращивал тебя полвека, и чем ты мне отблагодарил, а? Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда ты меня не слушаешься. Сколько ты можешь меня не слушаться?.. — тон леденящий, слова невменяемы. — Алексис… — Я не понимаю, — Алексис задыхается, вжимается в стену, думая только о ноже в кармане. Выжидает момент. Только бы не промахнуться, только бы… — Ты почти пробудился, прошел инициацию, ты почти стал одним из нас, но нет, связался с человеческим отродьем, позволил ему себя очернить, — слова переходят в шипение сквозь зубы. — Ты только моя пташка. — Нет, — вырывается непроизвольно. — Я сам буду решать… Варкаан вдруг хватает его, но вместо того, чтобы швырнуть, тянет за собой. Хватка крепка, не вырваться, как не пытайся. Алексис барахтается, цепляется руками за стены, предметы, переворачивает, рвет, царапает когтями. Нет. Варкаан запросто заталкивает его на чердак. Алексис приходит в себя на полу. Рука саднит — на ней следы когтей. Мгновение — боль пропадает. Борозды заживают быстрее прежнего, остается только успевшая вытечь кровь. Что делать? Куда? Как спастись? Он в панике оборачивается по сторонам, наблюдая знакомую картину. Пять ящиков, и один из них — его. И среди прочей мешанины запахов чует нечто знакомое. Запах смерти. И чем дольше он смотрит на «свой» ящик, тем отчетливее тошнотворный аромат. — Чудовище, — скалится Алексис в попытках подняться. — Посиди тут. Посмотри, кто ты. Из нас двоих Ты настоящее Чудовище. Это Ты заставил меня сделать это. Все ради Тебя. Я подожду внизу, пока Ты поймешь это, пташка моя. И уходит, запирая его наедине с коробками. Первая мысль — бежать. Алексис рывков вскакивает на ноги, бросается к стене. Окна забиты чем-то прочнее досок. Он ранит руки о них, но пробить не может. «Дверь» на полу тоже не поддается: Варкаан все продумал. Алексис тяжело дышит, прислоняя трясущуюся руку ко рту. Это Варкаан! Как он не догадался?! Варкаан изначально странно себя вел. Особенно в их «первую» встречу — тогда так крепко обнял и дрожал, будто они и вправду не виделись полвека. Все эти взгляды, гиперопека, фразы с двойным смыслом… Он хотел найти своего убийцу, а тот оказался рядом. Все… так просто? Правда лежала на поверхности, а Алексис выковыривал ее из глубин. Только вот как теперь выбраться? Для начала бы успокоить себя, обдумать — но эмоции сильнее. Он трясется, оседает в углу, где потолок-крыша практически снижается к полу. Видит вокруг себя разбросанные книги. Или… не совсем книги. Он поднимает одну из них, сглатывая раз за разом и желая пересесть в дальний угол, чтобы не чувствовать тошнотворный запах. Это альбомы. Альбомы с фотографиями. Алексис заглядывает в первый, после второй, третий… Их тут шесть, и один из них он узнает сразу: тот самый, который лежал в спальне Алека. В остальных похожие фотографии, в похожих местах. В каждом Варкаан, и он выглядит по-разному. Но его спутники-омеги… все практически одинаковы. Рыжие, волосы едва выше плеч, худые, только ростом разные. Одежда, общие черты лица — схоже. Алексис хмурится и не может понять, к чему это, пока не открывает последний альбом. Проходится бегло, отмечая, что все они сделаны в этом же поселке, а большинство — во дворе каменного дома. Он всматривается в лица и узнает. Себя. На первых снимках его волосы еще белые и более длинные, фигурой пухлый. Чем дальше вглубь альбома, тем худее он становится, а на последних — уже рыжий и болезненно-исхудавший до костей. Точно как сейчас. Судя по датам, его фото — самые первые, начиная с 1954 и по 1956 год. В остальных альбомах даты идут с того времени, а на фото с Алеком — самые свежие, сделанные в этом году. Значит ли это, что Варкаан убил его, а потом искал похожих на него людей? Только куда он их всех девал? Тоже убивал, коллекционировал? Алексис холодеет от догадки. «Нет, нет, это слишком», — он хватается за голову, сильно прижимая ладони к вискам так, что кажется череп вот-вот треснет. Он прикусывает губы, чтобы прийти в себя. Не время сдаваться. Алексис, кем бы он ни был, должен выжить. А раз выбраться он не может, то поищет предметы для обороны. В ящиках, в этих чертовых ящиках точно что-то есть. А если оружие? Он подходит, крадясь, к первой коробке. Половицы под ногами скрипят с каждым шагом, и скрип этот отражается паническим стуком живого сердца в груди. Алексис не дышит, замирает, надавливая рукой на край крышки ящика. Деревянная поверхность не поддается. Он обследует края и обнаруживает заклепки из железа. Долго ковыряет их, поворачивая в разные стороны, дергает, тянет — проходит несколько часов, когда он избавляется от них. Алексис поднимает крышку, отбрасывая ее в сторону и в первое время всматривается в мутную жидкость. И видит в ней очертания лица. В ящике тело человека. Липкий, точно как это вещество, ужас сковывает глотку, перекрывает напрочь кислород. А что, если это его тело? Его же нет под надгробным камнем на кладбище, его могли выкопать и залить этой жижей, чтобы сохранить на века. Алексис дышит учащенно, пытаясь успокоить себя. Прислушивается к ощущениям, рассматривает лицо умершего, склоняясь и борясь с отвращением. Его тошнит. Позывы к рвоте заставляют его скрутиться, едва ли не соприкоснуться лицом с жидкостью в ящике. Он отскакивает. Ему стоит усилий заставить себя подойти к коробке снова. У забальзамированного человека волосы отблескивают рыжим, а лицо выражает спокойствие. Более вытянутые черты, чем должны быть. Это не его тело. Это тело одного из людей, изображенных на фото в альбомах. Алексис еще некоторое время сидит у открытой коробки, не в силах соображать. Происходящее кажется нереальным, уплывает, искажается. Он уже не отличает реальность от вымысла. Но сидеть на месте — хуже всего. Алексис поднимается и идет к следующей коробке. Открывает и ее, обнаруживая внутри еще один труп. В третьем, четвертом ящике — то же самое. Четыре человека похожей внешности, залитые веществом, сохранившим их тела в таком состоянии, будто все они умерли вчера. Но ни в одном из их он не узнает себя. Его тут нет, только если в пятом ящике. Алексис ступает шаг ближе к нему. Он зажимает руки в кулаки и ощущает, насколько вспотели ладони. Холодный пот катится по вискам, по спине же пробегает холодок, словно за ним быстро проскользнуло нечто. — Тише, тише, — шепчет, вытирая руки о плечи. — Тише, — только вот успокоиться от этого не выходит. Пятая коробка — его. Именно она испускает тошнотворный аромат. Но в ней, возможно, ключ от этой загадки. А значит — нет иного выхода, кроме как открыть. Он ступает шаг за шагом, его мутит, ему страшно, перед глазами показывается кровь, красное, красное, много красного, хочется кричать, царапать стены, выть, хочется… есть. Крови. И в то же время из памяти выплывает его рыжеволосая копия. Испуганное лицо, кольцо на пальце. Омега, заглянувший тогда в его коробку. И… Алексис вспоминает. Теплое тело. Трепыхания, крики, шея, укус, кровь, вкусная кровь. Это. Все. Было. Алексис задыхается. Он не верит. Он не поверит до тех пор, пока не увидит своими глазами. «Пожалуйста, пусть там никого не будет», — вслух или мысленно — уже не понять. Он открывает ящик и чувствует, как в груди что-то надламывается и ищет крупными трещинами. Алексис кричит не своим голосом, со всей силы зажимая рот. Труп Алека. В коробке лежит тело Алека. У того широко распахнуты глаза и голова вывернута в неестественном положении. Засохшая кровь по одежде. На руке — задранной — кольцо, то самое обручальное кольцо. Вот он — последний из рыжих копий. Алексис напал на него, как только тогда проснулся. Выпил его кровь. Выпил и забыл. Мозг заблокировал это воспоминание, как травмоопасное для психики. «Это ты убил Алека», — голос твари в голове. — «Ты-ы». Он в своем теле. В своем настоящем теле. Видоизменившимся за пятьдесят лет и превратившимся во второго Зверя. Варкаан сделал это с ним. Провел ритуал, обратил. Варкаан превратил его в себеподобного, чтобы никогда не разлучаться. Енки ждал его полвека. И видимо слишком скучал, раз нашел пять похожих на него людей, заставил их выглядеть и вести себя так же. И убивал, когда те пытались нарушить его правила. Погрузил в останавливающее разложение вещество каждого, поместив в ящики рядом с обращающимся в Енки Алексисом. А Алека «подарил», как первую жертву. Еду. Это сумасшествие. Он трясется, он не может прийти в себя. Хочет истерично смеяться, но смех застревает в горле. Алексис смотрит на первого человека, которого по пробуждению убил. Неосознанно, по воле жажды, но убил же. Варкаан обрек его на участь стать убийцей и убивать в будущем, даже если животных. Все ради того, чтобы выжить самому. Он ненавидит Варкаана. Искренне ненавидит. Вынимает из кармана нож, зажимает в руке его рукоять, не обращая внимания, что ликорис обжигает кожу. «Я убью тебя за то, что ты убил во мне человека», — шипит Алексис. Старается успокоиться и видит, что будет делать дальше.