Перо, Чернильница и Бумага

Ночь, как ни странно, мы пережили. И утро – тоже. Без купаний, падений и локальных потопов. Я решил не заигрываться и убрал лохань от греха подальше. Никому ничего не говоря, я просто перетащил в соседнюю с комнатой Сэ комнатушку кое-что из своих личных вещей и ночевал теперь там. Если, упаси нас Создатель, «пропаданцу» придет в голову не вовремя погулять, то пусть уж я буду первым, кто встретится ему на пути. Спать я, конечно, стал хуже, но, хотелось верить, что оно того стоило. В любом случае, переделать себя я не мог. Так же, без ночных приключений мы протянули и следующие двое суток. С ногами-хвостами-головами я решил больше экспериментов не ставить, а потому честно жарил на огне мясо и пек на углях картошку – у них, по счастью, ничего не надо было отрезать, отрывать и откручивать. Томик Барботты перед приходом домашних я аккуратно заталкивал в шкаф, между мешками муки и гречки, а на видном месте располагал пресловутую «Кухню Золотых Земель», основным назначением которой в остальное, свободное от демонстрации время, было заменять мне подушку. Недосып все-таки давал себя знать. В субботу, проторчав на кухне полдня, к обеду я выполз на свежий воздух. Распогодилось, дул слабый западный ветер, ветки деревьев, как спелые крупные яблоки, украшали залетные снегири. Я заглянул на конюшню: - Прогуляемся? Сэ кивнул и пошел за сбруей. В конце концов, лошадей всё равно нужно было промять. Ехали молча. Разговаривать не хотелось. Первичный шок давно прошел, как, впрочем и первичная эйфория от того факта, что никто никого не убил сразу же после начала «прогулки». Хотя, если бы убил, в каком-то смысле это бы все упростило. Если бы кто-нибудь кого-нибудь сразу убил, то сейчас уже всё вернулось бы на круги своя, и мы не жили бы в таком эмоциональном и физическом дискомфорте. Голова у меня раскалывалась от недостатка сна, а нервы в животе как завязались еще в то первое утро тугим холодным клубком, так и отказались с тех пор распутываться обратно. Виконту тоже приходилось нелегко – под вечер он пару раз чуть не уснул прямо за столом, что уж у него там творилось на душе, я не знал. Да и знать не хотел, если честно. Понять бы, что у него на уме, - и то ладно. Впрочем, Сэ все равно держался неплохо. Пришел в себя он довольно быстро – и суток с момента его появления не прошло. В остальном тоже вел себя достаточно адекватно. Иногда я даже забывал, что он «пропаданец». Ну, приехал ко мне бывший однокорытник погостить, что здесь такого? Братьям я, кстати, так это и объяснил. Вообще все шло относительно благополучно, до тех пор, пока я случайно не встречался с ним взглядом. Тогда все мгновенно становилось на свои места – опасная искра из его глаз никуда и не думала исчезать. Понаблюдав за нашим капитаном в течение этих дней, я установил любопытную закономерность. До обеда мы, как правило, имели дело с Лионелем. И, естественно, чувствовали себя Давенпортами. Все. Даже я. Каждый раз, когда он, делая перерыв в «тяжелом и неблагодарном физическом труде», заглядывал на кухню чтобы согреться и перехватить какой-нибудь кусок, я ловил себя на том, что непроизвольно вытягиваюсь в струнку и подаю ему чашку шадди раньше, чем он озвучит свое желание. Меня это невероятно раздражало. Но как вернуть стремительно улетучивающийся куда-то при приближении капитана самоконтроль, я не знал. Братья до трех часов пополудни вообще старались не попадаться ему на глаза. Впрочем, от фехтования их это не спасало. Еще позавчера Сэ застал Питера и Клауса за шуточной дуэлью в Лиловой гостиной, раскритиковал стиль и технику каждого, пообещал оторвать руки тому идиоту, кто их этому безобразию научил, и, наконец, велел быть в полной готовности ежедневно к восьми утра здесь, вот на этом самом месте. Он теперь сам ими займется. Давенпорт-Наглый и Давенпорт-Хитрый впали в столбняк и чуть не поклялись ему в этом на крови – да, мол, будут. Без опозданий и отговорок. Мне он сказал, что иначе сдуреет наедине с лопатой, граблями и топором. Меня это не обрадовало. Я бы предпочел свести его общение с мальчишками к минимуму, но достичь этого становилось все сложней и сложней. Беда заключалась в том, что после обеда Лионель превращался в Эмиля. Если в восемь утра господин кансилльер строго отмечал каждый промах и являл собой воплощенную ожившую сталь, то после обеда обаятельный Маршал Юга, повязав голову платком по-морисски, вооружался раскопанными в подвале старыми тупыми пиратскими саблями и с дикими воплями брал поместье на абордаж. Один против троих. И еще не было случая, чтобы мы отбились. Почему я участвовал в этом безумии? Во-первых, я упорно не хотел оставлять Сэ наедине с Питером и Клаусом – надолго и без присмотра. Меня начинало мутить от страха при одной мысли о том, что осады, штурмы, разведки боем и прочие военные операции могут длиться часами, и все это время рядом с ничего не подозревающими братьями будет торчать вооруженный до зубов «пропаданец» с неизвестной Великой Целью в белобрысой своей голове. Кроме того, если уж вести какие-то систематические наблюдения, то лучше делать это в непосредственной близости от объекта. Во-вторых, потому что в моем детстве этого безумия не было. Как выяснилось почти полтора десятка лет спустя, мне его не хватало. В глубине души мне нравилось все это безобразие, но я скорее дал бы руку на отсечение, чем смог признаться в подобном вслух. А в-третьих… В-третьих, при отражении вражеских атак в ход шло практически всё, что попадало под горячую руку. Линия фронта возникала в одном крыле здания и постепенно смещалась в противоположное крыло, сея на своем пути хаос и разрушения. Да, нас теснили, но мы не сдавались. Мы отступали с боями, упорно цепляясь за каждый рубеж – каждую гардину, каждое кресло, каждый комод, гобелен или стул. Летели книги, звенела, умирая, посуда, лилась из кружек с недопитым шадди кипящая горькая смола. Вчера за два часа кровопролитных сражений при Музыкальном Салоне мы потеряли разбитыми три цветочных горшка. Большая утрата, что уж и говорить... Обычно за армией идут мародеры и могильщики. В нашем случае, по местам боевой славы ближе к полуночи плелся унылый Дворцовый Повар с неизменным томиком Барботты в кармане теплого халата, и приводил в порядок пострадавший в пылу увлекательных схваток интерьер. Он гораздо лучше ориентировался в масштабах бедствия, если хотя бы примерно представлял, что где искать… Дворцовый Повар вообще становился мастером на все руки. При необходимости, он легко перевоплощался в Дворцовую Посудомойку, Дворцовую Прачку, Дворцовую Швею. Все они были, конечно, криворукими и малоопытными, но главное – они были. В ближайшие дни предстояло освоить профессию Дворцового Хирурга. Цветастый холтийский ковер был тяжело ранен в последней стычке и до сих пор чувствовал себя отвратительно… От размышлений о видах швов меня оторвала всхрапнувшая лошадь. Я искоса посмотрел на Сэ. Мне до смерти хотелось понять, каким образом кансилльер превращается в балагура. Каждый раз после трапезы капитан как-то уж очень резко добрел. Я даже выдвинул гипотезу, что Лионель – это некормленый Эмиль, но проверить её на практике мне не удавалось. Вчера я попытался было оттянуть традиционный обед на более позднее время. Но Железный Ли пригрозил отправить Барботту в камин и посмотрел на меня так, что жареное мясо упало на тарелку прежде, чем я успел осознать происходящее. Оставалось только вытащить самого виконта куда-нибудь из дома и посмотреть, что в нашем случае важнее – фактор времени или фактор еды. - Это еще кто? – привстав в стременах, поинтересовался Сэ. Я проследил за направлением его взгляда. Оказалось, что в ходе наших бесцельных блужданий по парку мы подъехали к главным воротам. За фигурной оградой лежали невысокие, засыпанные снегом холмы – далеко-далеко на севере топорщился лохматой конской гривой сумрачный лес. Чуть левее недалеко от ворот прыгал по камням говорливый ручей, слишком глубокий и быстрый, чтобы замерзнуть даже в такие неласковые зимы, как нынешняя. Через ручей был перекинут мост – дорога, огибая поместье, вела в ближайший городок, до него было чуть больше хорны. По мосту тащилась телега, в ней сидел седой сгорбленный старик и время от времени шевелил поводья – такая же древняя полуслепая и, вероятнее всего, глухая кляча мотала головой, но скорость не увеличивала. Я его узнал. Я понятия не имел, кто он, откуда и как его зовут – просто по понедельникам он доставлял нам «Сплетни». Обычно кто-то из слуг или моих братьев встречал его у ворот, отдавал ему деньги или еду и забирал свежий выпуск. Несколько раз я сам видел его, когда случайно оказывался рядом. Это был Человек Робера Эпине. За свою работу он не получал лично от Эпине и суана. Никто из людей ничего не получал от хозяина. Потому что хозяин сам ничего ни от кого не получал. Все, что касалось «Сплетен», теперь делалось исключительно на условиях натурального обмена и полной добровольности. Первые номера Иноходец выпустил за счет собственных средств. Поначалу мало кто понял, что совершил этот человек и зачем. Но волна исчезновений увеличивалась, приобретая угрожающие масштабы, и вот тогда все оценили, наконец, гений опального маршала так и не состоявшейся Талигойи. Теперь одни бесплатно снабжали издательства бумагой, другие – делились красками, третьи – помогали все это перевезти, четвертые – предоставляли нужные помещения. Граверы по очереди бесплатно готовили гранки, печатники – печатали, остальные – передавали «Сплетни» из дома в дом и сообщали издателям новые сведения. На Эпине – так или иначе – работали почти все. Потому что к настоящему моменту почти у всех кто-нибудь из семьи хоть раз да «пропал». Роберу не единожды пытались навязать государственную поддержку – он благодарил и отказывался. Система держалась лишь на помощи и добровольных пожертвованиях граждан и едва сводила концы с концами, но, тем не менее, работала, как часы. Теперь, даже если «пропадал» сам идейный вдохновитель, или глава государства, или тот либо иной элемент этого огромного механизма – все продолжало крутиться, вертеться и жить независимо ни от чего. Кто-то другой занимал опустевшее место – только и всего. Эпине создал то, что обессмертило его имя. Если когда-нибудь в понедельник утром не появится свежий выпуск – то к обеду небо упадет на землю, и наступит конец времен. Конечно, сведения нередко опаздывали или устаревали – расстояния были велики, а «прогулки» начинались и заканчивались внезапно. Конечно, практического применения для этой информации находилось не так уж много – мы ничем не могли помочь тому, про кого уже начали п и с а т ь. Но это было лучше, чем ничего. Лучше, чем неизвестность. Лучше, чем ощущение своей ничтожности перед лицом жестокой Воли Богов. Роберу Эпине были открыты не только двери любого дома, но кошельки, сердца и души его обитателей. Счастье, что он оказался человеком, который не стал этим злоупотреблять. - Это Курьер, - сказал я. Сэ сосредоточенно стал выворачивать все карманы. После недолгих поисков на ладонь упали два талла. - Остались еще с того времени… - Объяснил он. – Я сейчас, – и дал вороному шенкелей. Я не стал его останавливать. Судя по тому, как резво он рванул вслед за телегой, братья его не предупреждали. Ну что ж, пора и ему, в конце концов, чему-то учиться. Несчастный случай в качестве Воли Богов прочувствовать заранее было, увы, невозможно. Будем надеяться, что шею он не свернет. Впрочем, если свернет… тем лучше. Любой человек мог поделиться с курьером чем угодно. Или с печатником. Или в издательство принести – хоть мешок денег, хоть мешок муки. Но Арно Сэ совершить хороший поступок так и не удалось. Едва приблизившись к открытым воротам, вороной сделал дикую лансаду. Савиньяк полетел в сугроб, а одуревшая лошадь – в родное стойло. Только копыта замелькали. Разъяренный капитан вынырнул из рассыпчатого снега и проводил бешеным взглядом удирающего скакуна. - Какого Змея?! – Заорал он. – Что это значит?! - Это значит, - вежливо улыбнулся я, - что домой ты пойдешь пешком. Я не собираюсь перегружать Мэри-Сью двойной ношей. Серая мориска покосилась на меня и благодарно вздохнула. Я похлопал её по шее. Виконт сплюнул, прошипел сквозь зубы какое-то ругательство и, развернувшись, попытался догнать телегу пешком. Дальше ворот, как я и ожидал, он не ушел. Совершенно прозрачный воздух с твердостью каменной кладки преградил ему путь – ровнехонько по линии ворот и ни бье дальше. - Это еще что такое? – Сэ озадаченно потыкал невидимую преграду пальцем. Потом ударил кулаком – слабо, сильней, и еще сильней… Ну, давай-давай. Теперь лбом побейся. Может, и прошибешь. – Опять вы тут развлекаетесь? Как с лоханью? - Не мы, - покачал головой я. – Они. Это граница. - Граница чего? – Буркнул он. Шестнадцать «прогулок» - и такое потрясающее незнание элементарных вещей. Хотя, с его характером он мог этого и не заметить. А между собой все мы наши «прогулки» стараемся лишний раз не обсуждать. Это неудобная тема. Вроде как в обществе лысых завести разговор о щетках для волос и стоимости услуг модного куафера. Видимо, надо быть Приддом, а не Савиньяком, чтобы выяснять подобные вещи. Он в свой семнадцатый раз решил сделать доброе дело и наткнулся на Край совершенно случайно. Я в свой четвертый раз целенаправленно попытался сбежать. И в пятый. И в шестой. И в седьмой. Впрочем, в шестой и в седьмой я уже только проверял теорию практикой. Для того, чтобы заподозрить в явлении закономерность, мне хватило первых двух раз. - Граница Бумаги, - пояснил я. – Край отведенного нам с тобою листа. За Край Бумаги не выскочишь, как ни скачи. Везде будешь натыкаться на такую вот плотную невидимую стену. Я проверял это много раз за прошедшее время, а позавчера, на всякий случай, проехался и вдоль отведенного нам нынешнего владения. Граница пролегала точно по периметру огромного парка – не маленькое расстояние, честно говоря. Могло быть гораздо скромнее. Нас могли запереть в доме, например. Или вообще в одной комнате. Другое дело, что такие сюжеты обычно не длились до бесконечности. Чем больше вам выделяли места для маневра, тем выше были шансы налететь на Очень Крупные Неприятности. Те, Кто Пишет давали вам относительный простор, только собираясь всласть порезвиться… После того, как я прочел виконту краткий курс «Введения в «пропадание»», он явно приуныл. Минут пять он еще постоял у ворот, глядя вслед удаляющейся телеге. Наконец, скрипучая колымага скрылась за поворотом. - На счастье, - криво улыбнулся он и бросил на дорогу две золотые монетки. Таллы беззвучно ударились о невидимую преграду и упали с нашей стороны Края листа. Сэ посмотрел на них и не стал поднимать. - Знаешь, - поежившись, тихо сказал он, - я иногда думаю, сколько их на земле – таких людей. Бедных, больных, старых. У них ничего, совсем ничего нет… - Хочешь осчастливить весь мир?- Надо же, эк его проняло. - Нет, не весь мир. Но они… Мне их просто жалко… На меня самого порой находили такие мысли, но развивать эту тему сейчас я не хотел. - Да, он беден, болен и стар. У него ничего нет – возможно, ни семьи, ни имени, и телега эта совсем не его. Зато у него есть кое-что другое. Свобода. Ему открыт весь огромный мир. Про таких, как он, Боги почему-то практически не вспоминают. Сэ не ответил. Он невидящими глазами смотрел перед собой, молчал и не трогался с места. Сердце неприятно кольнуло. - Эй! – Резко окликнул я его. Савиньяк поднял голову, и я бросил ему фляжку с касерой. – Не спи – замерзнешь. - А?.. Да… - Он, наконец, соизволил сделать пару шагов в направлении замка. На третьем запнулся – и вытащил из-под снега скрученные в рулон «Сплетни Талига», мятые, со слипшимися влажными страницами. В этот понедельник я их так и не получил. Наверное, старик просто бросил выпуск через ограду и ушел, раз уж его никто не встретил… Ну что ж, почитаем. Потом, когда разгладим и высушим в тепле. Хоть какие-то новости из большого мира. - Абордаж отменяется, - бросил мгновенно приунывшим братьям закоченевший виконт по возвращении в замок. И весь вечер провел наедине с бутылкой «Крови», приходя в себя в восхитительно горячей ванне. Он был глубоко на меня обижен за марш-бросок по сугробам. Я же по этому поводу был счастлив до неприличия. Отмена захватнических планов означала отмену последующего полночного рейда для ликвидации последствий побоища. И приятный ужин в семейном кругу. Тишина… Спокойствие… Красота… Правда, этот паршивец опять сорвал мне эксперимент. Момент перехода Арно-Лионеля в Арно-Эмиля я так и не уловил. И вообще, если это и был Эмиль, то какой-то «неклассический», нетипичный, что ли. Но в целом… идея с морозотерапией меня пленила. Может, его так каждый день вывозить – заводить в дальний угол парка и бросать там на часок-другой без сапог и теплой одежды? Так надоели ежевечерние авральные уборочные работы… После ужина я отправил несостоявшихся защитников «Франциска Великого» спать, а сам, с бокалом «Девичьих слёз» пошел на поиски милого сердцу Барботты. Марио обнаружился в Каминном зале в обществе отогревшегося и захмелевшего Сэ. Тот, сощурив глаза и придвинувшись к огню, читал раскрытый на середине томик. Я узнал страницу и текст. Практически весь сборник я помнил наизусть, даже рисунок строк был мне знаком. …Мир, как сказочный лес, Полон разных чудес – И Рассветы в нем есть, и Закаты, Но в ослепших глазах Будет биться гроза – Грохотать и томиться, пока ты Не поймешь, сколь жесток И опасен Восток, И сколь Западу ты безразличен; Сам в себя загляни И увидишь – лишь пни Не блюдут этот страшный обычай. Дровосека рукой Им дарован Покой, И Прозрение послано свыше. Так восславим же пни, Ибо только они Не воюют, не лгут и не п и ш у т… Савиньяк заметил меня, поднял голову и захлопнул книгу. Я внутренне приготовился отстаивать свои литературные вкусы, хотя тащиться наверх за шпагой не было никакого желания. - Я понял, почему ты это читаешь, - сказал он. – И не понял, почему это до сих пор не сожгли. Я пожал плечами. - Репутация, очевидно. Великая вещь…