***
— Энн? — слышит девушка, только прикрыв глаза и решив, что сейчас лучшее время для сна, особенно, учитывая то, что последние ночи были потрачены на зубрёжку. — Пожалуйста, Лекси, только не говори, что ты не одна из тех людей, кто предпочитает поболтать в пути. И надеюсь, ты не хочешь предупредить о том, что боишься летать. Мы не настолько близки, чтобы я гладила тебя по головке или держала за руку все пять часов полёта, — Моррис очаровательно улыбается, чтобы это не прозвучало грубо. — Нет и нет, — девушка тупит взгляд, за несколько месяцев учёбы Энн поняла, что одногруппница делает так, когда смущается. — Я… ты же знаешь, что мне нравится Брэдли? — заметив приподнятую бровь Энн, Марли выпаливает, прежде чем соседка сообщит, что её не касается чужая личная жизнь: — Ты не подумай, я не собираюсь обсуждать это с тобой, ты права, мы не подружки, я просто хотела попросить тебя поменяться с ним местами. Пожалуйста, — просит девушка, смотря на Моррис таким жалостливым взглядом, что Энн даже теряется поначалу. — Нет проблем, — Энн поднимается, оглядываясь, чтобы убедиться, что не все пассажиры ещё расселись. Брэдли Боуди, высокий парень с россыпью веснушек, стоит в проходе, видимо, надеясь сесть рядом с Лекси, поэтому решает не тратить время на лишние телодвижения. Интересно, почему на кафедре просто не спросили, кто с кем хочет сидеть? Нет, они же решили, что будет проще оформить билеты по списку. Пока Энн шла вперед, где сидели те, кому повезло иметь фамилию, начинающуюся на первые буквы алфавита, заметила, что группа расселась явно не по порядку, а по интересам. На удивление, интерес этот был во многих случаях романтический. И когда только у них в группе успело образоваться столько парочек? — Уже соскучилась? — усмехнулся её новый сосед, тот, кто предшествовал Брэдли Боуди по списку. Блэкмор. — Конечно, это ведь не ты мозолил мне глаза весь прошедший месяц, — девушка закатывает в подтверждение своих слов глаза. — Разве это я практически поселился у тебя дома? — ответил ей в той же манере парень, но улыбку всё же не сдержал, вызывая ответную и у Моррис. — Двигайся, хочу к окошку, — скомандовала Энн. — Ну же, Дэнни, будь джентльменом, — добавила она, поняв, что парень не торопится уступать ей место. — А мне что за это? — Сочтёмся, — Моррис показала ему язык, ставший последним аргументом, и пробралась к окну, за которым в ночной темноте яркими вспышками горели огни аэропорта. — Никогда не летала ночью. — Я тоже. Видишь, есть какие-то плюсы в том, что рейс задержали, — Дэнни стал копаться в карманах, вспоминая, куда определил наушники. — Ничего не будет видно, — расстроенно протянула девушка, вглядываясь в темноту за ближайшими огнями. — А как же ночной Нью-Йорк? — Несколько минут, а потом перед нами будет только ночь. Дэнни, сосредоточившись, принялся загибать пальцы. — Зато, кажется, мы застанем рассвет, — он аккуратно заправил волосы Энн за ухо, вкладывая туда капельку наушника, задержавшись чуть дольше положенного, но, когда поймал вопросительный взгляд зелёных глаз, качнул головой и, улыбнувшись, убрал руку. В наушниках заиграла снятая с паузы The Neighbrourhood — The Little Death. В уже не дружеских «случайных» прикосновениях прошел ноябрь, захватив с собой половину декабря. Натянуть ей шапку на глаза и обнять, прижимая руки и лишая возможности вернуть головной убор на место. Угадывать момент, когда она снова потянется за пиццей или попрокном, который они всегда едят из одной чашки. Щекотать лицо кончиками её же волос или целовать в нос, когда она, уставшая учиться, отключится в нелепой позе поперёк кровати. Обязательно лезть за чем-нибудь в шкафчик, перед которым она стоит, пока делает сэндвичи или размешивают тонну сахара в своей чашке с кофе. Ближе. Хотя бы на секунду. И этого мгновения достаточно, чтобы сдохнуть. Сгореть и восстать из пепла. Мазохизм чистой воды. Он был уже давно, но тогда Дэнни боялся этих прикосновений. Сейчас он пытался их урвать, лишь укрепляя зависимость. То, что произошло между ними полтора месяца назад никогда не поднималось в разговорах, ни намёком, ни вопросом, как это воспринимать. Потому что, чёрт возьми, под кайфом не считается. Так она сказала? Да, и Дэнни согласился. И скажи он, что пожалел, соврал бы. Ни разу не пожалел, даже несмотря на то, как было паршиво утром, когда пришлось впервые сделать вид, что ничего не было. И губы не помнят вкуса, и кожа запах не впитала. Не пожалел даже несмотря на то, что и ночи после того не прошло без снов. Настолько реалистичных, что веришь. Настолько реалистичных, что различаешь в них запахи. Сладковатый кокос. Резкая, но уже немного рассеявшаяся травка. Горячая, покрытая испариной кожа. Ещё никогда Дэнни так не любил спать. Ещё никогда так сильно не ненавидел громкие, разрушающие приятную негу звуки: осточертевший будильник; звонки Джексона, решившего с утра пораньше напомнить о том, чтобы не опаздывал на репетицию; редкие споры родителей, которым не повезло в том, что выходные совпали. И он всегда прикрывал глаза, чтобы вновь уловить ушедший сон. Расслышать не слова, нет, в этих снах нет слов. Только сбитое дыхание, шум в голове, через который пробивается звук сходящего с нормального ритма сердца, своего собственного. И, наконец, едва слышные, низкие стоны или хотя бы их отголоски. И до безумия хотелось накинуть на голову подушку, отгородиться от реальности. Снова поймать губами чужие — чёрта с два — родные. Мазнуть по щекам, оставить бесконечное множество коротких, быстрых поцелуев на скуле, уткнуться носом в покрытую мурашками шею и вдохнуть так глубоко, чтобы навсегда. Чтобы если даже рак лёгких, клетки разрушатся, но запах этот всё равно останется там, на своём законном месте. И до безумия хотелось снова уснуть, провалиться в эту яму. И пусть уже землёй засыпают, пусть. Каждое утро — маленькая смерть. А потом подъём, душ, жесткие от игры на гитаре пальцы, долбящая по лицу вода и грубый, быстрый ритм, лишь бы успеть, пока в памяти ещё не совсем растаял сон. Karo Lynn — Your Mind В начале ноября Браун объявил, что настало время ежегодного проекта, спонсируемого кафедрой. Он заключался в том, что студенты, объединившись в пары, разрабатывают подробнейший план туристической поездки на четыре дня. Из требований — уложиться в определённый бюджет. Проект сдаётся без имён. И, по результатам проверки независимого эксперта в лице самого профессора, наиболее проработанный проект превращается в коллективные каникулы, частично оплачиваемые кафедрой. Для победителей же поездка оплачивается полностью, к тому же они получают автомат по профильному предмету. Естественно, Дэнни и Энн работали в паре. Блэкмор даже смог заразиться от девушки энтузиазмом, так что уже через пару дней они полностью погрузились в проект, благодаря которому проводили вместе почти всё свободное время. — Поверить не могу, что мы выиграли, — говорит Энн, пытаясь прятать улыбку. — Это же банальщина. — Не банальщина, а классика, — щёлкает её по носу парень, вступая в шуточный, бесполезный спор, на каждый аргумент приводя контраргумент, доказывая, что выиграли они потому что чёртовы гении, а велосипед изобретать не обязательно. А потом и вовсе в открытую льстит, что благодарен Энн за то, что втянула его в учёбу. Ведь если бы не она, то учился он бы там, куда снова предки пошлют, потому что самому ему от жизни нужно только «брынчать в переходах с кучкой маргиналов и тратить заработанные потом и кровью деньги родителей, которые желают тебе только самого лучшего, Дэниел». Льстит и с величайшим удовольствием наблюдает за редко смущающейся подругой. Хочется просто болтать, игнорируя играющую в наушниках музыку. Болтать, чтобы слышать в ответ такой же бессмысленный трёп, продолжать в хорошем смысле забивать голову, потому что видишь, что она устала. А кому как не тебе, сдавшему бы Моррисоведение на высший балл, если бы его ввели в учебную программу, знать, что её расслабляет твой голос. Болтать, чтобы она отключилась, чтобы урвала хотя бы несколько часов сна. Трепаться о последнем просмотренном сериале, пересказывая сюжет в мельчайших подробностях, пока в ответ не перестанет поступать даже нечто похожее на мычание. — Энн, — Дэнни запускает руку в и без того взлохмаченные волосы, путая их ещё сильнее. — Хватит храпеть, — шутливо тянет, сопровождая ленивым зевком. Хотя сам не сомкнул глаз ни на минуту, потому что бесконечный поток мыслей, к сожалению, ловит сигнал даже на высоте двенадцати тысяч метров. — Блэкмор, что я тебе плохого сделала? — хрипит Энн, закидывая на Дэнни руку и зарываясь носом куда-то в шею, планируя продолжить спать, но парень мягко поворачивает её голову в противоположную сторону. К окну. — Не бубни, колючка. Туда, где вдалеке, на самом краю неба, кажется, начинает заниматься рассвет, намекая о себе лишь тонкой, едва заметной полосой розового света. Рассвет здесь, на высоте, полностью овладевает вниманием. И последний час они проводят практически не отрывая взглядов от окна. Сначала небо нежное, мягкое розовое свечение окутывает теплом. И плевать, что за бортом ни разу не летний зной. Потом яркие лучи подсвечивают кажущиеся плотными и тяжелыми облака, выглядящие теперь словно вата на жидком золоте. И проходит, кажется, всего минута, а может и несколько часов, пока голос бортпроводницы не объявляет о снижении.***
Tom Oldell — Can't Pretend — Хорошо устроилась? — слышит Энн за спиной голос поверх отдалённой музыки, долетающей с первого этажа, и оборачивается, хотя и так знает, кому он принадлежит. — Да весь проект был ради этой комнаты, — улыбается девушка устало. День был насыщенным настолько, насколько он может быть насыщен, когда тебе восемнадцать, рядом веселая компания, потрясающие пейзажи и спортивный инвентарь. — Видел вообще, какой тут вид? — она неумышленно обращается к Нейту на «ты». Когда твои эмоции настолько усилены адреналином, а тело до сих пор чувствует себя продолжением сноуборда, о субординации думать не хочется. — Ты заслужила отдельную комнату, — улыбается Браун в ответ, но улыбка кажется вымученной. Да и весь его вид в последнее время напоминает о грустных поэтических образах: тёмные круги под глазами, как с брошюры о вреде плохого сна; впалые щёки, кричащие о том, что человек явно пренебрегает полноценными приёмами пищи и перебивается тем, что попадётся по пути из дома на работу. — Почему не внизу? Музыка не нравится? — спрашивает Моррис, не решаясь присесть. Тот факт, что Нейт стоит в дверях, не позволяет расслабиться. — Неуютно себя чувствую в компании тех, кто младше на десять лет, — честно отвечает мужчина. Сейчас он и правда выглядит на свои тридцать. С лёгкой щетиной и отчаянной усталостью в потухшем взгляде. — Я тоже младше тебя… — Ты другой случай, — не даёт ей зацепиться Нейтан. — На самом деле, я специально тебя искал. Девушка наконец смотрит ему в глаза. И этот взгляд не похож на те простые, искренние и честные, которые отпечатались на обратной стороне век профессора. Не таким взглядом она смотрела на него на лекциях раньше. Раньше, когда не опускала глаза, стоило лишь задержать на ней внимание дольше, установить зрительный контакт. Сейчас в тёплых, красивых зелёных глазах залегло что-то… взрослое? Что-то, чего бы Нейт хотел не видеть в них никогда — реальность. Некрасивая, неприятная, суровая, в чём-то даже грязная. И на душе становится паршиво от того, что, как минимум, частично реальность прокралась во взгляд Энн по его вине. Точно так же, как его проблемы прокрались в её только начавшуюся жизнь. — Можем поговорить? — Конечно, — пожимает плечами девушка, жестом приглашая Брауна пройти, а он остаётся стоять в дверях. — Не думаю, что это хорошая идея, — качает головой Нейт. — Может, на веранде? — А ты подготовился, — Энн усмехается грустно, только сейчас замечая, что Браун в куртке. Конечно, ведь кто-то может увидеть его, профессора, в комнате у студентки. Нейт в ответ лишь кивает и ждёт, пока Энн накинет на плечи плед, подхваченный с кровати. Открытая веранда встречает морозным воздухом и непривычным для ночи светом. В таких местах никогда не бывает темно, если есть снег и источник света. А городок у подножья гор выглядит как рождественская открытка. И Энн, в очередной раз задумавшись о приближающемся Рождестве, понимает, что безумно скучает по семье. — Зато твоей сестре, кажется, очень весело среди моих ровесников, — ещё одним напоминанием о семье становится миниатюрная блондинка, что весело смеётся балконом ниже, передавая по кругу, вероятно, косяк, отчего становится слышно, как у Нейта, стоящего рядом с Энн, скрипят зубы. — До сих пор не понимаю, как согласился взять её с собой. — Я думала, ты сам позвал, — удивляется Моррис. — Чтобы провести время с семьёй. — У вас, девушек, одинаковые аргументы? — улыбается мужчина. — Именно на это Руфь и надавила. Только сомневаюсь, что мы с ней будем видеться чаще, чем за завтраком. — Она милая, — произносит Энн, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Молчать рядом с ним тяжело. Хотя бы потому, что он сам предложил поговорить. — Вы чем-то похожи, — задумчиво отвечает Нейт. — Например? — поддерживает диалог девушка, хотя дураку ясно, это не то, о чём следует им говорить. Не сейчас, когда есть более важные темы. — Жизнь, — произносит Браун. — Будто не вы её часть. Она существует вокруг вас, а не вы существуете в ней. Понимаешь? — Не очень, если честно, — усмехается девушка, облокачиваясь на перила балкона. — Это важно? Сейчас? — Понимать? — Говорить об этом, — уточнять Моррис. — Напрягает моё общество? — слишком спокойно спрашивает Браун. Показательно спокойно. Будто вопрос риторический, да и ответ ни капли не важен. Девушка оборачивается, прислоняясь к перилам теперь поясницей. — Просто устала немного. — Отложим разговор? — предлагает Нейт. — Нет, — фыркает Энн, начиная злиться. Отложим? Серьёзно? — Начинай, я вся внимание. На лице мужчины расцветает улыбка. Когда она пытается казаться деловой и серьёзной, в глазах будто снова проскакивает то самое, утерянное. Mehro — Perfume — Долго ещё продлятся твои санкции? — не пряча улыбки, он пытается перевести всё в шутку. — Разве не ты просил дать тебе время и проявить терпение? Я этим и занимаюсь, — без тени раздражения отвечает Моррис, сильнее кутаясь в плед. Не потому что холодно. Потому что хочется никогда не думать об этом. Это сложно. Это страшно. Это больно. — Больше похоже, что ты меня наказываешь. Избегаешь, даже в глаза не смотришь. Да, я просил немного времени, но я не хочу тебя отталкивать. И боюсь, что ты отталкиваешь меня, — не зная, куда деть руки, и в конце концов, грубо запихнув их в карманы и вцепившись в подкладку, сказал Браун. — Я не отталкиваю, — врёт Энн. — Тогда, может, расскажешь, что это? То, что происходит. Как ты это видишь? Как я вижу, я уже озвучил. Есть что-то, что я должен знать? Как же хочется — чертовски сильно — улыбнуться и сказать короткое, успокаивающее «нет». А ещё хочется выложить всё на духу, и посмеяться над этим вместе. И забыть хочется. Забыть колючий взгляд голубых глаз, в котором боролись гордость, ненависть и страх. Взгляд, где последний победил. Растоптал гордость, переборол ненависть. Энн поняла тогда, что можно наплевать на всё, если по-настоящему боишься потерять важного человека. Хизер боялась. Это не было похоже на хитрый ход. Можно подделать голос, сыграть эмоции, натянуть улыбку. Но такой взгляд сыграть невозможно. Её слова, злые, но искренние, застряли в голове: «Зачем тебе человек, который никогда не будет тебя любить по-настоящему, девочка? Хочешь всю жизнь быть чьей-то тенью?». И Энн пообещала тогда, что позволит им разобраться с чувствами. Не Хизер пообещала. Себе. Как бы ей ни хотелось, чтобы всё это было нелепостью, дурным сном, как бы ни хотелось сохраниться там, в походе, когда они гуляли в Нейтом по лесу, но жизнь — не игра, в ней нельзя вернуться к сохраненному, когда что-то пошло не по плану. — Наверное, мне тоже нужно было это время, — подумав, ответила Энн. По позвоночнику пробежала неприятная дрожь, словно чувство вины, пытающееся вырваться наружу через поры. — Угостишь сигаретой? — внезапно спросил Нейт. — Я не курю, — рассеянно ответила девушка, не понимая перемену в настроении мужчины, когда тот широко улыбнулся и ответил: — Я тоже. Энн серьёзно смотрела на него с минуту, а потом её губы тронула глупая улыбка. Таким ведь был их диалог тогда, в баре. То, что Нейт его помнит, показалось таким трогательным, что Энн просто не смогла сдержаться, выпалив: — Да, ты прав, есть что-то, что ты должен знать. Перебитый вопрос Нейта о том, что он так и не узнал о её татуировке, внезапно потерял смысл. Растворился во внезапно наэлектризованном пространстве между ними. — Правду говорить приятно, — с неуловимой интонацией произнёс мужчина. — Нет, и уж тем более правду неприятно слышать, — девушка закусила внутреннюю сторону щеки, уже сомневаясь, что говорить об этом сейчас — хорошая идея, но путь назад был отрезан. Нейт ждал ответа, и соврать ему сейчас она бы просто не смогла. Ложь требовала сил, а у неё их, кажется, не осталось. Закончились вместе с октябрём, вместе с Нью-Йоркским теплом. — Я… У меня кое-что было с другим человеком, — выдохнула Энн. Нейтан прав, в какой-то степени говорить правду приятно, как будто она больше не будет душить тебя. Ровно до того момента пока не ляжет тяжелым осознанием на сердце у того, кому была сказана. — Давно? — упавшим голосом спросил Нейт, пытаясь заглянуть в глаза Моррис, но та опустила их, разглядывая царапину на носке своего ботинка. — Энн, — он сократил расстояние между ними быстрым шагом, удивляясь, как не упал. В тот момент казалось, что мозг и тело существуют по-отдельности. Легкое прикосновение прошибло новой порцией дрожи. Но ему было просто необходимо посмотреть ей в глаза, а для этого нужно было приподнять её подбородок. — Посмотри на меня. — На следующий день, — вздрогнула, чувствуя, как пережитые эмоции возвращаются, — после того разговора возле твоего дома, — закончила она. Нейт долго смотрел, как копится влага в уголках глаз, но так и не проливается. — И что? Какое послевкусие у мести? — проронил Браун хриплым голосом. — Мести? — не поняла Энн. — Ну, ты ведь была зла на меня. Или это было не только тогда? — Только тогда. И да, чёрт, я была зла, а ещё под кайфом, но это… — Под кайфом? — переспросил Нейт. — Ты принимаешь наркотики? Энн несколько раз сморгнула. Снова. Снова это отвратительное чувство. Слышать в голосе важного для тебя человека разочарование. — Всего лишь травка… — Думаешь, есть лёгкие наркотики? — усмехнулся Нейт, но улыбка эта напомнила звериный оскал. Он до дрожи в пальцах испытал желание выплеснуть всё, что скопилось. Разбить в кровь кулаки, а ещё лучше приложиться затылком так, чтобы искры перед глазами. — Но..? — вдруг спросил мужчина, прервав свой гнев. В ответ он получил растерянный взгляд. — Я перебил тебя, ты говорила о том, что была зла и под кайфом, но… «Но?» — Нейт, — девушка почувствовала, как подступает паника. Взгляд Брауна был таким, как в тот день, когда она нашла его в раздевалке подпольного клуба. Он отступил ещё на несколько шагов, уловив страх девушки и давая понять, что ей не нужно его боятся. — Я не считаю это оправданием, — отрезала Моррис. — Ты говоришь это, чтобы убедить меня в своей рассудительности? — Чёрт, — девушка запустила одну руку в волосы, чувствуя, как даже там, кажется, пробежали мурашки, — я говорю это потому, что в тот момент я делала то, что хотела! Я не думала о том, чтобы отомстить тебе! Мне просто… Мне было хорошо тогда. — А потом? — спросил Нейт, когда она замолчала. — Ты спрашиваешь о том, испытываю ли я чувство вины? — Энн вдруг поняла, что все эмоции в этот момент собрались в кучу, ощутила, что готова сейчас ответить на любой вопрос. — Конечно, я её испытываю, Нейт! Я же не бессердечная сука. Мне стыдно, я виновата перед тобой. Думаешь, мне было легко всё это время видеться с тобой? Улыбаться приветливо было легко? — То есть, ты жалеешь? Энн вдруг замерла. Всё в ней замерло, точно отдавая всю работу мозга на воспоминания. — Мне жаль, Нейт, жаль, что поступила так с тобой, — шепнула девушка. — Но о том что было, я не жалею. — Забавно, — протянул мужчина. — Тебе не кажется, что ты противоречишь сама себе? — Ты понял, что я хочу сказать. — Я понял, Энн. А ещё, знаешь, что я вдруг понял? — не услышав ответа, продолжил: — Я во всех искал то, чего не было в Хизер. И нашёл тебя. Вы очень разные, до безумия. Но кое-что общее у вас есть: вы обе пренебрегаете моими просьбами. Живёте в своём мире, где есть только вы, не пуская в него других. Сами варитесь в своих проблемах, в своих переживаниях, пока они не начинают вас съедать. Я прав? Прав. Слишком сильные, чтобы попросить помощи. Слишком гордые. Слишком… — Эгоистичные? — подсказывает ему Энн. — Вот видишь, ты и сама понимаешь, — на губах мужчины расползается неприятная, безумная улыбка. — А что насчёт тебя? — выкрикивает Энн. — Ты только и делаешь, что пытаешься обезопасить себя! Ты говоришь, что жизнь крутится вокруг меня? Я сама кручусь в этой чертовой жизни, Нейт! Я живу эту жизнь! А ты боишься жить, боишься по-настоящему привязываться, потому что однажды уже полюбил, а тебе сделали больно. Но разве можно жить и бояться одновременно? Это ты находишься в своём мире! Там, где ты в безопасности, там где не больно и там, где не страшно. Это разве не эгоизм? Слова Энн бьют Нейта резкой пощёчиной. Правда всегда бьёт пощёчиной. Она не атакует, как противник на другой стороне ринга, не отправляет в нокдаун. Она унизительна и оставляет после себя стыд, что горит отпечатком на щеке. — Мне нужно остыть, — хрипит Нейтан, до боли в суставах сжимая кулаки. Нужно остыть, или он просто сломает что-нибудь. И хорошо, если это что-то будет не живое. И ещё было бы неплохо не сломаться самому. — А может, тебе нужно вскипеть окончательно? — выкрикивает Энн ему в след, чувствуя, что голос надрывается, а слёзы уже не сдержать. — Может, тогда ты сможешь по-настоящему быть со мной? Или, в конце концов, признаешься, что ещё любишь её!***
Daughtry — Heavy Is The Crown Личный номер однозначно стоил того, чтобы выиграть в конкурсе проектов. Только врать, что не готов отдать его какой-нибудь парочке, да еще и раскидать там лепестки роз на покрывале, лишь бы был шанс уснуть здесь, за другой дверью, в которую он стучит, потому что владелица вторых VIP-апартаментов уже слишком давно ушла переодеться. Стучит, чтобы не создавать неловкостей. Она ведь может быть не одета или… Или может быть не одна. Но об этом думать совершенно не хочется. — Энн, я войду? — спрашивает он, получая в ответ тишину. Беспокойство прокрадывается в голову, так что в следующее мгновение парень просто толкает дверь, обнаруживая ту незапертой, а комнату пустой. Он возвращается в коридор, когда до сознания, пробиваясь сквозь музыку, доносится шум со стороны веранды. Сердце пропускает удар, потому что голос он узнаёт сразу, хоть слова разобрать и не может. Ноги сами несут в нужном направлении, он дергает на себя дверь, сталкиваясь с Брауном, держащимся за обратную сторону дверной ручки. Тот явно хочет уйти, но Дэнни замечает блестящее от слёз лицо Энн. Его Энн, которая плачет из-за этого человека. И он уверен, что плачет не в первый раз. Дальше всё происходит словно в тумане: руки резко выдёргивают профессора за дверь; голос, точно живя своей жизнью, кричит что-то о том, чтобы Браун оставил её в покое. А потом боль. Резкая. Привкус крови во рту. И снова боль. Заставляющая согнуться пополам и скручивающая все внутренние органы. Запах. Сладкий запах кокоса. Совсем близко. Так, если бы Энн ворвалась в его личное пространство. Дэнни открывает глаза и видит, что угадал. Его взгляд натыкается на русую, отливающую рыжим макушку. И хочется провалиться под землю от стыда, но ещё больше становится смешно — его пытается защитить девчонка. — Ну конечно, — хмыкает Браун. — Идиот, правда ведь всё время была под носом. — Нейт, — обрывает его Энн, делающая шаг к нему, но тот обрывает её грубо брошенным: — Иди утешай своего рыцаря.