– Только кофе и чай? – Да, сэр, и почистите ванну, моя сестра там накосячила. – И шоколадный торт! Да, братик? – смотря на Дилана, сказала девушка – Да~? – Да, – сказал он мило, но когда вышел работник, голос стал тише и сердитей – Уменя нет столько денег! – Фу, жмотина, – дуя губки – Для пены в ванной ‐ есть, а для меня - нет? – Пенна в ванной делает меня счастливым, а торт.. – А торт делает меня счастливой и не говори, что моя улыбка тебе не нравится, – подмигнув, девочка скрылась в ванной.
Сердце наполнилось до чертиков знакомой надеждой, как и тогда, когда он, уходя от берега, заметил лодку, которая плавала недалеко от мертвого тела. Он надеялся, что её спасут. Надеялся.Но на следующий день в новостях он увидел то, что заставило его усомниться в своей надежде на то, что Она выжила:Срочные новости! Молодая наследница Стайлзов совершила самоубийство, прыгнув с моста.
Он кусает губу, сжимая до белых костяшек руки на бедре, и продолжает смотреть на неё, пытаясь понять, вспомнить, сравнить. Какой бы стала она,если осталась бы жива? – Я извиняюсь за столь личный вопрос, – осторожно спросила мать Йана, когда дети пошли выбрать какой торт и мороженое они будут есть – Но у вас проблемы? – и очень сдержанно посмотрела в глаза. Прямо в душу. Да так, что мужчина в какой-то момент чувствовал себя голым. Или, как многие говорят, как открытая книга. – С чего вы взяли? – сузив глаза, спросил Дилан – И да, это очень лично для меня и тебя. А хотелось сказать нас. – Просто вы сидите тут весь такой дёрганный, как на иголках. Как будто вам неприятно сидеть с нами. Мать Йана не выглядела оскорбленной или обиженной. Она была сдержанной и это бесило. До тошноты. Слишком. Не получив свой ответ, она сухо спросила. – Дело во мне? – Да, – резко посмотрев в глаза, ответил мужчина, и, видя как женщина в один миг растерялась, хмыкнул. Но после она опять стала сдержанной, сухой, осторожной. – И в чем я провинилась? – Вот в этом всем, – не выдержав, мужчина рыкнул – Сидишь такая аккуратная, говоришь как с президентом: официально, неискренне, наигранно. Ты младше меня на лет ... Пять? Семь? – Десять. Вы старше меня на десять лет и именно это не даёт мне право обращаться к вам на ‘ты’. И тогда сомнений стало так много, что мужчина решил идти до конца. – Я позволяю. Даже больше, умоляю, пожалуйста, веди себя свободней, я не твой босс или ещё кто-нибудь. Нас ничего официального не связывает. – Нас ничего не связывает, – слишком резко, слишком грубо, холодно бросила брюнетка. – А как же Йан? – Йан...Ч..то? И сомнений стало ещё больше, что Дилан решил, он не выдержит. Знал бы он как много их будет потом. – Йан он ведь учится с моей кузиной, так? Он не хотел, не знал, не должен был.***
Уже дома началась паника. Если сегодня он сказал эти слова просто так, имея ввиду совсем другое и ей стало тяжело дышать настолько, что она рефлекторно потянулась к шее, чтоб снять якобы верёвку или руки, но, не обнаружив ничего, она не успокоилась. – Эва, дыши, слышишь? Дыши, – послышалось резкий мужской голос – Я приказываю тебе дышать, не смей отключаться! Голос звучал также, как и тогда в тот самый день. Через шум воды и полузакрытой двери жизни. Она почувствовала себя восемьдесятилетний, обманутой, полумертвой в воде, холодной и синей. А реальность была ещё жестче: отец его сына сидит рядом с ней, с сыном и считает их чужаками, издевается так, как будто плюнет в лицо тем, что знает о Йане и что плевать он хотел... А на самом деле, мужчина, видя женщину, которая за весь день играла я-воспитанная-мать-и-не-говорю-с-такими-как-ты-открыто, так-что-подавись-моей-официальностью, слабую, как будто утопающую, чувствовал себя, как и тогда. Странное чувство окутало его до такой степени, что он сам начал задыхаться. А потом странная женщина со своей былой официальностью извинялась за внезапный приступ астмы и, даже не поблагодарив, взяла сына и ушла. Он знает, что такое астма. У его сестры такое часто бывало и это точно не это. Скорее всего паническая атака, но...Все мы бываем разные, разве нет? Чувство вины поглотило его настолько, что впервые за семь лет он рассказал всё сестре. Просто потому, что одному содержать всё это уже невозможно. – Ты должен был поделиться этой болью со мной, старик, – обняв брата, прошептала сестра, поглaдив мягкие волосы на затылке. Сердце в миг замерло. Раньше никто, кроме неё его так не назвал. Может это карма, может он стареет, может просто потому, что он тогда для неё был стариком. – Оно убивало меня, Джулиан, я пытался, но каждый раз слова застряли в горле при виде твоих слёз. Тебе было бы больнее. – Нет, – отпуская брата, она сказала – Я... Знаешь, когда тебя бросают с ребенком под сердцем, ты думаешь: он ошибся, боялся, ну с кем не бывает? А когда молодая, чистая, влюблённая в тебя девушка умирает почти из-за тебя, это... Я даже не знаю... Дил, это наверное... Но ты не виноват, слышишь? Не вини себя, пожалуйста, ты... – Ты не понимаешь! – перебив сестру, закричал мужчина – Я был тем, кто спас её. Я был тем, за кого она держалась, из-за которого она хотела жить. Я был у неё первым во всех смыслах этого слова и даже не закричал, не попытался достучаться до неё, когда она стояла на том грёбанном мосту! Я молча смотрела на неё и боялся даже громко дышать, потому что как животное держался за свою никчемную жизнь... Знаешь, что обиднее? – голос стал ниже, но от этого звучал более ненавистнее и злее – Даже когда режут корову, все стадо кричит так, как будто нож в них. Я хуже всех живых существ. – Ты кричишь не на меня, плюёшь ядом не в меня, ты... Злишься на себя. Ты винишь себя, но пойми, ты человек, ты бываешь слаб и ты не виноват. Её убили они, записку оставил не ты, а они, пойми этого!Да и она не любила тебя! Невозможно влюбиться за какие-то три недели. Для любви нужна время и обстоятельства. – Тогда как я умудрился влюбиться за неделю? Как, черт возьми, я думаю о ней до сих пор. Что это, если не... – Это чувство вины, Дил, пойми. Мужчина помолчал, но продолжал смотреть так, как будто она ничего не знала, не понимала. Как тогда, когда его обвинили в том, что он связался с наркодилерами и прочей дерьмо. Она опять не понимала. Помолчав ещё несколько минут, а может быть и больше, он уже сидел в кресле, допивая свой виски без льда, Дилан, с хриплым от переизбыток эмоций голосом, сказал: – И даже, если она не любила меня, если это была симпатия, знаешь, что ранило меня больше всего? Его глаза наполнились слезами. Он поставил виски на стол, встал, посмотрел на сестру, потом на потолок, чтобы сдерживать слёзы, хотя даже так они лились и катились по щекам, подбородку и шее. И кусая губы, не дожидаясь вопроса, он продолжил хриплым и осевшим голосом, а в конце его голос сорвался на рёв. – Больше всего на свете, она боялась быть использованной.