Carnal Palace

             Мотор взрёвывал диким зверем, водитель выжимал всё возможное. Машина, пролетев по улицам и заложив крутой вираж, свернула на стоянку и удивительно плавно остановились перед крыльцом Дворца. Рёв стих до уютного мурлыканья. Салон пах бензином, полиролью и, едва ощутимо — тиной. Вдыхая этот лёгкий намёк на запах, я снова подумал, что тачка, должно быть, утонула в живом мире, не успев даже оцарапать бока.       Щеголеватый швейцар подскочил и распахнул дверцу. Я позволил полам длинной тончайшей выделки норковой шубки разойтись и выставил наружу одну ножку. Неторопливо закурил и прищурился, наслаждаясь каждым мгновением.       Машина — восьмицилиндровый Bugatti Royale, насыщенного бирюзового цвета, какого не встретишь в аду — привлекала на улицах всеобщее внимание. С ветерком раскатывая по городу, мы являли собой ожившую рекламу Дворца Плоти, воплощение столь желанной богатой и развратной послежизни. Я исправно играл отведенную мне роль пустоголовой озабоченной куколки, выглядел дорого, пах как волнующийся под ветром вереск и идеально сочетался с тачкой.       Затянувшись, я глянул на себя в зеркальце заднего вида. Эш расстаралась, подкрасив мех и волосы в оттенки розового и бирюзового, вплела в прическу маленькие блестящие бусинки и подвела глаза изящными стрелками. Пышный воротник обрамлял мою намарафеченную мордашку. Шубка была обалденная, он меня баловал.       Смяв сигарету после пары затяжек, я повернулся к водителю, похотливо пробежался пальцами по вызывающе торчащей рукояти ручника и пропел:       — Спасибо, сладкий. Повторим как-нибудь? — И, поставив на асфальт вторую ногу, принял помощь ожидающего швейцара.       Высвободив из рукавов нижние руки и распахнув шубку так, что она едва держалась на плечах, я танцующей походкой вошёл в здание, задорно цокая каблучками новеньких модных туфелек. Полы крыльями вились за спиной, на мне было коротенькое, соблазнительно облегающее и подчеркивающее каждый изгиб тела платье, больше похожее на ночную сорочку. В таком виде я не прошёл бы по городу и трёх шагов, не влипнув в неприятности.       В холле один из охранников инструктировал новенького, совсем ещё зеленого пушистого мехового. Я скользнул мимо, подмигнув в ответ на его потрясённый взгляд.       — Берегись розового выблядка. — Тихо предупредил старший новичка, когда я отошёл подальше. — Из-за него отсюда повылетало больше народа, чем от любых других причин.       — Что она… он… делает? — Срывающимся шёпотом спросил стажёр.       Я польщённо ухмыльнулся и озорно вильнул задом. Приятно было прослыть бессердечной сучкой. Кто теперь осмелится тронуть меня — с его улыбкой за спиной?       Чистка началась вовсе не из-за меня — со взрывом на открытии нового клуба, в котором Валентино так пострадал, был связан кто-то из своих. Он был скор на расправу и не остановился на достигнутом, слово за слово выудив из меня подробности моих похождений. Когда рассказ дошёл до цементных башмаков… он рвал и метал, и его ярость была неподдельной.       Моя интуиция считала, что дело было нечисто с угрозами цветника. Они сами припугнули меня, или он приказал слегка надавить, чтобы поторопить с решением?       Если это и начиналось, как разыгранный по нотам спектакль, они перестарались, и всё пошло наперекосяк. Я не был в обиде, потому что метался бы ещё долго, а встряска помогла разобраться в себе и понять, что я не хочу быть без него. И я никогда не узнаю, его ли рук это дело, потому что ни за что не стану спрашивать.              

*

             Я поднялся на второй этаж и устремился к нужной двойной двери. Капо, обтиравший стену рядом с ней, коротко постучал и без задержки распахнул передо мной створку.       Новый кабинет Валентино был восхитителен, обстановка безупречна, цветовая гамма подобрана со вкусом. Сам он царил в нём, как жемчужина, нет — яркий сапфир в перламутровой раковине. Я бессознательно укутался в пышный воротник, лаская мехом собственную кожу, и замер, не в силах отвести глаз. Пыль пела в крови, ощущения переполняли, грозя пролиться через край. Моя нежность к нему не желала признавать абсолютно никаких границ.       Валентино, не поднимая головы от бумаг, приглашающе провёл пальцами свободной руки по широкому подлокотнику кресла. Небрежно шевельнув плечами, я выскользнул сперва из шубки, оставив её холмиком лежать позади, потом из туфель, и подошёл, утопая подушечками лапок в мягком и пушистом ворсе ковра. Присел на подлокотник, извернулся, чтобы привалиться к Валентино бюстом, и подул на антенны, пушинки которых невесомо парили в воздухе. Он чуть склонил голову, благосклонно принимая ласку, и я провёл несколько минут, прижимаясь к нему, выдыхая на впадинку под сводом черепа и едва ощутимо касаясь кожи сухими губами. Если я залезу в мех манто и начну покусывать шею, он отвлечётся и потеряет мысль. Пусть закончит.       Всё это время одна из нижних рук рассеяно придерживала меня за бедро и теперь отпустила:       — Как прошло?       Я уже вычислил, с каким тембром голоса он резонирует, и был рад доставлять ему удовольствие даже такими мелочами. Поднявшись на ноги, я запустил руку в портал и проворковал:       — Всё, как ты и сказал.       Сопровождение было непыльной работёнкой, но клиент попался отвратный, мерзкий и сальный. Это было неважно и не заслуживало внимания Валентино — я управился, и в результате играл с заказчиком, как с котёнком.       Я опустил в требовательно протянувшуюся ладонь маленький бархатный мешочек, успев подразнить оголившееся запястье коготками. С ночи сходил с ума от желания снова прикоснуться к его рукам!       Он чуть сжал мешочек, чтобы содержимое сдвинулось и сухо зашуршало, и тут же спрятал его, а потом улыбнулся, указав на кресло с другой стороны стола. Я бы предпочёл его колени, но был послушен, соблазнительным шагом от бедра неторопливо проследовав туда.       Кончики пальцев плавно скользили по краешку стола. На новой каменной столешнице можно было танцевать стриптиз, она была огромна и почти пуста, исступлённо взывая к разврату. Каково будет мартовской кошкой прогнуться под ним, тереться о поверхность грудью и животом, расплющивать по ней щёку и марать слюной? Наверное, божественно.       Похоть затапливала сознание, и я почти простонал:       — Хочу насадиться на твою саблю.       — Заткни свой медоточивый ротик. — Добродушно отозвался Валентино. Ему нравилась некоторая театральность, и я с удовольствием подыгрывал, становясь в его присутствии мягким и приторным, как марципан. — Присаживайся, эклерчик.       — Выдавишь из меня немного крема? — игриво подхватил я, переполняясь восторгом.       — Почему ты никогда не предлагаешь пососать тебя на «леденчик»? — Поинтересовался он, и я засмеялся шутке, а потом понял, что он спрашивает всерьёз. Это немного отрезвило.       — Не замечал? Ты сгрызаешь леденцовые конфеты в труху. Это просто-напросто жутковато! — Он моргнул, и мы тихонько зафыркали в унисон.       Что лучше, лежать распятым на столе с заломленной за спину рукой, ощущая тяжелое сдавленное дыхание на холке, или пасть на колени и, давясь слюной, сунуть его член поглубже за щеку?       Усилием воли стряхнув с себя наваждение, я уселся, чинно сложив руки, и преданно уставился на него. И через мгновение выгнулся на сидении, страстно желая делать это на его коленях и чувствовать на пояснице упругое давление готового члена. Он знал, как я изнываю от желания дорваться до его плоти и его прикосновений, а я всем своим существом чувствовал, что ему нравится то, о чём я думаю.       Валентино прищёлкнул пальцами, я выдохнул и заморгал, пытаясь собраться. Пришлось опустить глаза и буравить взглядом мраморный узор на столешнице, пока не восстановилось дыхание. Он выждал и, шевельнувшись, подтолкнул ко мне тощую папку. Я окинул её взглядом и мило улыбнулся, не двинув и пальцем:       — Не дури мне голову, я не вчера умер.       Он раздосадовано рыкнул, и, когда я никак не среагировал, с удовольствием рассмеялся. Это снова была одна из его шуточек-проверочек, на которые не следовало вестись. Рука выдвинула ящик стола и бросила передо мной уже совсем другой, пухлый контракт.       — Я почитаю у себя? Позже. — Хотелось другого, да и трудно было думать рядом с ним. Сейчас мне нравилось всё как есть, но так не могло продолжаться вечно, мы оба прекрасно это понимали. Я хотел подписать. И боялся того, как это может изменить наши отношения. Его отношение ко мне.       — Нет, детка. Ни ты, ни я не выйдем из этой комнаты, пока не закончим, даже если ты будешь плакать и молить о пощаде. Я и так слишком долго тянул. — Ухмыльнулся он, в голосе звучало предвкушение, и я ответил схожей улыбкой. Бесполезно уговаривать его подождать ещё, он получит всё, что захочет, здесь и сейчас.       — Никакого мелкого шрифта? — Уточнил я, нехотя раскрывая первую страницу. На тексте невозможно было сосредоточиться, строчки плясали и извивались перед глазами.       — Никакого. Это лучшие условия, что я предлагал. И я хочу, чтобы ты всё прочитал, stellina mio, от корки до корки. Чтобы я никогда не слышал, что ты чего-то недопонял или я тебя в чём-то обманул. Учти, работать на меня — дело серьёзное. И твоих финтов я больше не потерплю, за них придётся заплатить.       — Не своди с меня глаз. — Вовсе не был в себе уверен, но всё это время у меня ведь неплохо получалось держаться и быть для него лучшей версией себя?       Буквы не желали складываться в слова, передо мной были лишь похотливо тянущиеся друг к другу отростки. Не выдержав и пары мгновений, я вскинул на Валентино взгляд бесконтрольно расширяющихся зрачков. В голосе прорвался отчаянный, сжирающий меня изнутри непримиримый голод:       — А потом, когда мы закончим, могу я тебя трахнуть?       Я поспешно спрятал глаза и даже, кажется, смущённо порозовел, как будто это могло кого-то обмануть.       — Я рассчитывал на конец первого раздела, леденчик.