Carnal Palace

      Навернув пару сужающихся кругов по окрестным переулками и не обнаружив никаких признаков слежки, я рискнул подняться к себе. Замок вскрывали не слишком осторожно, ненавязчиво напомнив, что я не в безопасности; в комнате ничего тронули — кто-то лишь аккуратно проверил, что меня здесь нет и не было. Что ж, я сам лишил себя берлоги, попытавшись открыться Валентино.       Потянув носом воздух, я провёл рукой по кровати. Призрак его запаха успел пропитать простыни. Даже забыв о возможных последствиях, я не смогу больше здесь оставаться, мне снова и снова будет мерещиться, что он сидит на кровати и голодными безнадёжными глазами, такими же, как мои, смотрит на отражение витража.       Было так иронично — того, за кем я пошёл бы в ад, я встретил в аду. И так глупо упустил. Комок подступил к горлу, я чувствовал себя раздавленным и не мог винить никого кроме себя. Как же правы преследующие меня голоса — я никчёмен. Брат хлопал себя по коленям и хохотал до слёз, злорадствуя в моей голове.       Сжав зубы, я встряхнулся — всю дорогу пытался рассуждать трезво, и сейчас не позволю себе поддаться слабости. Первое правило выживания в аду — всегда оставлять пути к отступлению и иметь запасные варианты. Они у меня были — я мог просто отправиться в никуда, путая следы, или найти исправную телефонную будку и воспользоваться номером с чёрной визитки. Пока слухи о вылете из Дворца не разошлись слишком широко, я успею устроиться и выбить хорошие условия.       Оба плана были неплохи, вот только всё во мне восставало против — я лишь выбирал из двух зол, и любое решение казалось ошибкой.       Пройдясь по комнате, я опорожнил ящики, сгрёб косметику и бережно снял с вешалки платье. Потом залез под кровать и выудил коробки с париками вместе с задвинутым в дальний угол маленьким чемоданчиком. Давным-давно, едва оказавшись здесь и обзаведясь первым барахлом, я польстился на его окрас под стать моему костюму.       Тогда я ещё ничего не знал про порталы. Это открытие было таким чудесным, ведь содержимое чёрной дыры не могли у меня отнять! Пусть сперва места там было, как в заднице у девственника, но со временем я научился прятать туда заначку размером с сигаретную пачку, а сейчас хранил там шесть единиц оружия и две небольшие коробки. Этот тайник был идеален и никогда не подводил, но расставаться с чемоданчиком я не спешил.       Укладывать было особо нечего, я захлопнул крышку и с грустью поднял глаза на витраж. Теперь, лишившись своей норы, я терял последнюю связь с тем светом, и тоска разрывала сердце. Отдал бы всё оставшееся, чтобы на мгновение зажмуриться от лучика солнца на лице.       Запахнув темно-серый плащ, я поднял воротник, поглубже натянул шляпу и подхватил чемодан. Вот и всё, я стал неприметной блёклой тенью среди теней, спущусь по лестнице и бесследно растворюсь в разномастной толпе.              

*

             Я распахнул дверь и едва не скончался на месте от сердечного приступа. Будто соткавшись из тьмы и ночных кошмаров, Валентино, заполонив собой всё пространство и став еще огромнее, вопросительным знаком согнулся в коридоре, лицо за низко надвинутой шляпой почти на уровне моего.       Он снова провернул этот фокус, я не почувствовал его явления, не дрогнула ни одна туго натянутая сигнальная паутинка. Тяжелый запах гари, дыма и копоти волной заполонил комнату. Огонь уже охватил весь город?       Кровь загрохотала в ушах, всё тело подобралось, сердце ухнуло в пятки. Я помнил, каким быстрым он был, но ещё мог успеть выйти через окно. Через витраж. Закаменевшие мышцы обмякли, плечи расслабились, всколыхнувшаяся было тень вялой тряпочкой замерла под ногами. Убежище обернулось для меня ловушкой.       Понимание, что Валентино стоит смирно и не пытается разорвать меня на части, пришло не сразу. Сам не может определиться, с какой целью явился? И всё равно сомнительно, что просто поболтать. Он был непроницаем для моих чувств, я не знал, как себя вести и какой линии поведения придерживаться, понимая очень чётко лишь одно — если попробую выдавить извинения, с губ польется поток бессвязных оскорблений и оправданий. А я не хотел заканчивать всё так.       Мечтая провалиться сквозь пол, я молчал и судорожно соображал. Если не моя кровь, то что ему может быть нужно? Я не забрал ничего — ни своего, ни чужого — из Дворца.       Через пару мгновений, вспомнив, я полез за пазуху. Наверно, дорогая или памятная вещица?       Рука, будто чужая, протянула портсигар. Валентино никак не среагировал, и я, начиная заводиться, безрассудно подшагнул навстречу.       — Забирай.       — И куда это ты собрался? — Сухо, будто через силу, скрежетнуло из-под шляпы. Я догадался, что он смотрит ниже, на чемоданчик, ручку которого я так и сжимал в руке.       Было так горько. Он здесь, чтобы поглумиться напоследок?       — Ты же меня рассчитал. Опустошил номер, выкинул в мусорку вещи, спасибо, не меня заодно. Всё нормально, не впервой, тебе не стоило напрягаться и заезжать. — Пусть внутри я просто бился в истерике, но голос чудом не сорвался.       Валентино не шевелился. Даже не видя его лица, я ощущал пристальное хищное внимание, и продолжил, изо всех сил стараясь сдерживаться:       — Ты так решил, ты прав, я это принимаю. Ты и так был очень терпелив, а я не должен был опаздывать.       Он по-прежнему держался отстранённо, и холодно процедил:       — Я было подумал, что у кого-то хватило наглости тебя выкрасть.       За это можно было бы ухватиться, но я не собирался врать, и потому хранил озадаченное молчание. Мы продолжали неподвижно стоять в дверях, боясь спровоцировать друг друга в установившемся шатком равновесии.       — Кое-что не сошлось. Ты сбежал, явился и снова сбежал. И я решил спросить — почему.       — И даже не велел найти меня с адскими гончими и кинуть тебе в ноги?       — Так было быстрее. — Отмахнулся он. Готов поспорить — эта мысль посещала его голову.       Только сейчас до меня дошло, как всё должно было выглядеть с его точки зрения. Он ведь не думал, что я опоздал. Он думал, что я унёс ноги при первой возможности, и что врал ему в глаза всё проведённое вместе время. Да я сам прикончил бы себя на его месте!       Я подвёл его, и сваливать всё на ополчившихся на меня шавок было дурацким оправданием и трусостью. Слова давались тяжело, я с трудом выдавил:       — Я сам виноват, потерял счет времени. Когда меня попросили на выход, это было ожидаемо.       Голос Валентино был полон едва сдерживаемого раздражения:       — Я же ясно дал понять, что у меня виды на тебя. Кто это сделал? — Дрожь пробежала по напрягшимся утопающим во мраке крыльям. — Тебя подсиживали с самого начала, думаешь, я этого не понимаю? Не ожидал, что ты будешь таким доверчивым и позволишь моим деткам себя обдурить.       Он немного распрямился и вздёрнул руку, чтобы поправить шляпу. Часть облекающей его тьмы оказалась слоем сажи, запах горелой плоти почти сбил меня с ног. Кисть вместе с пальцами обуглена до костей, из глубоких трещин в мясе сочилась кровавая сукровица, половина лица чудовищно обожжена, один глаз потускнел, будто покрывшись мелкой сеткой трещин, сквозь лохмотья на месте щеки щерились обнажившиеся клыки.       Я зажал рукой рот, заглушая беспомощный вскрик, и потянулся к нему. Стряслось что-то очень плохое. Стряслось совсем недавно. И меня не было рядом.       Он нервным жестом спрятал ладонь под плащ и отшатнулся. Я хотел помочь, но не мог облегчить его боль — после кутежа в заначке не осталось даже банального опиума, всё было потрачено до последней щепотки. С каждым мгновением, с каждым свои действием я чувствовал себя всё более виноватым перед ним. Сумел бы я его защитить? С этим я опоздал, но, постоянно встревая в неприятности, мог хотя бы держать наготове чёртову аптечку!       Торжествующие гнусные голоса, множество голосов, хором взвыли в моей голове, не давая сосредоточиться.       — Я должен был быть с тобой. — Безнадёжно простонал я, заламывая руки. Если он отстраняется и не наказывает меня, сделаю это сам. Привычным движением я воткнул когти в основание шеи и дёрнул вниз. Кожа разошлась легко, потекла кровь, но раны не болели так, как я бы хотел, чтоб они болели.       — Не то. — Заключил он тем временем и между делом отмёл моё самобичевание. — От тебя там не было бы толку.       Он поднял другую, уцелевшую руку и в задумчивости поизучал когти. Они мгновенно приковали и мой взгляд, опасные, завораживающие и зовущие.       Странно, что Валентино вообще мог говорить, но он игнорировал боль и рассуждал неторопливо и вдумчиво, словно расслабленно проводил время у камина с бокальчиком вина.       — Оборзел кто-то из охраны?.. — Голова чуть качнулась. — Уж больно ловко.       Глаза в задумчивости прикрылись и через мгновение зло прищурились.       — Шеша это сделала. И наверняка в сговоре. — Закончил он. В голосе прозвучало пугающее удовлетворение, мне стало жутковато. — Почему ты их выгораживаешь?       Не собирался никого оговаривать, я вообще плохо соображал, но шерсть вставала дыбом от его проницательности. Он знал или догадывался об этой омерзительной пародии на мафию, свившей гнездо в его Дворце, а я даже не предположил, что нага, как его доверенное лицо, может быть на их стороне.       Он ждал, и я беспомощно пожал плечами, не в силах объяснить понятнее:       — Они же… девчонки. — Валентино помедлил и вдруг широко осклабился кривой улыбкой полуразложившегося мертвеца. Я совсем на это не рассчитывал, но как-то по-своему он меня понял. — Но вещей не было, и я…       Он наконец посмотрел прямо на меня и рассерженно оборвал:       — Если бы ты соизволил дойти до номера, когда я уехал, то знал — твои вещи перенесли в другую комнату, поближе ко мне. Если что-то тебя беспокоило, следовало поговорить со мной. И только я могу указать тебе на дверь, ты понял?       Валентино оскалился сильнее и, заломив шляпу набекрень, скрыл под ней пострадавшую половину лица. Ему было неприятно, что я вижу его таким… и сочувствую его слабости? Я просто сопереживал, ни на секунду не заподозрив его ни в чем подобном.       Сейчас у него хватало проблем, но он стоял здесь и вёл диалог. Он не собирается отказываться от меня, хоть я и напортачил? Всё ещё не веря, я подшагнул в упор и одной рукой поймал полу плаща, будто бы он, а не я пытался убежать.       Он не отдёрнулся, настороженно замерев. Было невыносимо стоять так близко и чувствовать лишь его отчуждение.       — Не сердись на меня. — Робко попросил я. Мельчайшие чешуйки его крыльев от моего дыхания переливались разными оттенками бордового. Как же я боялся больше не ощутить их под пальцами!       — Почему ты сбежал, едва я вышел вон? — Потребовал он ответа.       Теперь, когда я подошёл в упор, блядские голоса, ульем гудевшие внутри, притихли, испугавшись близости Валентино. Я мог думать.       Был страх одиночества. Были напугавшие меня угрозы. Я мог свалить всё на цветник, но дело ведь совсем в другом.       Так тяжело было признать это вслух и перед ним, но я собрался и разжал стиснутые зубы. Брат протестующе вякнул и захлебнулся в моей голове.       — Я испугался, что не справлюсь со всем, чего ты хочешь от меня. Ты хочешь так много! А я всё испорчу.       Разрушительная часть меня жаждала, чтобы он побольнее спустил меня с лестницы, и ничто больше не стояло между мной и ангелами. Я должен был бесславно исчезнуть из этого мира, как и из прошлого. Исчезнуть уже окончательно, без возврата, ведь не может же за одним кругом ада ждать другой?       Было стыдно поднять голову и посмотреть ему в глаза. Валентино молча ждал продолжения, я, сбиваясь и краснея, бессвязно замямлил, и сразу почувствовал, как крепнет голос:       — Ты лучшее, что со мной случилось за долгое время, а я зассал. Но я понял, что очень хочу постараться, папочка. Хочу быть рядом с тобой столько, сколько позволишь. Как можно дольше, пока не надоем.       Я импульсивно прижался к нему, пряча подступившие слёзы, закапываясь в его опалённое пропитавшееся запахом гари манто, набирая полные пригоршни текучего фактурного материала. Он не обнял меня, но и не оттолкнул.       — Если надоешь.       — Конечно, надоем… — Я мотнул головой, не сомневаясь ни секунды. Всё это время я мучительно ломал голову, чем могу удержать его интерес — у него ведь тоже были запасные варианты, и он ничего не терял без меня. Он был целеустремлён, полон амбиций и одарён во всём, одарён даже крыльями — в то время, как я мог лишь подпрыгнуть повыше, чтобы побольнее упасть. Начав с нуля, как и все здесь, он за короткое время достиг столького.       А я… что я умел, кроме как воплощать чужие постельные фантазии и удовлетворять похотливые желания? Такими умельцами полнился целый дворец, во мне не было ничего особенного.       — …кажется, мы в аду навечно, и каждый день сюда поступает столько свежего наивного мяса.       — Я не гонюсь за наивностью. — Парировал он. — Она как раз быстро надоедает. Ты искушён и понимаешь, что к чему, и мне это нравится. Я знаю, что я не сахар, тебе не следовало злить меня.       Валентино вроде и обнадеживал, но слова были пусты, когда я не чувствовал, что он вкладывает в них. Хотел бы пообещать ему, что больше не буду совершать ошибок, но я ведь был собой. Я скажу всё, и пусть он откажется от меня сейчас, потому что с каждым лишним мгновением это будет только тяжелее.       — Я тоже не ангел, — горько засмеялся я. — Необдуманные поступки — мой конёк, обязательно сделаю ещё что-нибудь глупое. Думаешь, что просто щёлкнешь пальцами, и это пройдет? Я уже не непослушный подросток — вряд ли исправлюсь.       — И не надейся, что проделки сойдут тебе с рук. Но мы с этим разберёмся.       — Я помню, «в приватной обстановке». Выпорешь меня? — С пробуждающимся предвкушением жадно спросил я. Мне нравилось, как мы подхватываем слова друг друга, будто поём дуэтом. — Твой подвальчик. Там нет ничего, что ты хотел бы попробовать со мной?       Он замер и аж подавился:       — Откуда ты…       Это такая страшная тайна, и мне не положено о ней знать?       — Птичка на хвосте принесла.       — Ты представления не имеешь, о чём говоришь.       — Проверь меня. — Шепнул я. И добавил по наитию:       — Всё что хочешь, любые игры. — Быстро вскинув голову, я успел поймать ответный огонёк, полыхнувший в его глазах, и пылко продолжил, — я создан для игр и ни в чём тебе не откажу. Только… не отказывайся от меня.       Вздрогнув, я снова спрятался в мех манто. Его близость должна была возбуждать, но тело сковало ужасом. Я открылся, выложив на стол все карты, и был беззащитен перед ним, настало время сменить тон и поглумиться над моей наивностью, а потом свернуть шею и выкинуть тело на дорогу с движением поплотнее. Я бы не нашёл сил подняться.       Время тягучей нугой облекало нас. О чём он думает? Молчание длилось так долго. Я уже потерял надежду услышать хоть что-то, когда он медленно сказал, тщательно и взвешенно подбирая слова:       — Думаю, я могу взять кое-какую ответственность и позаботиться о тебе.       Я перестал дышать. В это было невозможно поверить. Он готов дать мне второй шанс и принять таким, какой я есть, неудачником и раздолбаем? Его искра запылала рядом со мной, и присмиревшие тени задвигались, сплетаясь под ногами.       Не сдержав всхлип, я, покачнулся, схватившись за него, как утопающий за соломинку. Когда он обнял меня в ответ, слёзы побежали по щекам, ком пустил корни высоко в горле, не давая кричать. Тонко подвывая, я ревел белугой, вцепляясь в него всё сильнее и не собираясь отпускать. Кажется, я больше не был один.