Память — странная художница: она подновляет краски жизни и стирает серые оттенки, сохраняя лишь самые яркие цвета и самые выразительные силуэты. Марк Леви
Сделав глубокий вдох, мужчина переступил порог пустующего дома. Последние жильцы съехали лет десять назад, а новым так и не удалось прижиться. Всему виной застывшая атмосфера вокруг: зайдя внутрь, дышать становилось тяжелее, а глаза нещадно жалила пыль, застилая белой пеленой вдоль и поперек старое поместье. Ветхая лестница, ведущая на второй этаж, завывала под тяжестью ног, осторожно ступавших по ней вверх. Казалось, один небрежный выдох мог нарушить ее целостность, и хозяин с замиранием сердца преодолевал свой путь. Ступив на бордовую, потрепанную временем дорожку, мелодия расстроенной скрипки прекратилась, взамен слух стали ласкать мягкие, приглушенные шаги вдоль коридора. По голым стенам раскидистыми кустами, разветвляющимися от самого основания, разошлись трещины. Прошел не один десяток с последней встречи Сяо Чжаня и особняка, уснувшего крепким сном. Солнечные лучи кое-как пробирались сквозь густую листву деревьев, укрывшую здание в своих объятиях, и видимо, обнаружив человека внутри, стали заигрывать, встречая гостя. Мужчина неловко улыбнулся, смахнул с глаз выступившую влагу: если бы он чихнул, здесь бы ничего не осталось — раскаты грома в такой глуши подобны смерти. В конце коридора виднелась одна единственная черная дверь с золотистой ручкой, сияние которой по-прежнему оставалось чистым. Немного замявшись, переступая с одной ноги на другую, Чжань неуверенно вошел в комнату. Внутри не было ничего особенного — напротив висели темно-синие плотные шторы, а в углу томилось кожаное кресло в компании маленького письменного столика; повсюду хаотично разбросаны недописанные картины с уже выцветшими красками, среди которых одиноко стоял мольберт. Будучи маленьким ребенком, Сяо Чжань день и ночь заполнял чистые листы бумаги яркими цветами беззаботной жизни, наслаждаясь любимым занятием. Любознательный мальчик чаще всего изображал горы, поросшие густым лесом. Иногда это была быстротечная река, пленяющая взор своей кристальной чистотой, иногда необычные сооружения, над остриями крыш которых — небо завораживало своими причудливыми узорами облаков. И только с наступлением сумерек, он откладывал кисти в сторону, чтобы спуститься к пожилой женщине, всегда вкусно пахнущей выпечкой и с которой можно было поболтать о великой ерунде, не дающей покоя пытливому уму. Осмотревшись вокруг, Чжань обнаружил старенькие карандаши, небрежно сложенные в рваной коробке у ножки стола. Недолго думая, он поднял ту в руки и подошел к мольберту, некогда получившему имя «Ди» в силу детских заморочек по поводу друзей. Сильная стеснительность мешала подружиться со сверстниками, создавая трудности в общении. В столь трудное время именно мольберт стал маленькому Чжаню спасением, а переписки с Ди развеивали его чувство одиночества. Вспоминая об этом сейчас, можно сказать с полной уверенностью, что его другом была бабушка, заботящаяся о любимом внуке. Собственно, поэтому он больше сюда не приезжал. Потому что не к кому. Достав карандаш красного цвета, он протянул руку к мирно стоящему листу, чтобы написать банальное:«Привет»
Дорисовав в углу смайлик, Чжань слабо улыбнулся прошедшему времени, все еще греющему светлыми воспоминаниями. Дом, несмотря на свое состояние, казался родным, исцеляя своими старыми стенами, скрипящим полом и большими окнами, сквозь которые на первом этаже просачивался осенний ветер. Ощущение спокойствия в этом месте, словно крепкие объятия для человека, давно забывшего, что такое домашний уют. Оставив карандаши на письменном столе, Сяо Чжань, успевший окунуться в приятные моменты, неторопливо покинул комнату, а затем и сам дом, то и дело бросая грустные взгляды на старые вещи, хранящие счастливые мгновения детства.***
Приехав в небольшой городок, Сяо Чжань не собирался с головой бросаться в омут ностальгии, болезненно бьющий по струнам его души. Он лишь хотел продать старый, никому не нужный дом. Для того, чтобы привести его в более менее презентабельный вид, Чжань решил нанять рабочих. В конце концов, выручка будет куда больше с продажи, чем сумма, которая уйдет на покрытие расходов поместья. Заранее договорившись с местной фирмой, предоставляющей нужные услуги, он со спокойной душой принялся разбирать небольшой чемодан. Сняв номер в небольшом отеле для приезжих, мужчина мысленно готовил себя к двухнедельному отдыху: без работы не жил, существовал. Уже через двадцать минут, закончив копошиться с вещами и тягаться с внутренним порывом вернуться в бурлящий жизнью Пекин, Чжань развалился на мягкой двуспальной кровати, рассматривая изъяны в белом потолке. Понимая, что ему всё равно не скрыться от набиравшей обороты тоски, он позвонил своему другу, а по совместительству коллеге по работе. — И чего тебе неймется? Только сегодня утром уехал, — возмутился человек по другую сторону. — Ты только этому и рад, — протянул недовольно Чжань. — Что с продажами? — Тебя волнует что-нибудь, кроме работы? — фыркнул голос в трубке. — Чжочэн, — давил на самое больное — долг лучшего друга. — Ты ведь прекрасно знаешь, что я не могу сидеть без дела. — Прошел всего день, — смягчился Чжочэн, шурша чем-то на заднем фоне. — Оформили заказ на две твои последние картины. Доволен? — Будто ты нет, — хмыкнул Чжань. — Клиенты остались всем довольны? — Не может быть иначе. Как дом? Много работы? — Знаешь, — Чжань непроизвольно поморщился, вспоминая о тяжелом состоянии поместья. — Прошло всего пятнадцать лет, а такое ощущение, будто все пятьдесят. — Главное, не берись за все в одиночку, — окажись рядом, Чжочэн определенно похлопал бы по плечу в знак поддержки. — Насколько я помню, уже завтра приедут рабочие. Останешься в номере, как и планировал? — Если бы. Нужно оговорить некоторые моменты непосредственно на месте. — Чжань и его дотошность в любых вопросах, — не мог не прокомментировать Чжочэн. — В любом случае, если понадобиться помощь, ты знаешь. — Конечно. Мужчины знакомы еще со студенческих времен, когда желаний и стремлений была масса, но реализации никакой в силу некоторых обстоятельств. Имея при себе лишь творческий потенциал, на ранее недосягаемом фоне завязалась крепкая дружба, наполненная пониманием, окрепшая вместе с общим делом, которое в итоге привело к собственной фирме и неплохим деньгам. Спустя пару лет упорной работы без выходных, они наконец могли позволить себе долгожданный отпуск. Только вот Чжань, отдающий себя полностью любимому делу, совсем не нуждался в нем, будто бы его совсем не затрагивала усталость. Чжочэн думал, что таким образом он, возможно, пытался от чего-то сбежать, так как не единожды замечал огромные синяки под глазами вместе с чрезмерной активностью. Он все не прекращал попыток завести разговор о самочувствии, в особенности душевном: иногда казалось, что Чжань совсем терял рассудок, валяясь среди разбросанных кистей на измазанном краской полу. Но мужчина продолжал молчать как рыба, оставляя все объяснения воображению друга. Многие не хотят усложнять кому-то жизнь своими проблемами, потому чаще всего остаются беспомощны, отдаваясь целиком и полностью в лапы бессонным ночам и собственным убеждениям «могло быть хуже» или «это скоро пройдет», только усугубляющим сложившуюся ситуацию. Именно к таким натурам относился Чжань, и чем совсем не упрощал задачу Чжочэну. — Уже довольно поздно, — сонно пробормотал Чжань, выключая светильник на прикроватной тумбочке. — Удивительно, как не уснул еще. — Пора бы уже, — понимающе отозвался Чжочэн, чувствуя, как собственные веки тяжелили с каждым произнесенным словом. — Доброй ночи, Чжань. — Доброй ночи. Наговорившись вдоволь, изрядно уставший за день только сейчас почувствовав тяжесть в теле, позволил себе лечь в объятия Морфея. На удивление, ночь была спокойна, как сны без кошмаров, мучивших Сяо Чжаня на протяжении двух последних месяцев. Они, изначально пугающие, преследовали его изо дня в день, пока темные тона не преобразились в очертания красивого молодого лица, а некогда неизведанная местность перестала казаться игрой на выживание. С их появлением мужчина забыл, каково это — безмятежно спать, не подрываясь по несколько раз за ночь. Сегодня же пристально за ним наблюдающие глаза во тьме леса наконец-то оставили заблудшую душу в покое. Будто бы здесь, в родном городе вдалеке от привычного ему Пекина, хранился секрет крепкого сна.***
Зайдя в поместье, Сяо Чжань первым делом указал на дыры в деревянном полу, чтобы уберечь рабочих от ненужных травм. Время не резиновое, и задерживаться он не планировал. Проводя краткую экскурсию по дому, Чжань, закончив с первым этажом, направился ко второму, что был более пригодным для проживания. Поочередно открывая и закрывая двери застывших в своем времени комнат, он вскоре добрался к концу коридора. Легкое волнение при виде этой двери вновь заставило повременить, прежде чем войти внутрь. — Здесь ничего не нужно ремонтировать? — обратился кто-то из стоявшей позади толпы, заметив минутное замешательство на лице нанимателя. — Нужно, — Чжань зашел в комнату, где провел не одно лето. Вполне ожидаемо там ничего не изменилось со вчерашнего дня. Все те же плотные темные шторы, все тот же дряхлый письменный столик в компании облезлого кожаного кресла, все тот же пол, усыпанный выцветшими картинами, и все тот же одинокий мольберт Ди, где на посеревшем листе бумаги красовалось написанное им «Привет», а под ним… Все тем же красным карандашом на все том же листе бумаги…«Привет, дорогой друг»
Вмиг зрачки Чжаня расширились в удивлении, а сердце пропустило удар. По незнанию вдохнув, казалось, что сделать выдох ему не суждено. Абсолютное непонимание вместе с резкими вспышками неразборчивых воспоминаний, тлевшими в глубине души, накрыли его с головой. Еще миг и перед ним лишь потрепанный мольберт. Еще миг и перед глазами расплывчатая надпись. Еще миг и пустота. В глазах потемнело, и Сяо Чжань безвольной куклой рухнул на пол, потеряв сознание. Бригада рабочих засуетилась, обратив внимание на распластавшегося владельца дома. Кто-то кричал, кто-то вызывал скорую, кто-то спорил, а стоит ли того поднимать. А кто-то тяжело дышал, пытаясь разглядеть человека, образ которого был так знаком.