«Вчерашний вечер только миг один, Короткий, как жемчужин встречный звон, Её я видел здесь, — И нынче утром вдруг — Возможно ли, что я уже люблю?»
Манъёсю (2391)
— Что скажешь? — спрашивает Чжань, лежа головой на чужом бедре, глядя снизу вверх. — Неплохо. Это «Собрание мириад листьев»? — интересуется Ибо, силясь рассмотреть сборник в руках. — Как по мне, красиво, — заглядывает с нежностью в любимые глаза. — Тамаюра… значит «мгновение», — шепотом произносит, как будто бы, кроме них, на поляне присутствовал кто-то еще. — Мне нравится знать, что свое мгновение я присвоил себе. Ты ведь теперь от меня никуда не денешься, знаешь? — улыбается ему своей невозможной. — Честно говоря, звучит так себе, — склонившись над родным лицом, Ибо нежно проводит кончиком носа по щеке вверх, к виску, оставляя короткий поцелуй. — Не обманывай себя, — хитро щурится в ответ, наслаждаясь незамысловатой лаской и приятно обдувающим весенним ветерком. — Когда прибудет Цзи Ли? — Хайкуань сказал, что они задержатся, — вздыхает Ибо, расслабленно прислонившись спиной к дереву. — Знаем мы их «задержимся», — отложив в сторону небольшую книгу, Чжань скрестил руки на груди. — В итоге твою мать буду развлекать я один. — Мы все еще говорим о моей матери. — Которой по счету? — Чжань, перестань, — просит Ибо, аккуратно сдвигая голову со своего бедра, чтобы уже в следующую минуту смочь беспрепятственно подняться на ноги. Небо постепенно окрашивается в закатные цвета, напоминая своим видом, что время быстротечно, а званые гости, вероятнее всего, уже прибыли в поместье. — Прости, вся эта суматоха выбила из колеи. Поначалу хотя бы твой брат помогал, но с приездом Цзи Ли его и след простыл, — поднялся следом Чжань, отряхивая левую штанину от мелких лепестков. — Их можно понять, — ведет плечами Ибо. — Я постараюсь быстрее разобраться с работой в офисе, чтобы тебе больше не приходилось со всем справляться в одиночку, хорошо? — целует в щеку, захватывая любимое тело в плен рук. — Как тебе идея на днях выбраться к морю? — выдыхает в шею, пуская мурашки по коже. — Арендуем домик у побережья, где-нибудь в уединенном месте, — Чжань плавится в объятиях. — Хочешь? — Хочу, — соглашается, пристраиваясь на плече Ибо, зарываясь носом в шелковистые волосы. — Давай еще немного так постоим. — Конечно, — улыбается ему куда-то меж прядей, мерно поглаживая спину. Спокойно. Даже слишком. Чжань уверен, если бы можно было прикоснуться к блаженному спокойствию, оно было бы таким же теплым и живым, как Ибо. Он настолько с ним и в нем самом, что не вырвать, даже прибегнув ко всем существующим силам. И это настолько правильно ощущается, что кажется нет ничего более истинного, чем они. Сяо Чжань привык к тихой глади внутри: с каждой минутой, часом, днем, месяцем лишь глубже погружается в мир, где является всем и все в котором для него. Нескончаемый ряд воспоминаний, пополняющийся каждой прожитой секундой, — тому подтверждение. — За все то время, что я здесь, ты ни разу не уходил. Почему? — прозвучало волнующее на протяжении более триста шестидесяти пяти дней, наконец найдя свое время. — Если дело во мне, то… — Чжань, за столько лет я привык жить в одном месте, — не дает закончить, прижимаясь ближе, заполняя запахом сандала последние оставшиеся миллиметры между ними. — Поверь, меньшее, что мне хочется сделать, — разлучиться с тобой. Для этого еще будет время. Кто знает, где я окажусь в следующий раз и сколько мне потребуется дней, чтобы вернуться к тебе. Некогда тихое сердце остановилось на миг, чтобы забиться с удвоенной силой. Чжань все еще не научился его контролировать рядом с Ибо, возможно, никогда не сумеет. Надеется никогда не суметь. — Да, но ты уже достаточно пробыл здесь. Разве тебе не хочется выбраться куда-нибудь? — он ведь чувствует собирателя всем своим естеством. Всегда будет то, что неподвластно. И если эта плата за его счастье, Чжань готов заплатить. Только бы знать, что все не напрасно, что Ван Ибо сможет тоже почувствовать жизнь. — Я не Цзи Ли, понимаешь? Я не смогу разрываться между тобой и другими мирами, — Ибо крепче сжимает его в объятиях, не веря тому, что слышит. — Я уже говорил ему когда-то, скажу и тебе: мне не претит сама мысль остаться в одиночестве. Но даже теперь, когда все двери открыты, она все еще не пугает меня. И знаешь почему? — Почему? — Потому что единственное, что меня пугает — остаться без тебя. — Ибо, ты же знаешь, что я никуда отсюда не исчезну. Нельзя же вечно сковывать себя замками. Да, ты дышишь, но не полной грудью, что рано или поздно приведет к тому, что тебе естественно. Так зачем себя мучить? — Чжань поднял голову с плеча и слегка отстранился от собирателя, чтобы посмотреть в любимые глаза. — Ты сам говорил, что свобода без меня тебе не нужна. Поэтому, если однажды утром ты откроешь глаза в ясную, неясную погоду, и в тебе проснется желание, просто скажи, когда тебя ждать и иди. В конце концов, ему есть чем занять себя: имеется работа, приносящая не только доход, но и являющаяся любимым делом, окружение, в котором ему комфортно, поместье, где всегда вкусно пахнет выпечкой Сычжуя, и спальня, пропитанная родным запахом сандала. Этого должно хватить, чтобы продержаться до возвращения Ибо. Ведь дом там, где сердце. — Ты меня понял? — нарушило затянувшееся молчание. — Спасибо, — едва слышно проронил Ибо, опустив глаза на переплетенные руки. — Впредь до этого момента я думал, что только у меня проблемы с памятью, — снисходительно улыбнулся Чжань, наблюдая за растерянным лицом напротив. — О чем ты? — непонимающе искал в карих ответ. Сяо Чжань недолго всматривался в любимые черты, обласканные солнечными переливами света, нестерпимо желая прикоснуться. — Между нами нет места таким словам, — коротко поцеловав Ибо, отстранился, чтобы подобрать оставленный сборник. Все-таки семейный ужин никто не отменял, а Чжань все еще не подготовился морально: не так то просто увиливать от ответов на нежелательные вопросы; пусть и заучил всевозможные ответы и варианты отхода, ему по-прежнему неловко говорить и недоговаривать о своей жизни до Ибо. Все неизвестное, новое — пугает. Вряд ли это когда-нибудь изменится. Солнце близилось к закату, рассыпая вокруг последние лучи и омывая укромную поляну золотисто-розовым. Просвечивающее над кронами небо из сине-голубого стало ярко-оранжевым с багровыми разводами, когда как у стволов деревьев уже сгустились тени. Обернувшись, в поле зрения оказалась в полу-профиль фигура Ибо в мягком обволакивающем свете. Едва ощутимый ветер касался волнистых каштановых прядей, оживляя застывшее мгновение, вновь позволяя дышать. Длинные ресницы слегка подрагивали, а привычно бледная кожа купалась в карамели, пробудив внутри наблюдавшего особенный трепет. Руки расслабленно ютились в карманах брюк, казалось, чуть подтолкни его ветер — пошатнется, поддастся на встречу. И Чжань бы словил Ибо обязательно, не делясь ни с кем и ни с чем своим. Неужели он всегда был таким собственником? Или это влияние чувств, лишь с каждым днем крепчавших под ребрами. И только зародившиеся мысли, как всегда, глушит сердце, усыпляя запахом вечности, расцветших в нем красных бутонов. «Тамаюра…» — неосознанно всплыло в голове. Ибо же, услышав его, обернулся с мягкой улыбкой на устах. — Пойдем, у меня кое-что есть для тебя. Казалось бы, самое время сердцу остановиться. Только оно ведь не глупое, а непослушное — бьется, стремится к нему одному. Если бы его спросили, хотел бы он вернуться вспять, чтобы прожить все заново, несомненно ответил бы нет. Сяо Чжань выбрал «сейчас» — тот самый промежуток времени, который хочется проживать.***
Солнце скрылось за крышами домов, и небо побагровело. Глядя в прозрачные сумерки вечера, мужчина выключил полив сада и, недолго понаблюдав за тем, как стекают капли воды по листьям кустов и декоративным невысоким деревьям, последний раз глубоко вдохнул вечерний воздух с нотками благоухающих роз у крыльца, прежде чем зашел в дом. Положив связку ключей на стол, Чжочэн не спеша миновал кухню, затем гостиную, где на диване мирно спали уставший Юй Бинь и Джул, от чего нежная улыбка проскользнула на лице. Уверенно ступая по лестнице, ведущей на второй этаж, он мысленно нахваливал себя за настойчивость в выборе цвета стен коридора, теперь не казавшимися столь одинокими: незамысловатые картины как нельзя кстати разбавляли скуку бежевых тонов, тогда как любимая пальма Чжочэна, листья которой по душе его кошке, обосновалась в самом конце. Только после тщательного осмотра ховеи он зашел внутрь приоткрытой комнаты, чтобы забрать Кико, привычно сидящую на подоконнике подле мольберта. — Еще раз увижу хоть один надкусанный листок — будешь искать место на улице, — грозит ей, отыскав новые следы преступления. Согнав кошку с окна, Чжочэн тяжело выдохнул, теперь размышляя над тем, куда лучше пристроить драгоценную пальму. Попросту устал ругаться с этой несносной: проще изменить место дислокации зеленого растения, нежели отвадить Кико от него. К слову, эта дама как ни в чем не бывало вальяжно вышла за дверь, напоследок громко мяукнув. Судя по всему, ее совершенно не цепляли пустые угрозы своего вечно бурчащего хозяина, которому самую малость от этого больно. По большей части в нем бушует раздражение, так как кошка непрестанно демонстрировала свой бунтарский нрав, сменив привычную квартиру в шумном Пекине на тихий дом на окраине. Здесь всего одна комната служит ей укромным местечком — та самая комната. Ван Чжочэн согласился на переезд с условием, что оставленный дом Чжаня не будет пустовать. Да и ему, находясь здесь, в разы приятней теплить надежду на то, что друг во снах теперь видел его. Ну а что? Злорадствовать законом не запрещено. Однако, как там говорилось, животных выбираем себе под стать? Чжочэн нередко засиживался в комнате, где по-прежнему витал сладковато-древесный запах и странное чувство умиротворения. Ему было бы куда проще, если бы Чжань отправился куда-нибудь на другой конец континента, но с возможностью поддерживать связь. Но в жизни не всегда бывает так, как мы того хотим. В основном, как должно быть. Главное, чтобы Чжань был счастлив, а с остальным как-нибудь смирится. Ведь у каждого своя жизнь, и пускай все, что осталось от него, сейчас лежит в дряхлом ящике стола. Втайне он доставал его письма, перечитывал, а после бережно складывал обратно, находя в этом горькое удовольствие. К Ди у окна не прикасался: по мнению Чжочэна, это было бы уже слишком. Заметив съехавший лист бумаги, стоявший лишь для вида, он подошел ближе к мольберту. Видимо, всему виной незакрытое окно и ветер, что к вечеру набирал обороты. Выпрямив лист, Чжочэн тотчас нахмурился, силясь рассмотреть иероглифы, выведенные посередине. Он нервно пробегает глазами по надписи бесчисленное количество раз, пытаясь тщетно взять себя в руки. Мужчина ведь обычный среднестатистический человек, у которого семья, дети(питомцы с характером), которому для счастья нужна бутылочка пива и возможность чуть дольше поспать. Так почему именно он удостоился чести, нарушившей его славный покой? Красным по белому выведено аккуратное то, от кого, казалось бы, не должно быть вестей…«Привет, дорогой друг»