Tear

— То есть твой план в том, чтобы прыгнуть в бездну? — недоверчиво спросил Намджун, почесывая затылок. — В общих красках, да, — кивнул Сокджин. — Звучит безумно, но… Но все прекрасно понимали, что без безумных поступков они никогда не смогут продвинуться дальше. Выбора не было в любом случае, так что никто и удивляться не стал, только попытался переварить эту информацию в своей голове. Конечно, подобные решения казались достаточно губительными, поэтому страх тонкой медовой корочкой оседал на предвкушении неотвратимого. К сожалению, порой, когда в твоей судьбе вереницей тянутся только плохие события, своего трагичного конца ты начинаешь дожидаться с затаенным дыханием, словно этот итог — сцена после субтитров, увидеть которую увидеть дано не всем, но тем, кто ее заметил, полагается отдельное разбитое сердце. Во многом именно поэтому ни мальчишки, ни взрослые даже с места не сдвинулись, услышав этот странный протяжный вой и заметив, как даже за заколоченными окнами начало темнеть: зима добралась и до этого места. Переглянувшись друг с другом еще раз, тяжело выдохнули и решили на всякий случай подготовить свое оружие, вот только была одна проблема по имени Чимин, и все понимали, что должны его оставить здесь, дабы не тянуть за собой балласт, однако назвать кого-то близкого именно этим словом было тяжело, поэтому в своих сборах на секунду каждый даже попытался вытянуть из общей картины их маленького снежного отчаяния этого волчонка, но всякий раз при новом сотрясении этого безропотного здания они возвращались к окутанному кошмарами полицейскому. Казалось, он уже был при смерти, однако кровь продолжала течь, растекаясь по плоскости пола и создавая вокруг себя темно-алые щупальца. — Останься с ним, — сказал старший, кладя свою руку на плечо Чона. — А я обязательно спасу твоего друга, ладно? — Но Юнги… Что если… Для одного мальчика, доселе только мечтавшего о силе, быть таким сейчас — пытка, и поэтому он тут же отвел взгляд, глядя то на ту самую пропасть, то на детектива, но не решаясь выдать свой вердикт. Так или иначе, что бы он ни выбрал, это было бы предательством. Ему доверили свое сердце, и это означало, что не имел права оставить юного короля там, среди обилия отчаяния и тоски, но кроме этого ему подарили свою жизнь, безвозвратно и бесстрашно, так что он должен был ответить тем же. Промолчав, музыкант отошел к этому израненному зверю и кивнул сам себе — Сокджин быстро понял намек и даже слегка улыбнулся, добавляя перед своим прыжком: — Не бойся поступать так, как того хочет твоя душа. Мы все уже убедились, что внутри тебя живет нечто прекрасное. И он кивнул, но какая-то тревога ночью беззвездной поселилась в органах, разгулялась по венам. Отойдя в сторону от этих черных ветвей, подросток только пожелал удачи всем остальным, а сам, взяв подаренный ему пистолет в свои руки, присел около сокрушенного и все же открыл исписанные витражом окна, чтобы точно увидеть, когда время остановится. Верхнее кольцо не было столь красивым, если так подумать, в нем не было ни колорита, ни красок, и отсюда, когда верхушки усадеб уже были занесены снегом, все это казалось обычной дешевкой и пустышкой, созданной аскетами только ради их глупой идее о Рае. Доселе линия горизонта смешивалась вместе с выпавшим пухом, сейчас же все местами проглядывались идущие от настоящего неба алые лучи. Страх залезал в горлышко и вновь отнимал голос, прямо как в тот раз, на острове, среди разрушенной, исцарапанной памяти о желавшем смерти человеке. Вскоре голоса товарищей стихли, и наступила тишина, иногда прерываемая только диким завыванием ветра. Те самые монстры уже летели сюда, и тела их были наполнены кровью съеденных, в глазах пламенем ярким разгоралась обглоданная до косточек тоска этого мира. Сжав оружие покрепче в своих руках, Чон уже знал: он будет готов даже к встрече со своим кошмаром. Тэхен таким смелым не был и, оказавшись вместе со взрослыми и сильными мужчинами, он сам себе казался никчемным и маленьким, ничтожной рыбкой в целом океане событий и эмоций. Он не был героем, хотя героями и не рождаются, поэтому думать так было глупо, но он думал и не находил себе места. Они решили спуститься на птице души Кима, потому лететь в бездну не было так уж страшно, но сердце все равно бешено билось в груди, периодически заставляя дыхание сбиваться, а щеки раскраснеться до состояния раскаленного металла. Мужской крик заполнял уши все сильнее с каждым новым метром в низ, однако на деле вокруг стояла дикая, непослушная тишина. По спокойным лицам других мальчишка не мог понять, действительно ли только он слышит весь этот обтянутый голосом ужас или же все ему только мерещится. Во всяком случае, он поджал губы и крепе схватился за чужую лапу, пытаясь всмотреться в это обилие черное под ногами. Там, на поверхности, он совершенно точно видел иссохшие веточки дерева, а теперь здесь терялись любые краски и контуры, страшно было даже смотреть на собственные ладони — каждый боялся потерять память о себе как о человеке. Продвигаясь дальше в бездну, они начали видеть множество странных цветов, друг друга перебивавших и ширящихся огоньками по горизонта. Влететь в них на скорости было страшно, однако Сокджин отступать не стал, только направил свою душу точным движением, отворачиваясь и закрываясь от возможной опасности. Однако ничего не случилось, напротив — они врезались во что-то твердое, сначала теряясь в пространстве, а после понимая, что они находятся на вертикальной плоскости, но все равно могут стоять. Ноги проваливались в липкий прозрачный пол, из-за чего можно было двигаться, хоть осторожно. — Давайте разделимся, ладно? — тихо сказал старший. — Вы пойдете направо, а я налево. Как только почувствуем что-то неладное, сразу же направляемся сюда. Пока вокруг было это безмолвие, любое слово превращалось в рев собачий, поэтому они не стали озвучивать свое согласие, только повторили сказанное в действиях. На самом деле, за остальных полицейский не волновался, но сам понимал, что не сможет сделать ничего, если ему нужно будет держать настоящее оружие и им управлять. Так странно: человек, ставший виновником этого страха, сейчас отдалялся, и сам следователь мог легко ответить ему тем же, закинуть нож в его спину или выстрелить, даже если после этого его обуздает дрожь, но вместо этого они играли в незнакомцев. Конечно, мужчина уже был достаточно взрослым, чтобы научиться прощать, и все же он хотел бы услышать извинения. Хотя бы от того, кто был их отцом и кто надоумил младшего сына превратить цель в своей жизни в отмщение из зависти. «Был бы чему завидовать», — усмехнулся про себя Ким, касаясь рукой шрамов на своем туловище и тут же выдыхая все свои мысли об этом. Чем дальше он продвигался, тем сложнее было разглядеть ту точку, на которой они договорились встретиться. Вскоре дорога назад и вовсе исчезла, оставляя после себя разве что пустоту. Бояться этого сейчас уже не было смысла, так что он детектив только ускорил свой шаг, на всякий случай готовясь приказать своему изумруду напасть в любую секунду. Останавливаясь на распутье дорог, он уже понял, что его пытаются запутать, поэтому возвысил руку вверх, дабы птица подняла его в воздух, а сам он смог разглядеть, что находилось за полем его обычного зрения. Там, через пару километров, виднелась огромная бетонная плита, и уже через пару минут благодаря размаху чужих крыльев Сокджин встал ногами на нее, утопая в этой поверхности и зачем-то задерживая дыхание. Мгновение — и он свалился прямо на кафельный пол такого родного для себя места. Какие-то осколки памяти к нему, разумеется, вернулись, поэтому он сразу же смог понять: он много раз был здесь. Все казалось таким по-родному отвратительным, что невольная усмешка сама расцвела на устах. Ах, взять бы сейчас молоток да переломать хребет каждому, кто причастен к этим воспоминаниям, однако вместо чего-то подобного он только поднялся, стряхнул с себя грязь и оглянулся по сторонам. Окно было наполовину закрыто черными ветками, однако даже через них мужчина смог разглядеть приближавшихся чудовищ, бесстрашно глядя им в глаза и тут же хмурясь. Услышав чужие разговоры за стенкой, он тут же спрятался за одним из шкафов, оглядываясь по сторонам и не замечая рядом с собой эту чертову душу — так даже и легче. Затаив дыхание, полицейский дождался, пока дверь в это помещение откроется, а в косяке покажутся те самые две фигуры. Их речь была полна странных, смешных слов, точно они подделывали акцент Верхнего кольца, пытаясь так сделаться самыми настоящими аристократами в самом благородном значении этого слова. — Тогда мы скоро сможем войти? — говорил один из них, явно крайне довольный новостями. — Да, только не заберем мы свои семьи, — усмехнулся он. — И славно, правда? Я от этих баб с их вечными загонами уже устал. — Ну что ты, — перебил его другой, неврно оглядываясь по сторонам и поправляя товарища: — Ты же хотел сказать женщин с их извечными речами, верно? — Один черт, — усмехнулся некто, потирая пальцами свои усы. — Избавились от этого груза и славно. Того потеряшку тоже используем? — Аппараты сломаны, так что там сверху решили закинуть его туда и посмотреть, как обычные люди смогут пройти. Свет фонарика прошелся рядышком с самим детективом, из-за чего тот ненароком слишком сильно вдохнул в себя воздух. Из-за постоянной смены температур у него был насморк, а пропустить подобное в до краев залитой тишиной комнате было бы странно, поэтому незнакомцы, переглянувшись, начали осторожно пятиться к двери, однако сделать им этого следователь не позволил, нападая первым и сразу же прикрывая ее самостоятельно: не хотел, чтобы остальные услышали. Тонкая кромка боли и отчаяния — ничто, когда внутри разгорается настоящая надежда. Свернув шею одному из них, он закинул тучное тело на другого, закрывая чужой рот вставленным в него пистолетом и тихо спрашивая: — Где находится попавший сюда мальчишка? Отвечать ему не стали, только замычали злобно, отражая в зрачках своих сильный удар по голове. Не время было кого-то жалеть, особенно здесь, где каждый уголок напоминал об одиноком прошлом, о предательстве собственного родителя. Ким понимал, что он должен успокоиться и не действовать необдуманно, понимал, что сейчас не время вспоминать о том поступке командира, когда он вот так вот пожертвовал собой, дабы их спасти, но до этого момента постоянно жертвовал своими же сыновьями в угоду своих интересов. Всякий раз мысли роем пчелиным набрасывались на его израненное сознание, заставляя ту самую вечно спящую ненависть проснуться и закричать от боли. От этого его даже вывернуло наизнанку, и он выплюнул противного вкуса слюну, из-за чего голод почувствовался еще сильнее. — Соберись, — старший ударил сам себя по голове и, связав этих людей, тут же поднял голову, вслушиваясь в некогда безмолвие. Теперь последнее было прервано криком, знакомым и детским, с хрипатым оттенком. Лезть на рожон тоже было глупо, поэтому вместо этого старший взял себя в руки и на секунду приоткрыл дверь, разглядывая пустой белый коридор и тут же вновь цепенея от этого голоса подростка, разобрать его слова было трудно, но он умолял что-то с ним не делать, а такой сильный король точно не боялся бы каких-то пустяков, так что, вворачивая себя в тело зверя, мужчина тут же направился дальше вдоль этого лабиринта. Он невольно вспоминал, как бегал вдоль этих серых стен, будучи ребенком с одной огромной мечтой — полететь в космос. К сожалению, следователь действительно забыл об этом, забыл о том, зачем каждый раз смотрел на небо, прожигая свою жизнь в череде бессмысленных событий, забыл о том, какая же бездыханная легкость посещала его всякий раз, когда он направлял свой телескоп на одну из ярких звездочек, вглядываясь в их далекие тельца и обещая себе, что однажды сможет увидеть их по-настоящему близко, коснуться даже этой печальной луны, вечно растерзанной своими же горькими слезами и избитой до кратеров. В какой-то момент пол под ногами задрожал, и Сокджин припал к высокой колонне, чтобы не свалиться. Едкий запах соли наполнил пространство, и дикие корни вновь начали проходить через бетон, пробивая его насквозь и даже разрушая фундамент. Одна из веточек этого странного растения опоясала тело чужака, однако, коснувшись чужой кожи, вдруг расцвела, одаривая полицейского прекрасными цветами, похожими скорее на нечто нарисованное — таких точно не существовало. Изумрудные лепестки стеклышками яркими позванивали в тишине, и их тонкие лепестки разбивались, не выдержав тяжести жестокого мира. Это было так похоже на молитву о прощении. — Но почему вы делаете это?! — закричал снова Юнги. Звонкий удар и звук ломающихся костей — аккомпанемент, под который пришлось бежать старшему, уже несмотря на всю свою былую осторожность. Он практически врезался в ворота полигона, останавливаясь только из слишком яркой вспышки света. Закрывшись обеими руками, он оцепенел, но после вновь сделал шаг вперед, видя, как этот белый окрашивается в алый. Запах крови тут же завальсировал на ниточках воздуха, заставляя полицейского озвереть. Он сжал покрепче пистолет в дрожащих руках и ворвался в комнату, замечая в ней только одного мальчишку, привязанного тяжелыми железными цепями и пытавшегося бессознательно от кого-то отбиться. Вокруг не было ни души, и это слишком сильно напрягло детектива, но тем не менее он решил подойти поближе к ребенку, когда глаза его снова упали вниз, на эту странную зеркальную плоскость. А там, среди черно-белого, был тот самый сирота из детства Мина, тот, кого бессовестно использовали каждый раз. В отражении самого себя Ким видел только пустоту: он не мог наполнить чужие воспоминания собой, ведь тогда никто и никто его не спасало. Но ведь нужно ценить и настоящие моменты, правда? Поэтому старший тут же упал на колени и обнял эту одинокую душу с наполненным слезами детством. Он обнимал юношу так крепко и тепло, что и сам закрыл глаза, пока изображение под ногами теряло свои краски. Те ублюдки снова и снова продолжали смеяться над маленьким волчонком перед собой, и псы со всех сторон подходили поближе, чтобы полакомиться человеком, но время замерло, остановилось и рухнуло на циферблат, образуя целое море перед рассветом. Чувствуя, как кто-то прижимает его к себе, слезы сами невольно превратились в оружие и начали падать на созданную из вытянутой учеными души плоскость, разбивая ее. Все под ногами трещало, и за окном уже слышался этот дикий рев бури, но Юнги, вжимаясь в чужую крепкую грудь, продолжал плакать, прожигая этот лед собственной памяти горячими волнами. Вскоре та картинка и вовсе исчезла, окончательно разбиваясь на осколки. Последние ранили ноги обоих несчастных, однако вздох облегчения наполнил легкие надеждой, в сто крат сильнее любой боли. — Мы должны… — немного неуверенно прошептал Юнги, тяжело вздыхая. — Мы должны пойти… — Куда? — спросил старший, хватаясь за румянец чужих щек. — Давай же, вспомни. — Думаю, он хочет сказать тебе, что теперь ты тоже наша маленькая жертва. Незнакомый голос заставил резко обернуться, и полицейский тут же закрыл своими широкими плечами мальчишку, поднимаясь на ноги и строго глядя на стоящего около распахнутых ворот чужака в белоснежном халате. На самом деле, этот мужчина казался ему таким знакомым, даже слишком — живот снова скрутило в спазмах. Морщась, но продолжая диким зверем наблюдать за чужими действиями Сокджин, казалось, наконец вспомнил, кто стоял перед ним, и тогда он сделал шаг назад. — О, а я думал, ты все такой же глупый, как и раньше, но видно смог узнать меня, — улыбнулся ученый. Больше ничего сказать он успел: рядом с его лицом приземлился нож, войдя лезвием прямо в дерево. Мин не понимал, что происходит, поэтому мог только безвольно сидеть там с разведенными в сторону руками и без возможности выбраться самостоятельно. Ким прекрасно понимал, что не должен был так просто поддаваться своим эмоциям, но и контролировать их уже не мог. Он так долго ничего не чувствовал, так долго хранил в себе только остатки какой-то позабытой мечты, что разучился сдерживать порывы собственных чувств. Детектив даже усмехнулся: так вот почему ему казалось, что история с Намджуном вовсе не являлась причиной его страха перед оружием. Потому что причина сейчас так противно улыбалась, чувствуя свою безнаказанность. В этот же момент птица чужой души буквально влетела через огромное окно, стряхивая с себя снег и расправляя крылья перед своим хозяином так, чтобы они стали его собственными. Незнакомца это даже рассмешило: тот, кто всегда так отчаянно хотел летать, сейчас стоял перед ним. Они бы, верно, так и играли в прятки, если бы не окончательно рухнувшее небо. Холод тут же добрался даже до косточек, и сердце забилось в сотни раз чаще от перемены температуры. Теперь там, среди вечной ночи, была только одна потухшая звезда солнца и эта отвратительная, напившаяся кровью луна. — Прости, я бы поговорил и с тобой, и с твоими братьями, но мне пора, — вновь усмехнулся он, тут же теряя свою улыбку и закрывая за собой двери. Вот только такой расклад потерявшего над собой контроль Сокджина его не устраивал и он, позабыв о Юнги, тут же ринулся следом, разбивая крыльями своей души стены и разрушая за собой все — такова сила отчаяния мечтателя с вытянутым напоказ нутром. Подросток смотрел вслед убегающим и чувствовал, как его, раздетого до одной только легкой одежды, сейчас превратит в самую настоящую глыбу льда. Дышать было слишком тяжело, и он пытался храбриться, но понимал, что сейчас потеряет сознание: ему было некуда бежать от этой вечной зимы. Обернувшись назад, он заметил, как прямо на него летит тот самый монстр из ветра, открывая свою пасть, чтобы его поглотить. Прямо как в детстве, когда эти собаки стаями набрасывались на него одного. И юноша уже закрыл глаза, не желая смотреть на это, как вдруг понял, что все замерло. Чудище не стало нападать, только посмотрело на него и преклонило голову, своим ревом отрывая цепи с чужих рук и осторожно подставляясь под чужие касания. — Почему ты делаешь это?.. — прошептал он, заглядывая в два изумрудных осколка и видя в них только молитву. — Ты тоже… Тоже хочешь спасти всех? Ответом последовал кивок, после — толчок в тело, и король, больше ни о чем не думая, сорвался с места и побежал следом за мужчиной, врезаясь в его спину уже там, на краю острова. Ким придержал его, не позволяя свалиться с обрыва, но в сторону пришедшего так и не посмотрел, все еще будучи в плену своих эмоций. Человек, придумавший использовать слезы в качестве пуль, стоял прямо перед ними, но между их отрезками была пропасть, а внутри нее — черные корни дерева. Его ветки образовали неровный овал, внутри которого с легким изумрудным сиянием отливался портал в тот самый «Рай». Они не успели и сказать что-то, как двери на противоположной стороне распахнулись, а десятки ученых начали входить со своими чемоданчиками прямо туда, только посмеиваясь с глупцов, решивших их остановить. — Мы ведь можем напасть, эй! — заорал Мин, пытаясь растолкать своего напарника. Но тот не отвечал, только накрыл чужие губы руками и обнял мальчишку так, чтобы тот не смог увидеть дальнейших событий. У Сокджина была самая ужасная деталь характера, такую, что и врагу не пожелаешь, — он был до ужаса пронзительным человеком, и оттого сразу же понял, что хочет сделать тот, кто уже убил сотни и опустил свои руки по плечи в кровь. В чужих глазах он видел только жажду, но совсем не спасения, поэтому, когда эти накрахмаленные люди закончили свое триумфальное шествие в «Рай», старик, согласившийся пожертвовать собой, замкнул за ними этот порочный круг, безумно посмеиваясь и тут же хватаясь за корни, чтобы не свалиться в пропасть. — Да отпусти же меня, черт возьми! — закричал подросток. Он хотел даже ударить его в грудь, но остановился, когда услышал эту облаченную в сотню криков агонию. Никакой Шнитке по мощности своей композиции не сравнился бы с этой мелодией, написанной чужой кровью. Полицейский действительно пошел на милость и даже прикрыл чужие уши, заслоняя и себя, и Мина крыльями собственной души. Сейчас детектив корил себя за то, что вот так вот просто повелся на собственные чувства и не сразу же понял, что кто-то просто решил убить его надежду окончательно. И почему он сразу же не догадался? Очевидно, этот умалишенный еще хотел что-то там рассказать, даже начал это делать, вот только Ким его перебил, говоря: — Ты больше ничего не убьешь во мне. И памяти ты не достоин. И после этого птица тут же подхватила их, унося подальше отсюда через это обилие алого и поднимаясь как можно выше. Следователь кутал ребенка в собственную одежду, чувствуя, как сердце младшего буквально готово выпрыгнуть из его груди. И ему было одиноко. Корни дерева сразу же потянулись следом за ними, а тот «Рай», вздувшись пузырем от криков, просто-напросто лопнул. Луна готовилась к тому, чтобы убить остатки живого на этой земле, и все вокруг было наполнено белоснежным страхом. Поднимаясь как можно выше, напарники оглядываясь по сторонам, пытаясь найти Тэхена и Намджуна, однако те, сокрушенные злым ветром, уже лежали под грудой снега, отчаянно пытаясь выбраться. Заметив это, старшие тут же приземлились рядом. Юнги хотел помочь, но вместо этого Сокджин оттолкнул его обратно, накидывая на плечи теплую одежду, а сам уже посиневшими руками начал поднимать свалившиеся балки, освобождая тела несчастных и после уносясь подальше от этой бездны. Честно говоря, никто из них не понимал, в какой реальности они оказались, и отчего вертикаль вновь стала горизонтом, однако братья для себя решили, что все это зависит от восприятия самой плоскости и пространства как категорий, поэтому они все же кое-как смогли вылететь обратно, забирая за собой и то самое дерево, ветки которого уже разнеслись повсюду, а где-то даже и сгнили. Когда жертвам судьбы наконец удалось попасть обратно в здание, они тут же столкнулись с Чонгуком, подорвавшимся со своего места и безмолвно указавшим дрожащим пальцем на окно позади себя. Ничего хорошего это уже не предвещало, однако, казалось, все были готовы увидеть и самое страшное. И увидели — тот самый снежный монстр сейчас смотрел на них, вглядываясь в бедные тела, но не нападая ни на одного из них. — Он стоит здесь уже полчаса так точно, — прошептал Чон, поднимая на руки Чимина и готовясь убежать в любую секунду. Мужчина понимал, что он единственный, кто сейчас должен был решить все, единственный, кто мог придумать план, но спасти мир, имея рядом с собой только ставшего за долгие годы разлуки чужим брата, еле живого напарника и трех детей было попросту невозможно. Его надежда угасала все сильнее с каждой новой секундой, и именно тогда он вспомнил про слова о том, что единственный путь к спасению мира — снова заставить солнце разгореться ярче пламени. Сейчас вокруг них была только одна непроглядная ночь, и уже невольно хотелось плакать. Среди завывания и мороза все слова терялись, терялись мысли и утопали мечты, падая звездами прямо на белоснежные равнины. Думать о том, что кто-то еще жив, уже было глупо. И когда часы вновь пробили ровное число, чудище наконец закричало что было мочи, заорало во все свое горло, начиная разрушать башни этого здания своими лапами, точно умалишенное. Внутри него со скоростью света в спирали закручивались души, разъяренные на этот свет за такую страшную гибель, и все начало рушиться, просто трещать по швам, заливаясь кровью. Что им нужно было придумать? Как им нужно было поступить сейчас, когда вся планета приняла форму отчаяния и теперь пыталась уничтожить последние остатки жизни на себе, чтобы после больше никогда не испытывать боли. Они были чужими в собственном доме, гонимыми из воздуха и уничтожаемыми пространством. Здание рушилось, и полицейский слишком сильно растерялся, чтобы приказать своей душе что-то сделать, поэтому монстр успел снести эту комнату, выкидывая несчастных прямо на эти белоснежные перины. И тогда-то те самые ветки дерева захватили каждого, вновь одаривая теплом и изумрудными стеклянными цветами, словно пытаясь выкупить прощение. Температура падала все сильнее и сильнее, и уже действительно было слишком тяжело находиться здесь, среди этого кошмара. Пустые люди на бездетной земле — все это не могло спасти кого-то. Да и кого уже нужно было спасать? Они действительно не понимали, куда им двигаться дальше, когда все вокруг мечтало их убить. Ким запутался, запутался так сильно, как только мог, и уже мог только смотреть на свои отмерзшие, начавшие чернеть руки, нервно выдыхая. В начале всего было слово, правда? Тогда конец всему — крик. — Не сдавайся, — прошептал Мин, почти теряя сознание, но все равно говоря это каждому лично, перемещая свой взгляд. — Не сдавайтесь, пожалуйста… Тэхен чувствовал, что его ноги тоже начинают неметь, но так же он понимал, что сейчас, дойдя до этой точки, они действительно не могли просто так сдаться, поэтому, набрав этой зимы как можно больше в свои вышитые августом легкие, он начал петь, петь так громко, как только это было возможно, пока его песня рождала вокруг них маленькие лучи света, выскочившие из этих самых цветков. И сам ветер окружал их в небольшой барьер, осторожно формируя звезды в самый настоящий путь для них куда-то в небеса. В этот же момент в голосу ангела добавился и медовый звон Чонгука, сжимавшего как можно крепче Чимина на руках, но тоже не терявшего надежду. И чем громче они пели, тем ярче казался им этот лабиринт. — Он похож на… — у короля не было сил, чтобы договорить, поэтому он только показал свою руку с вырезанной картой. У них у всех время было на исходе, и они чувствовали это в каждом новом вздохе. Теперь, окончательно разобравшись и с собственной памятью, и со своим миром, им больше было нечего терять. Сокджин тяжело вздохнул и после безмолвно приказал свой душе забрать детей и спрятать их под своими крыльями, а сам кое-как поднялся на этих ветках и начал идти к тому самому пути, оставляя после себя изумрудный след. Мальчишки кричали и пытались вырваться, но больше их слушать никто не собирался. Намджун тоже кое-как пробрался дальше, но Чимина из рук музыканта не взял, оставляя его там, на земле, а сам хватаясь за руку своего брата и начиная шагать через этот звездный путь. — Ты ведь знаешь, что мы не вернемся, да? — спросил старший, заступая на первый замерзший звездный свет. — Мне все равно нечего терять, хен, — он улыбнулся. — Я… Уже давно все потерял. — Зато, может, так мы снова сможем обрести друг друга. Это была ложь, и сам преступник знал, что это так. Он всегда был одинок, и это одиночество в нем было слишком сильным и пугающим, чтобы хоть кто-то в этой вселенной смог заполнить пустоту в нем. Вероятно, именно поэтому он бесстрашно шагал и не оглядывался, шагал и уже ни о чем не думал и ни по кому не скучал. Потому что не всех людей можно излечить близостью, не всех людей можно спасти, и он был тем особенным, кого это правило касалось целиком и полностью. Идущий впереди таким не являлся, поэтому он то и дело оглядывался назад, но из-за снега так и не смог разглядеть оставленных под своей же защитой детей, делая последний шаг вперед и исчезая в облаках. Вернуться обратно они уже не могли, поэтому выбора не было, и они двигались все глубже в алую ночь, пока их кожу сдирало заживо. Лунный свет ломал их кости, но они уже не смотрели на эту боль. Боли больше не существовало. Обернувшись друг на друга, они сделали последний вздох, отпуская свои тела навсегда. И тогда те собранные ими частички души покатились слезами горячими вдоль их изумрудного пути, заставляя все созвездие разгореться. Ветер остановился, остановилась стужа, и луна на секунду перестала злорадно смеяться, нависая над умирающей землей. В небе все затряслось, запульсировало, и птица расправила собственные крылья, пеплом исчезая в воздухе. Это означало смерть. И Юнги тут же подскочил к несчастной, начиная отчаянно пытаться как-то собрать ее пальцами, но пепел проходил сквозь них, ничего после себя не оставляя. В этой тишине потерялся крик подростка, но и плакать королю было негоже, поэтому он только закрыл глаза, прижимаясь к снегу лбом и тяжело дыша. Почему он всегда терял тех, кого только находил? Остальные подростки тоже замерли от страха, не зная, чего им дальше ждать, а дерево начало обрастать вокруг них, защищая. В этот же миг там, над облаками, нечто засияло так ярко, что смотреть стало невозможно. Так ярко, что Чимин открыл глаза, чувствуя, что должен сказать хоть что-то перед тем, как тоже исчезнет. Он знал свою судьбу, и оттого ничего не боялся. Пока подростки щурились, закрывая свои головы, сам полицейский смотрел прямо на эту слепоту, улыбаясь и видя, как звездой меч вылетает прямо на солнце. Скорость света показалась ему сейчас никуда не двигающейся вечностью. Усмехнувшись в чужих руках, Пак кротко улыбнулся, прошептав: — Я даже не попрощался с ними. На такой знакомый голос остальные тут же обернулись, чувствуя, как секунды исчезают вместе с ними, как все моменты, доселе хранимые прямо в сердце, теряются среди этой мерзлоты. Чонгук тут же прижался к разбитой груди волка, пытаясь запеть, чтобы помочь тому излечиться, но его тут же заставили замолчать. На удивление горячие руки старшего легли на его уста, и сам детектив что-то неслышно прошептал, отворачиваясь. Он не мог это услышать, но на самом деле все это все равно врезалось в его память и останется там навеки, даже если он забудет о том, кто их произнес и как. После своих слов следователь, оглядевшись вокруг усталым взглядом, оттолкнуть себя подальше от подростков и провалиться сквозь землю, будучи объятым теми самыми ветками. И тогда первые лучи солнца наконец вышли на землю, заставляя ту впервые за долгие годы наполниться его теплом. Тяжело дыша и обнимая друг друга, дети совсем не могли поверить в то, что происходило прямо перед их глазами, и пусть раньше они боялись даже коснуться друг друга, теперь им оставалось только жаться и искать тепло в своих ближних. По щекам троих предательски бежали слезы, и хотелось хотя бы попрощаться со всеми этими людьми, хотелось узнать их настоящие истории и их полные имена, но теперь, когда все было окутано снегами, даже несмотря на первые лучи солнца было сложно поверить хоть во что-то хорошее. Но верить им стоило, ведь там, под землей, оказавшись в куполе чужой души, Чимин уже был готов сделать свой последний шаг, пусть и на сломанной ноге. Волк внутри него готовился подарить им обоим смерть, и сейчас сам юноша смотрел прямо в глаза своего насильника, смотрел, но не чувствовал злости. Они оба были преступниками, действовавшими по чужой указке, поэтому оставалось только прощать друг друга. И младший прошептал: — Ты ведь уже знал о том, что случится, верно? — он улыбнулся, падая в чужие объятия. — Думаю, я всегда знал, что мы четверо обязательно умрем, — он усмехнулся, закрывая глаза. — Тогда нам не стоит чего-то бояться. Я не прощаю тебя, но понимаю. — Спасибо. Если в начале было слово, то свою жизнь они оба хотели закончить с тишиной. Рассыпаясь на тепло и корни, они оба попрощались со всем, что все это время причиняло им боль, теряясь в этом понятии и жертвуя собой теперь уже навсегда. Никто из них так и не нашел любви, не обрел счастья, но сейчас именно это помогло им растопить эти глыбы снега и забрать воду, перерождая несчастный мир вновь и заставляя надорвать темную упаковку ночи, чтобы подарить и свет, и надежду, и веру. И дети сами могли видеть, как все вокруг них меняется, а небо вокруг окрашивается в тот заветный настоящий голубой. Их слезы падали на землю и рождали цвета. Под ними — гнили остатки чужих душ. — Я, — начал Юнги, проглатывая ком в своем горле, — я обязательно наведу порядок даже в таком мире, обещаю. Вы ведь поверите мне? Переглянувшись, бывшие враги понимали: они живы, потому что только их голос был способен оживить погибших. И только сила Мина, в руках которого все еще тлел изумрудный пепел, могла вновь возродить здесь все, что было живо без той самой животной жестокости. И тогда остальные короновали его своим согласием, одаривая своими первым весенними улыбками вновь возродившуюся планету. Намджун стал солнцем, а Сокджин — небом, некогда таким далеким, но все еще родным, теперь — настоящим. А Хосок и Чимин превратились в землю и море, чтобы искупить собственные грехи и подарить другим исцеление. «Все, что мы любим, однажды должно умереть, но это не повод сдаваться», — вспомнил Чон те самые слова следователя, прижимая руки к сердцу и обещая себе, что обязательно найдет его вновь. И так родилась надежда.