Метаморф

МЕТАМОРФО́ЗА - превращение, переход из одной формы в другую с приобретением нового внешнего вида и функций. В первый раз это произошло, когда мне было шестнадцать лет, я тогда даже ничего и не понял. Шел, шатаясь утром в ванну, даже не разлепив глаза, мы с моим лучшим другом Сашкой всю ночь протрепались в Инете и бабушка меня еле-еле смогла разбудить в школу. Я, не открывая глаза, почистил зубы и стал класть зубную щетку в стаканчик, но она там уже стояла. Я посмотрел на свои пустые руки, потрогал щетку, она была сухая, и подумал: «Приснилось, что ли?». Взял зубную щетку и еще раз почистил зубы, теперь, как я думал, по-настоящему, они аж заскрипели. Выпил приготовленный бабушкой кофе и отправился в школу. По дороге меня подхватил Сашка, он так же на автомате переставлял ноги, хотя и выглядел бодрее меня. Жили мы с бабушкой одни. Отца у меня не было изначально, а мама умерла, когда мне было пять лет, у нее нашли рак легких. Она тогда долго и тяжело болела, не помогли никакие лекарства, ни химиотерапия, ни колдуны и экстрасенсы, как последняя инстанция под названием «а вдруг». Опекунство надо мной взяла бабушка. Она довольно старомодная особа, речь ее правильная, спокойная, размеренная, бывшая жена военного (моего деда), закончила в МГУ филологический факультет, работала в школе учителем. Весной и осенью она носила шляпки с вуалью, а летом соломенную шляпу, украшенную искусственными цветами. Была маленькой и сухонькой старушкой, в глазах которой светилась мудрость. Я сначала ее очень стеснялся, на родительские собрания в школу у других учеников ходили их мамы и папы, а у меня - бабушка, которая была совсем не «крутая» и не модная. Я старательно делал вид, что не знаю ее, бабушка не обижалась. Это было до тех пор, пока я не увидел бабку одной из своих одноклассниц. Именно «бабку», а не «бабушку». Эта особа была полная, грузная, краснощекая, с визгливым голосом. Она устроила безобразный скандал, что их девочку обижают, ей несправедливо ставят плохие оценки, «девочка» стояла рядом и ковыряла пальцем в носу, на уроках она не могла связать и двух слов. Я посмотрел на бледную учительницу, потом на «бабку» и с этих пор я гордо шел рядом со своей бабушкой, когда она провожала меня в школу, а не делал независимый вид, как раньше. Второй раз это произошло летом в деревне. У нас был пустой дом, оставшийся от деда, и бабушка весь весеннее-летне-осенний сезон копалась на грядках и получала от этого массу удовольствия. Я приезжал к ней в выходные дни, и все летние каникулы работал копальщиком, полольщиком, водотаскальщиком и огородополивальщиком. Загорал до черноты, мои и без того светлые волосы выгорали и становились белыми. Сашка говорил потом, что я похож на марсианина, белые волосы, почти белые ресницы и брови, только глаза серые ярче становятся и улыбку видно издалека. С чего он взял, что марсиане именно такие, я не знаю. Так вот, про второй раз. Я пошел на речку купаться с деревенскими ребятами и отдыхающими летом в деревне, как и я. Мы плескались вволю, играли в водный футбол, загорали. Кому-то в голову пришла гениальная идея играть в «догонялки» в воде. Я, спасаясь от соседа Пашки, который водил, поднырнул особо глубоко, и тут мне свело ногу судорогой. Я в панике забарахтался, стремясь всплыть, воздуха категорически не хватало. Я еще успел подумать: «Ну все, крындец», правда, подумал я совсем в нецензурном виде, легкие жгло, я вдохнул воду. И… ничего не случилось… Я все так же был в воде, уже попой сидел на дне, пялился в мутную воду и … дышал. Нога прошла, и противное чувство судороги уже не беспокоило. Я решил, что я умер, начал ощупывать себя, ноги, тело, руки. Свои прикосновения я чувствовал. Плечи, шея, лицо… Стоп. Шея. На шее были какие-то щели, которые двигались в такт моему дыханию. Это что? Это жабры? Я в офигении сидел на дне, в чувство меня привел песок, который попал в трусы и очень мешал делать выводы. Над головой проплыл Лерка. «Нужно всплывать», - отстраненно подумал я. На берегу мне было очень худо. Я не мог вздохнуть, все кашлял и кашлял, выплевывая речную воду из легких. Вокруг меня столпились парни, кто-то хлопал по спине, кто-то в панике вопил, кто-то предлагал сделать искусственное дыхание. Идиоты. Когда я смог, наконец-то, вздохнуть, от меня все отстали. Я сидел и не мог понять, что случилось, Пашка отвел меня домой. А я дома рассматривал свою шею в зеркало и ощупывал ее руками. Бабушка повела себя очень странно, по моему мнению, она окинула меня придирчивым взглядом и сказала: - Яков, ты стал совсем взрослым. Она всегда называла меня полным именем. А чем моя взрослость связана с моим полуутоплением, я не понял. Я рассматривал свою шею с разных ракурсов, даже попытался заглянуть себе за спину, но ничего необычного не нашел. Мне показалось, что у меня были жабры, но их я не видел, в зеркале отражалась гладкая кожа спины и шеи. «Фиг с ним», - подумал я, только нецензурно и решил, что мне это в панике померещилось. А вот третий раз был жутким, таким, что на «померещилось», ну никак не списывалось. Я попробовал на остроту нож, который только что наточил. Бабушка купила у соседки курицу, ощипала ее, и теперь мне предстояла разделка. Слабенькие пальчики бабушки, конечно же, справились бы с этим, но у меня займет это намного меньше времени. Я отделял грудку от кости, нож соскользнул, и отрезал мне кусочек указательного пальца на левой руке, полилась кровь. - Б*я!!! – с чувством сказал я и понесся к раковине, стал судорожно вспоминать, где у нас аптечка и есть ли там перекись. От боли и раздумий меня отвлекло шевеление со стороны курицы, ее лапки слегка подрагивали. «Бешеная тушка», - подумал я и аккуратно замотал палец белоснежным кухонным полотенцем, уставился на тушку. Я знал, что свежая рыба, даже разделанная подпрыгивает на сковородке, когда жарится, сам видел, сам ловил. Но чтобы курица? Такого я не слышал и не видел. Нет, конечно, она может бегать без головы, когда эту самую голову только что отрубить, но чтобы на фазе разделки? Нужно будет у бабушки потом спросить, она умная и многое знает. В общем, мне было так интересно, а человек я до ужаса любознательный, что я, баюкая раненую руку, наблюдал, когда же курица перестанет дергаться. Потом движения тушки прекратились, и я увидел это. Из брюха курицы что-то выползало, из-за крови я не мог разглядеть. Я брезгливо скривился, фу, паразит какой-то что ли? Это уже двигалось по столу, оставляя за собой тоненький кровавый след. Я придвинулся поближе, пытаясь рассмотреть, больше всего это было похоже на маленький кусочек плоти, и я с ужасом узнал свою отрезанную часть пальца!!! Глаза мои стали, как два блюдца. Он двигался ко мне с упорством скалолаза, медленно, но верно, остановился и вдруг полетел в меня. Я заорал и стал скидывать его с себя, я его не видел, но знал, что он где-то на мне. Я скакал по кухне и отряхивал себя, пытаясь избавиться от непонятной мерзости. - Яков, у тебя все в порядке? Ты что так кричишь? – бабушка с огорода заглянула в окно кухни. - Все хорошо ба, - нервно ответил я, оглядывая себя. – Жук какой-то залетел. - А почему полотенце в крови? Ты им курицу вытирал? Зачем? - Я порезался, - вытащил руку из полотенца и показал бабушке абсолютно здоровый палец. Бабушка покачала головой и ушла, а я рассматривал указательный палец, на котором не осталось ни следа от пореза, вернее сказать, от отреза. Это что же получается? Мой кусочек плоти вернулся ко мне обратно и прирос? Я сел на табуретку, не отводя взгляда от пальца, потрогал его аккуратно, потом потрогал неаккуратно, помял, засунул его в рот. Все так и получалось, даже шрама не было. Я закатал шорты, у меня на бедре был шрам, который я получил в драке с гопниками. Мы с Сашкой их тогда славно отделали, сами тоже пострадали, но им досталось больше. Того шрама тоже не было, я потер абсолютно чистую кожу на бедре. Я уставился невидящим взглядом в пространство и попытался думать, мои мысли были настолько невероятны, что просто не укладывались в голове. Это что же получается… Нет, не могу даже предположить, что получается… Аккуратно взяв ножик, я сделал себе маленький надрез на злосчастном пальце и стал наблюдать. Из пореза выступила кровь, которая шустро потекла по руке вниз, а сам порез медленно начал затягиваться. Я сделал еще надрез уже на другом пальце, тот же результат. На третьем порез сделал глубже, зашипел от боли – то же самое. О ранах напоминала только кровь. Заторможено встал, вымыл руку, выкинул полотенце в стирку, с отвращением разделал курицу и пошел к себе в комнату. Там я лег на кровать, развалившись на спине. Что же со мной происходит? Как это происходит? Тогда… может, жабры мне тоже не показались? И что теперь делать, если я захочу постричься, мои волосы обратно прирастут? И ногти? Я поежился, отгоняя ужасное виденье, сижу я с волосами до пят и с ногтями в полметра. Нужно провести эксперимент. Я шустро подскочил с кровати и побежал искать ножницы, отрезал ноготь все с того же несчастного указательного пальца и настороженно стал наблюдать за ним. Ноготь не подавал признаков жизни, мне надоело на него смотреть. Может мне отвернуться надо? Типа он стесняется, ага. Чувствуя себя окончательным придурком, повернулся к ногтю спиной. Когда я вновь посмотрел на него, он все так же скромно лежал на краешке стола. С волосами получилась та же фигня. Подошел к зеркалу и начал пристально себя разглядывать. Каким я был, таким и остался. Сравнительно высокий молодой человек, белые, выгоревшие на солнце волосы, серые глаза, губы, нижняя слегка пухлее, прямой нос. Не то, что Сашка, тот красавец, жгучий брюнет, высокий, чуть повыше меня, болотного цвета глаза с искринкой, пухлые губы. Сашка занимается борьбой, посещает тренажерный зал, поэтому тело у него – закачаешься. Еще у него длинные чуткие пальцы, когда он задумывается, они у него начинают слегка двигаться, как будто он перебирает гитарные струны. Сашка еще и музыкант, он классно играет на гитаре и у него низкий чувственный голос, от которого можно кончить. Я люблю Сашку. Не как друга. И не как брата. Я люблю его как парня, как мужчину, как самого нужного мне человека. Познакомились мы с ним в песочнице. О, это была незабываемая встреча! Я мирно возил машинку по песку, выкопав в нем для нее «гараж», ко мне подошел пухлый черноволосый мальчуган. Сашка до восьмого класса был весьма упитанным до тех пор, пока его первая любовь не ткнула его в это носом, с тех пор он занялся спортом, а наша одноклассница потом сама к нему несколько раз подкатывала. Он гордо отказывался, обиделся на нее очень. Этот пухлый черноволосый мальчуган наступил на мой гараж, за что и получил лопаткой по морде. Мы бы подрались с ним, но в наши разборки влез Дима, противный соседский пацан, за что получил по морде уже он и в две лопатки. А мы стали мирно играть с Сашкой и, пока его мама и моя бабушка общались на скамейке, строили «гараж» для моей машинки уже в четыре руки. С тех пор мы стали неразлучны. Сашкина мама даже перевела своего сына в мою группу в детском саду. Жили мы в соседних домах, поэтому и в школу пошли одну в один класс и сидели мы с ним за одной партой. То, что я неравнодушен к Сашке, я понял в восьмом классе, когда он подкатил к нашей однокласснице. Я тогда испытал острое чувство ревности, и в мою голову пришла мысль: «Чем я хуже ее?». С тех пор мое чувство только крепло. Я пережил легкое юношеское увлечение, потом буйное помешательство, а когда улеглись гормоны, то остановился на тихой безответной любви. Сашка смеялся, клал руку мне на плечо и говорил: - Як, ты что, ревнуешь? Да нашу с тобой дружбу никакие бабы не разрушат! Я обреченно соглашался. Хоть на дружбу. Только не дружба была мне нужна от Александра Потапова, мне нужен был сам Потапов, целиком. Но брошенное вскользь неприязненное «Пидоры» вслед двум державшимся за руку парням, избавило меня даже от призрака надежды. Я не был девственником, в моей кровати побывали и девчонки и парни, но секс с парнями мне нравился больше всего. Я встречался с Виктором из параллельного класса, со вторым своим парнем я познакомился на улице. Как я умудрился не запалиться перед Сашкой, ума не приложу, он шутил надо мной: - Познакомь со своей красавицей, или она не красавица, что ты ее от меня прячешь? - Боюсь, что отобьешь, - бурчал я. - Девушек друзей не трогаем, - смеялся он. А у меня в сердце тоскливо отзывалось «друзей». Я боялся потерять хотя бы нашу с ним дружбу, поэтому и не знакомил, я боялся, что Сашка отвернется от меня, и у меня исчезнет шанс быть хотя бы рядом. Свои чувства я научился прятать. Один раз Сашка напился до невменяемого состояния и мне пришлось тащить его с нашей тусовки к себе домой на своем же горбу, хорошо, что бабушка была в деревне. Я сгрузил бесчувственное тело на диван, и устало опустился рядом. Сашка сопел, приоткрыв рот, и я не смог отвести взгляд от его губ. Безнаказанность соблазняла, я зачарованно приблизился к Сашке, почувствовал его дыхание на своем лице, попробовал его губы на вкус… Боже, как было сладко, как было хорошо… Может засос ему поставить? Я тоже так однажды с засосом проснулся, Сашка потом лишь пожимал плечами, мол, фиг его знает, откуда он. Я, тяжело дыша, со стоном уперся лбом в Сашкину грудь и пытался успокоиться. Я не должен пользоваться невменяемым состоянием друга, это неправильно, это подло, но какой соблазн… Он же ничего не вспомнит утром, а я урву кусочек личного счастья… Я вскочил и помчался в ванну и там, скуля от безысходности и вспоминая поцелуй, надрачивал себе. Оргазм был фееричен. Я устало потер лицо ладонями, отгоняя воспоминания, поднял взгляд в зеркало, я отшатнулся от него, запнулся и упал на задницу, пребольно ударившись копчиком. Из зеркала на меня взглянуло Сашкино лицо. Уняв бешеное сердцебиение, я снизу плавно начал подниматься, опасливо заглядывая в зеркало. Зеркало отразило мою бледную физиономию, я облегченно перевел дух. И тут озарение… Я, внимательно вглядываясь в свое отражение, подумал о Сашке, вспоминая каждую его черточку. Мое лицо в зеркале поплыло, и через секунду я разглядывал изумленного и бледного Сашку. Моргнул, Сашка тоже моргнул, прижал ладонь ко рту, Сашка повторил движение. День на дворе, если бы дело было ночью, я бы от страха обосрался, честное слово.