кролик

Пятница всем питерским воет на ухо: «скоро выходной, сука» — а у Глеба в пятницу новая смена, и весь выходной по ночам будет похож на неоновую кашу, где цвета смешиваются в один и рисуют по обоям стратосферы. Дышать очень трудно во врачебную маску, закрывающую половину лица. И Глеб старается — правда, старается — не курить прямо перед работой, чтобы потом не задыхаться примесью табака и химии. До ближайшего перерыва ой как не скоро. А Уолтер Вайт меж двумя дверными проёмами всем своим оранжевым видом толкует: «делу время — потехи час». Его дохуя серьёзный вид нихуя не вяжется с неоном по меркам скучных взглядов Викторова, и месте это — поп-панк пляска под густым клубом тумана. Глеб смотрит на себя в зеркало — кудри на голове бесконечно длинные лезут в глаза, заставляя мечтать о парикмахере и возможности срезать их ко всем чертям. Единственный плюс заключается в том, что каждая очаровательная женщина так и прёт, чтобы погладить по голове и заулыбаться: «ахуеть, это чё, свои?» Глеб только хлопает глазами бездушно в ответ и со скучающим видом отворачивает лицо. Но когда ты бармен и стоишь за стойкой, улыбаться приходится очень много, очень часто и по большей части пиздец фальшиво. Никаких глаз, преисполненных тоски, и тяжких вздохов. Глеб вертит башкой рядом с зеркалом на стене и всё рассматривает свою «розу» чернилами на коже. Бить на шее — это больно. Кровь текла, но было красиво. Зато эта роза никогда не завянет, зато он никогда не сможет её кому-либо подарить. С холода в тепло — теперь руки ледяные. Их приходится тереть так упёрто и долго, будто смывая грязь улиц, а потом обрабатывать антисептиком. Его всего в принципе до жути параноит, когда татуировка на шее чешется или что-то на теле болит. Грёбанный ипохондрик! Но это секрет. Первая посетительница у него с блядски розовыми волосами; волосы эти густые и открывают голую шею. Глеб думает о том, что «потусторонним вход воспрещён», а она как дьявольская инопланетянка, но это весьма несвоевременный комплимент, и вообще — «иди работай». Пока только телек работает вместо него, заряжая своим трёпом. Вырубают свет, Глеб лезет в телефон, пока есть возможность, и чекает телеграмм. У него там контакты угарные: от cryazy_dust до nolik777. В инсте постоянно отметки дебильные про «купите фен» и «вы выиграли миллион». Да, выиграл? Ну нихуя, можно увольняться. «Ну, давай, закажи себе тестостерон». — Виски с колой. «Виски с колой». Да начнётся парад побед. Глеб обожает свою работу за то, что вытаскивать отсюда кого-то за шиворот — не его прерогатива. Улыбаться ему нужно чаще, а он «бе-ме». Для бармена, наверное, слишком суровый хрен, но первое правило пробирочного клуба гласит: «не строить из себя хуйло». — А хотя, — инопланетянка кусает щеку изнутри и ещё немного мусолит языком. — Давайте лучше «Мэрий». «Терпеть не могу томатный сок». Глеб смотрит на неё внимательно и, кажется, улыбается, либо это просто рот внезапно перекосило. — Хорошо? — Хорошо. Когда он возвращается на место, — грёбаные три минуты — бар уже работает вовсю. После пятого литрового коктейля на компанию подряд людей становится только больше. Глеб понимает, что его мобила скоро сдохнет от вибрации, но времени чекнуть нет. И он, правда, обожает свою работу, но сейчас на отходах его тело еле терпит, чтобы не свалиться. Отхода не серьёзные, просто у Гошана нашлись деньжата на мороженку. Прямо, блин, вечером в четверг. А он сука такая, что нужно «сейчас и сию минуту», ему неймётся вечно. — Глеб. Глеб шмыгает носом, как будто не жрал таблетки, а нюхал чего-то. Одна из пробирок у него падает из рук — благо, что не бьётся, но содержимое алым радием выливается на пол. Глеб думает: «нахуй вас всех» — и когда в очередной раз вертит краном, наливая кому-то пиво, оставляет чутка себе, чтобы у шкафов немного бахнуть. Эффекта ноль. И он смотрит на этот несчастный бокал с пенкой по прозрачным стенкам в надежде, что совсем скоро всё будет заебись. Даже не заметит, как накидается, если продолжит.

***

Глеб хватается за тряпку так, будто она живая и вот-вот от него ускачет. Музло на фоне радует популярной американщиной. Телефон приходится оставить прямо на стойке, чтобы он уже здесь продолжал досаждать своими вибрациями, и всё, что может сейчас Глеб, это смотреть на неё, чуть ли не сожрав нижнюю губу. Перед очередной посетительницей не нужно уже выделываться. Ручкой в стол. Как минимум хреново нудеть у себя в мозгах за глаза, но девчонка эта ведёт себя как малолетняя сучка и очень демонстративно что-то жуёт в своём рту. Глеб смотрит в глаза напротив и обрывает себя на неслучившемся «мм, ахуевшая». Это будет бесконечная ночь и бесконечное время, проведённое здесь. Говорят русским языком: «не нравится здесь работать? не работай». Нравится. Только вот воспитание не позволяет нужные меры принять. Глеб бросает тряпку на стол и убирает стакан пива из-под крана, где на этот раз пены меньше, чем самого бухла. Глаза в сторону, как будто не может скрыть то, что что-то задумал. Вован бегает туда-сюда, звеня пробирками. Чужие шмотки так прикольно светятся в темноте, что невольно привлекают внимание. Типа, в этом месте и так уже всё наизусть в подкорке, а здесь нечто новое. — У тебя осталось ровно две минуты, чтобы успеть оплатить по акции. — Глеб опять зачем-то протирает кран и косится на своё пиво. — Ай, блин. Походу, аппарат заело. — Ни тени иронии. — Ну вот. Паспорт покажи? — Блять, заебали. Фричка. Чёрный худи, черный капюшон на голове, а из-под него волосы торчат. Таким малышкам, как эта, нужно уметь расслабляться. Глеб точно знает, потому что кумар привык накрывать тех, кто жаждет этого меньше всего. Глаза на лоб, но чужое ворчание только веселит, поэтому Глеб смотрит на время, знает же, что до конца акции ещё минут десять. Время тянется бесконечно долго, хотя посетителей и так уже много. А эти зубы со стены — бля, эти зубы! — сверкают, словно дорожный знак или полоса ментовская. Глеб даже залипает изрядно, но теперь ничего не может с собой поделать — ему эта школьница кажется знатной мишенью; у её парня (хрен, валяющийся на диване позади) есть деньги, много гонора и порывы вылезти из штанов. Совершенно противоположный тип личности. Совершенная альтернатива. А фотка в паспорте ничего, но присматриваться не хочется. Глеб без стеснения пялит на лицо вживую, пробегает глазами по ФИО и останавливается на дате. Блин, именинницы обычно спускают дохуя бабла в свой день рождения, но Глеб не особо горит желанием вертеться перед ней. Приходится остыть — да и напрягаться в принципе не было нужды. — Какие-то проблемы, бэйби? Чёрт, это как вариант. Её Андрюша подрывается с дивана в последнюю очередь, заподозрив, что красавчик-бармен ласты клеит. — Похожа, — её парень тот ещё болванчик. А у Глеба всё иначе. Он привык делать дела тихо, не показывать с первого раза свой характер, не демонстрировать себя всецело, много прибедняться и в тихом омуте, вообще-то, черти давно прописались. — Трубы горят? — Андрюша кивает подбородком на бокал с пивом. Глеб щас чисто на инстинктах кулаком — в бокал. Губы нервно сжаты, и будь что будет, но трубы не просто горят, а уже пора вызывать пожарных, но пожарные не приедут, потому что где пожарные, там и менты. Маска мешает говорить, и Глеб тянет её с лица вниз на подбородок, освобождая дыхательные пути для полноценного «бля-я, кайф». Его улыбка теперь очевидной прорезью под носом зияет. Он кивает головой, но не чуть виновато, а скорее настырно. — Ты бы знал, чувак, как. Телефон пищит, но далеко не от поздравлений. — Купи себе чего-нибудь получше за мой счёт. И Глеб лениво так наблюдает похоронный марш чужих настроений. Он забирает деньги — он не лох. Потому что знает, как наивные мальчики, корчущие из себя хрен пойми чё, любят светить баблом перед своими девочками. — С днём рождения, Валерия, — «вот тебе чёрная трубочка вместо дебильной розовой». Глеб суёт деньги в карман и подаётся вперёд, чтобы оказаться с ней на расстоянии, при котором каждый может заподозрить, что они о чём-то секретничают. — Хочешь кайфануть? Многозначительно, но не в лоб. Глеб не дурак, но выкручиваться умеет. Андрюша хереет. — Аванс ты уже внёс за неё. Осталось только потерпеть. Температура между ними перестаёт быть минусовой в ту самую секунду, когда Глеб наблюдает за голливудской улыбкой Леры во второй раз (кто бы мог подумать, что совершеннолетний типаж занятой школьницы-фрички окажется таким заманчивым). На душе сразу как-то легче, будто бы груз ответственности за похеренную вечеринку падает с его плеч (ему всё казалось, что Андрюша вот-вот полезет с кулаками, но Андрюша тупой долбоёб), и теперь можно всё на свете — на потолок, к примеру, залезть, и свеситься оттуда кверху ногами. Шёпот демонским эхом проникает в слуховой проход и остаётся где-то за мочкой. Глеб сглатывает тяжелую слюну у себя во рту и смотрит на пивной бокал. Его настроения под скриптонита меняются с нереальной скоростью, пробегая траекторию от сердитости до удивления, потом лёгкий флер наслаждения, толика удивления, и вот он смотрит на Андрюшу из-под ресниц как-то волком, запихивая свой рот снова под маску. Товарищ майор ещё пять минут назад собирался в отставку, а теперь рассчитывает на новый бизнес-план. — Ответь ты на свою пикалку. — Не могу. Ра-бо-таю, — и снова за тряпку. Глеб натягивает на себя вид безразличия, чтобы никто не подумал, что он опять за старое, но в этом баре, вообще-то, ему ещё ни разу не удалось посветить своими привилегиями. Именинница эта просто как с неба свалилась вместе со своим дружком-торчком (во всех смыслах) и прямо на руку, прямо в холодные руки. Фоном звучит «Скриптонит» и его музло как манна небесная. Под такие треки обычно все классные тёлки района выставляют жопы на камеру и тянут провода в рот. Их наманикюренные тонкие пальчики ловко обращаются с трубкой, ведь они точно знают, КАК правильно это делать. Глеб в чужом парне не видит прицепа — понимает, что за двойную дозу платят в два раза больше. Осталось только найти чем поживиться, и нескончаемая трель мобилы как нельзя кстати. Главный козырь — колёса; они спрятаны на случай, если в баре кто-нибудь осмелится спросить. Не осмелятся? Ок. Бармен готов провести рекламную кампанию и сделать пару скидок уже сейчас, чтобы вложиться в светлое будущее. Желает ли он зла кому? Нет, конечно. Андрюше понравится, и он тотчас хуй забьёт на своё либидо, если замиксует пару совсем слабых в один букет. У них вместо воды сок в кальяне для того, чтобы придать дыму цвет слабых оттенков. И хрен с тем, что возиться с шахтой в жидкости и раскуривать трубку — не его задача. Глеб едва ли несёт ответственность за табак, но за чистоту кальяна может ручаться, поэтому трогает его в своих перчатках и потом стаскивает их, когда чашка уже забита. Четыре уголька вместо трёх. Лёгкие затягивания приводят к тому, что Глеб почти рвётся наружу, не желая возвращаться на своё законное место за барной стойкой. Кальян выходит дымным, не заставляющим девчонку давиться. — Я, кстати, — уже у диванчика Леры за разговорами, где от центрального Андрюши остаётся только гонор, — те пробирки и разбил. Но кальян кайфовый и хрен придерёшься. Глеб маску теперь туда-сюда, потому что говорить внезапно научился, а она мешает. — Эй, — подмигивает заискивающе девчонке. — Как дела? У него улыбка такая добрая (но он сам об этом не знает), и никаких алиби, чтобы трахнуть кого-то здесь. Только бизнес-план и какой-то грузящийся Андрюша, вернувшийся из толчка. — ГЛЕБ, — воют со стойки. И Глеб, правда, посидел бы тут с вами, ребята, но долг снова зовёт.

***

Чужой предсказуемый межличностный конфликт длится ровно один трек Скриптонита (с хвостиком). А если измерять в треках Скриптонита перекуры — это целых два! И никто не смотрит (ладно, все смотрят), потому что два срущихся живых человечка намного интереснее, чем мультики по телеку без звука (чтобы не перебивать треки, of course). Глеб больше «фричку» не доёбывает, только поглядывает временами, стараясь перетянуть на себя внимание очередного подошедшего клиента от срачки. Очередной платеж, звон стекла, снова тряпкой по столу. Наверное, Глеб соврал про один трек с хвостиком, и всё вышло намного быстрее, но вот Лера близко (слишком близко), подходит к стойке, спускаясь со своих небес. Сейчас как закажет водки, ка-аак напьётся, и потом прорубит покой улиц сигналка скорой помощи. Ан-нет. Они оба знают чуть больше, чем следовало бы. И на лице бармена улыбка под маской. — Он мне изменил, прикинь. А я узнала об этом только сегодня. В свой, нахуй, дэрэ. — Какой же у тебя крутой хрен. Сарказма больше, чем света в этом подвале. Глеб локтём упирается в стойку и тянется другой рукой к телефону поверх левой медленно и заигрывающе. Его глаза как будто отражаются в глазах девчонки напротив, но зрачки Валерии (а что вы ему сделаете, ему до пизды) недостаточно широкие, чтобы что-то в себе отражать до мельчайших деталей. Происходит, быть может, разряд в двести двадцать, но никто не обращает на это внимание или же просто ссыт обратить. На иконке с самолётиком тридцать ёбаных уведомлений в оранжевом кружке. Его друзья прям мечтают его убить или заебать (скорее, первое). А Глеб смертник и готов с одного котла в другой, потом — в костёр. Ему эти тридцать минут до конца смены поперёк глотки теперь. А в tg всё чётко и по плану: шестнадцатый ряд, за коробками. Хорошо, что не за мусорным баком. Глеб, конечно, дело своё знает, но дурь в пробирочную не потащит даже под дулом ствола (хотя, это надо ещё посмотреть на что он способен под дулом ствола). — Потерпишь? — Его телефон горит адским «принято». И это принято хочется в карман себе засунуть и прямо здесь достать. Девчонка относительно в сопли, относительно хочет умыться после литра слёз. — Могу пока предложить только алкокарту и пару шотов. Глеб бутылкой в стаканчик тычется и бьёт многозначительно дном по столу. У неё голос и тон на грустных щах: — Так как тебя зовут? — Имя у меня ахуенное, а сам я ещё лучше. Не кисни, ща мы решим твою проблему. Вес в паре кварталов отсюда. Лишь бы дожди на улице не шли, и всё будет просто очуметь. Глеб не любит лишнего восторга, поэтому вокруг именинницы не скачет, здраво оценивает её состояние и мину. — Скоро? Двадцать шесть минут. Блять, да какой там. Людей достаточно, а сотрудник на смену еще не пришёл. Глеб маску стаскивает с лица и кивает головой своему со-работнику, чтобы тот принимал остальных. Решение проблемы в голове как половником по кастрюле — резко, громко и звенит. Глеб вспоминает про колёса и тащит руку в рот, чтобы по привычке губу отодрать. Грёбаная привычка и губы ободранные.

***

Не здесь. Не здесь. И даже не здесь. Глеб нос суёт в один из ящиков, над которыми ссался, что кто-то спиздит, но. После двух-то бокалов пива (если собирать по частям, то так и выходит) мозг не крепчает, а наоборот. По слоям идёт. Блять, он совсем забыл! — Не хмурься, — когда Глеб возвращается на место, Лера ещё сидит (а куда ей деваться, придурок?) Её нужно как-то в служебный толчок пропустить, но тут камер много. Передавать через стойку в прозрачном бокале — идиотизм, орущий на весь район: «ПОСАДИТЕ МЕНЯ». Глеб думает, что если сунет таблетку себе в рот и засосёт её прямо тут, то всё пройдёт гладко. — Слышь, — и он пытается как-то через бе-ме пояснить, мол, хочешь один из наших самых действующих коктейлей? Только надо ближе подойти.

***

Всё вокруг — страна безумия Алисы. Каждая из пробирок стеклянных так и вопит своим окрасом: «давай, сука, выпей меня» — и Глеб чувствует себя здесь почти что лишним, так как в нём самом безумия хватит разве что на случайный секс в общественном туалете под скрип двери и запах хлорки. Нерв на шее не хочет уняться. Челюсти крепко сжаты, и Глеб почти смущается, почти носом клюёт стойку, когда слышит чужое последнее, и думается ему, что хватит на сегодня противостояния, и они теперь как два неугомонных в рот друг другу смотрят. Он сам под маской на лице в сотый раз прячется, чтобы никто не видел, как кудрявый бармен губами мнет язык, приподнимая уголки, а под маской ещё и пальцы, которые так ловко вертят ткань, поправляя, чтобы никто не заметил, как с ловкостью фокусника таблетка оказывается во рту. — Ну нахрен, — по таким страдает МХАТ. Маска снова оказывается на стойке после многочисленных манипуляций, и самое место ей теперь в мусорке вместе с одноразовыми салфетками и бутылкой. Колесо к языку липнет, чтобы не вывалиться при резком порыве. Глеб свой наглёж пытается усмирить, чтобы погано не заржать, и подаётся вперёд ещё сильнее, раскрывая губы и проталкивая свой язык в чужой рот, где намного горячее, чем в подсобке или на дне бутылки под давлением свечи. Его язык с таблеткой облизывает чужой язык, сбрасывая вес, и они целуются, быть может, секундой дольше, чем нужно, потому как Глеб не хочет отпускать. Его ладонь, на секунду оказавшаяся на чужой шее, ледяным прикосновением оставляет на коже отпечаток, а теперь в воздухе расслабляется и тянется к стойке, чтобы за что-нибудь схватиться и себя занять. Его «транспортинг» удаётся с первой попытки, только вот теперь щёки адски горят, и ладони знатно чешутся, — очень чешутся — почти трясутся. Его мозг знатно пробивает осознание, насколько это ахуенно, и теперь ноздри приходится раздувать, чтобы дышать внятно (чтобы не заредеть). Голос грубеет, но это потому, что ком в горле ухает с натяжным стоном вниз. Глеб смотрит на Леру и вытирает ладонью рот, поднимая глаза на людей вокруг. Палец вверх. Кто-то — кто заметил — смеётся над его выходкой и грозится указательным. Морду бить не полезут, потому что от охраны словят в ответ — бармен неприкосновенен. Глеб снова тянется к тряпке и вытирает руки об неё, состроив тупую мину на лице. Его восхищение угасает под стоны Скриптонита. — Хреново целуешься.