Доминион

В последующие годы, после того, как Кёсем достигла того, что считала зрелым, оглядываться на свое детство стало неудобно, нежелательно. Липкие границы детства и юности никогда не были четко определены ни для одного ребенка, но Кёсем знала, что у неё мрачнее, чем у большинства. Её ровесники не были похищены и проданы в возрасте десяти лет, и если были, они не выжили там, где она. Её сверстники не трогали ад и пробовали небеса. Её сверстники не были рождены в любви, но до конца жизни заклеймены ярлыком раба впоследствии. Она была исключительной во всех отношениях, она была с самого начала. Почему же тогда стыд омрачил ее воспоминания? Возможно, она с презрением смотрела на более невинную, более наивную версию себя. Возможно, какой бы исключительной она ни была, она считала, что должна была быть еще лучше. Что могла бы поступить лучше, мудрее там, где она считала, что не была таковой. Возможно, это была простая ностальгия, глупая капризность и слабость, которые омрачали видение даже такого контролирующего человека, как она. И, возможно, это была не одна из этих причин, а все они. Возможно, Кёсем посмотрела в прошлое и увидела, что произошло, и была вынуждена повторить шаги, которые она предприняла, чтобы добраться туда, где она была. Независимо от того, как непоколебимо выглядела тропа, когда она проходила по ней, задним числом она могла видеть тысячу перекрестков, тысячу мест, где она могла бы пойти другим путем. И если бы она сделала это, возможно, всё было бы иначе. Но воспоминания были для слабых, и сожаление было роковым уничтожением, поэтому Кёсем не тратила свое время на пустынные пустоши своей собственной памяти. Её интересовали настоящее и будущее, и она двигалась вперед с неослабевающей силой. А может, просто может быть, Кёсем не нравилось ковыряться в её истории, потому что в её юности были вещи, более подходящие для кошмара, чем для детства. ________________________________________________________________________________________________ Мир в начале декабря приветствовал её появление на свет бурей, сравнимой силой с которой жители острова не видели раньше. Вспышки молнии пронеслись по небу из оникса, её первый вздох ознаменовался ударом грома. Звуки бушующей стихии окружают её, словно симфония. Мама шепчет что-то ласковое и нежное, будто пытаясь успокоить, но немного неловко держит её. Отец улыбается и поправляет хлопковое маленькое одеяло. Между ними мельтешат акушерки, убирая испачканные простыни. Она вспоминает только один отчетливый звук, который может быть лишь воспоминанием о других бесчисленных случаях, когда она слышала его в гораздо менее приятных обстоятельствах. — Анастасия. — Это будет её имя. — Такое хорошее значение. — Ее мать улыбается, и на её щеках играют ямочки. — Нашу девочку будет ждать хорошая жизнь. Глаза распахиваются маленькими трепетаниями, и они впервые смотрят на мир вокруг, всё ещё покрытый легкой мглой ночи. Рот раскрывается от слишком сильного зевка, который застает врасплох. Она вытягивает руки, протягивая крошечные кулаки сквозь пеленатое одеяло, которое пахнет как молоко матери. Ещё не до конца распробованный ею вкус. Она помещается между матерью и отцом в крепких объятьях на кровати. Она любит тепло и чувствует любовь, даже если пока не до конца понимает, что это такое. Гром всё ещё гремит за окном, и ветер дергает ставни, но это не пугает её, пока она чувствует это. Там нет ничего подобного. И она никогда не хочет это потерять. ________________________________________________________________________________________________ Она растёт, и смотрит, и слушает. Она наблюдает за размеренной жизнью деревни и находит людей вокруг интересными. У каждого, от малого до велика есть дело, которое приносит им удовольствие и доход. Несмотря на малый возраст, она любит сбегать от заботливой матери, чтобы на рассвете наблюдать за поющими девушками, плещущимися в воде. Она подглядывает, и это некрасиво, если вспомнить заветы отца, но Настя никак может совладать с любопытством. Её восхищает их красота, и она только надеется когда-нибудь быть такой же прекрасной. Ей однако не нравится, что мама каждое утро заплетает ей косы, тогда как девушки, которыми она восхищается, плетут венки и надевают их на свои короны длинных густых волос. Её отец говорит ей, что она самая красивая маленькая принцесса, и ей хочется верить его словам, потому что она знает, как высоко отец ценит честность. Он никогда не солгал бы ей. Её отец — образец для всех в деревне, он священник, и каждое утро Настя также встаёт рано, чтобы успеть на обязательную молитву. Она уже почти наизусть знает нужные слова, и хочет заставить отца гордиться. Рутина их семьи понятна и проста, и ей нравится то постоянство и спокойствие, которое они имеют, хотя иногда в её душе и появляются мысли о необычайных приключениях за пределами их дома. Но мама печёт ароматный хлеб, и вместе с его ароматом из её головы выветриваются все лишние переживания. Она счастлива, когда их маленькая семья собирается за одним столом вечером, и отец рассказывает интересные истории о жизни церкви и о пожертвованиях, которые пойдут на её преобразование. И когда ей однажды снится кошмар о том, что плохие люди сжигают мамин сад и хватают её своими чёрными руками, разрывая одежду, отнимая от родителей, она просыпается и плачет, и проходит длинный путь до родительской спальни. Её сшитая из соломы и тряпок кукла тащится за ней. Она стоит в дверях, пока ее отец не просыпается, его глаза наполовину закрыты, щурясь на крошечную тень, уставившуюся на него. — Милая, ты в порядке? С помощью соплей, прерывающих постоянное шмыганье, она рассказывает о плохих людях и сожжённых цветах. Страх, что всё это каким-то образом окажется реальным, всё ещё не отпускает её. С сочувственной улыбкой Энзо откидывает одеяло и жестами просит её войти. Она забирается между ними, и место между кажется странно знакомым. У мамы круглый тёплый живот, она шевелится и тоже обнимает её. Аромат лаванды, смешанный с корицей, окружает её, и устойчивое дыхание ее матери усыпляет ее обратно ко сну. Сады снова зацветают жизнью, а солнце становится ярче, чем когда-либо. Ей снятся только хорошие сны, и плохие люди больше не тревожат её разум. Они никогда не вернутся — она уверена. Не тогда, когда она в самом безопасном месте в мире. Когда ей исполняется три, она приветствует вместе со всеми рождение своей младшей сестры. Мелина рождается в разгаре дня, за окном ярко печёт солнце, и ветра почти нет. Теперь, когда внимание матери в основном сосредоточено на новорождённой малышке, Настя может чаще распускать волосы и наблюдать за девушками. Она с разочарованием замечает, что её волосы тёмные, как у её отца, тогда как почти у всех остальных в деревне они отливают золотом. Ей пять, когда отец начинает с ней заниматься. Она стеснительная, но любознательная и старательная. Она может часами писать одни и те же буквы, чернилами стараясь выводить каждую последующую ровнее и чётче предыдущей. Иногда это занятие занимает у неё весь вечер, и она даже забывает об ужине. Отец также учит её читать и иногда говорит непонятные слова, а потом смеётся и переводит их на греческий, знакомый ей. Он треплет её по голове и говорит, что ей пока рано изучать другие языки, на что она обижается и, скрещивая руки, отворачивается. Она очень хочет быть такой же умной, как и её отец, и ей повезло, что он тоже понимает необходимость образования. Она видит другие примеры перед глазами. Некоторые отцы не видят ценности дочерей ни в чём, кроме будущего выгодного замужества. Её отец предлагает выбор. ________________________________________________________________________________________________ Ей десять, когда над островом впервые прозвучали взрывы, когда небо запахло порохом. Она знала раньше о неспокойном море, в котором властвовали корабли турков, но сейчас легенды ужасов, которыми пугали несмышлёных детей ближе, чем когда-либо. Она не знала, что происходило на улице. Она не хотела знать, что там происходило. Сердце в ней стучало так сильно, что грозилось вырваться из груди, но тем не менее она осторожно поднимается на цыпочки и выглядывает в окно и слышит крики, леденящие душу, и видит первую кровь. Она почувствовала холод во всём теле, несмотря на дневной свет, когда её взгляд встретился с чёрными глазами одного из этих людей. Казалось, что она смотрела прямо в бездну, проваливалась в неё… Плохие люди, как в её сне. Давний кошмар стал реальностью. Она вздрогнула, когда хватка на её плече сжалась, как тиски. Она приготовилась закричать, но рука заткнула ей рот. — Тише, Настя, — шепнул на ухо знакомый голос, и это был первый раз, который она помнила, когда её ласковый отец был так груб и решителен. — Пожалуйста, оставайся сильной. Сейчас очень важно, чтобы ты слушала меня внимательно и понимала, о чём я говорю. Она кивнула, не найдя в пересохшем горле достаточно сил, чтобы говорить. Даже когда они спускались по лестнице вниз, в погреб, она оглядывалась назад, продолжая ощущать руку отца на своём плече, направляющую её обмершее тело в нужном направлении. Внизу стояла её перепуганная мать и сестра, потирающая глаза в полном непонимании происходящего. Её подняли из полуденного сна и ничего не объяснили. Отец только открыл скрипучую отсыревшую крышку и сказал спускаться. Она послушалась беспрекословно, беря руку младшей сестры и накрывая её своей. — Что бы ни случилось — не издавайте ни звука. — Она снова поразилась, каким жестким, мрачным казался отец. Она чувствовала холод и страх, и больше ничего, но всё ещё решила не подводить его. Крышка над ними захлопнулась, и в темноте она не видела ничего, только чувствовала запах лаванды, исходящий от светлых волос сестры. Мелина захныкала с непривычки и от того неудобного положения, что они занимали в столь маленьком пространстве. Сердце уходило в пятки с каждым новым всхлипом, который грозился перерасти в рыдания, и совершенно точно выдать их обеих в чёрные руки варваров. Она вспомнила свой сон и взмолилась всеми известными ей молитвами, чтобы он никогда не сбылся, чтобы это всё поскорее прекратилось. Она представила в своих мечтах, что этот день вскоре кончится, когда все турки уйдут с награбленным золотом или тем другим, что им было нужно. Жители острова смогут оправиться от потери денег и драгоценностей, и жизнь вернётся в мирное русло. Тогда её семья снова станет той, что была раньше, и они договорятся никогда не вспоминать об этих минутах. Но Мелина плакала всё сильнее, захлебываясь в слезах, и этот звук определенно был тем, что возвращал её к реальности. Откуда-то сверху донёсся шум, и с силой захлопнувшаяся дверь заставила что-то в её животе упасть. Она прикрыла рот сестре и коснулась губами завитка светлых волос на её виске в попытке успокоить. Голоса сверху становились громче, а обрывки идущего разговора начали доноситься и до них. —… не ври мне, старик! —… никого нет… Речь шла о них! Турки были в их доме, разговаривали с их отцом! Настя не могла не ослабить хватку на мгновение, чтобы потянуться к щели и попытаться взглянуть на происходящее. Как далеко они были?.. —… Сафие Султан ищет гречанок для своего сына… султан любит гречанок… милый ангелок у окна… Серкан доложил… Громкий всхлип, последовавший за вздохом, заморозил её кровь. Сопли размазались по покрасневшему лицу её сестры, а опухшие от плача глаза всё ещё слезились. Нескончаемый поток новых рыданий был неизбежен. — Я хочу маму! — Она нетерпеливо дергала её за рукав. — Где… И тогда Настя сделала единственное, что пришло ей в голову. В панике она снова закрыла рот и глаза младшей сестре и навалилась на неё всем своим небольшим весом, прижав её к полу, который издал небольшой скрип при этом. Она могла только надеятся, что он был слишком громким только в её воображении. Но даже их обоюдное прерывистое дыхание казалось ей в это мгновение слишком громким. — Насух, здесь никого нет! — Её отец кричал, и шум сверху донёсся с новой силой. Непрошенный свет ударил в глаза, заставив её ослепнуть на секунду и сжаться в следующую, когда сразу несколько рук пытались отсоединить её от сестры, в которую она вцеплялась с новой и новой силой. Её глаза встречаются с чёрной бездной, которая до этого отравляла сновидения. Её ноги резко подкашиваются. Требуется вся её решимость, чтобы не заболеть, потерять сознание и рухнуть. Её зрение размыто. Её уши звонят. Она думает бежать, но сомневается, что выберется живой. Показывать страх достаточно позорно; такая демонстрация трусости наверняка принесет ей стыд… или еще хуже. Нет, она в ловушке. Её судьба отныне решена. Её подняли на ноги, но она не могла толком стоять на ставших вдруг непослушными ногах. Турок рядом с ней пах солёной водой и потом одновременно, и она не могла решить, какой запах отвратителен ей больше. Её просто тошнило. Но спасение пришло неожиданно быстро; её толкнули с дороги, так что она упала и отползла, опираясь локтями, назад, вертя головой в поисках сестры. Их отец был в ярости, бросившись на одного из тех варваров, что держали её. Их отец никогда раньше не проявлял физическую агрессию. — Не тронь мою дочь, мерзавец! Дальше всё происходило быстрее, чем она могла осознать происходящее. Сверкнул в предзакатном умирающем свете нож, и кровь потекла по деревянному полу, впитываясь в торчащие опилки и окрашивая их в багровый. Тело её отца упало с глухим стуком. Её глаза расширились, когда она наблюдала за тем, как из колотой раны в его сердце вытекала кровь, кровь, которая была источником жизни — покидала его. Сочилась, мазала её белое платье, стекала красным ручьём в ложбинки трещин досок рядом, когда Настя упала на колени рядом с отцом, больше не обращая внимание ни на кого в комнате. — Папа, проснись. — Она испуганно тыкала в неподвижно лежащего крепкого мужчину, и чувствовала беспомощность и пустоту внутри. Она растерянно оглянулась в поисках — чего-нибудь, чтобы перестать испытывать это чувство беспомощности, но ничего не нашла. Бывший священник Энзо так и не открывает глаза, и она чувствует, как влага стремительно скапливается в уголках её глаз. Она пытается сморгнуть несколько раз, но всё тщетно. Она ложится рядом, прижимается руками и ногами к отцу и заливает его слезами. Сердце распухает от боли. Её грубо отрывают от её горя, но она уже практически не замечает ничего вокруг. Чёрные волосатые руки связывают её и сестру веревками, а мать тщетно пытается что-то вымолить у похитителей. Мужчина по имени Насух небрежно кидает ей скудный мешок с золотыми монетами. Плата за смерть мужа и жизни дочерей. Она видит разрушенную деревню, когда её волокут в сторону моря. Дым везде — окутывает небольшую площадь, застилает глаза и вызывает першение в горле. Она видит лишь силуэты людей, пробирающихся по территории, полусогнувшись или трупы, безжизненно лежавшие на земле. Так же, как и её отец. Её, её сестру и других маленьких девочек затаскивают на один из кораблей и бросают в темный вонючий трюм. Она в темноте. Она в ловушке. Она закрывает глаза и пытается представить всё это как ещё один большой непрекращающийся кошмар.