Прошло много дней, но сегодня Настя чувствовала себя странно воодушевлённой. Обычно её хорошее настроение омрачалось хлопотами и беспокойством за своё положение, но теперь, когда Бехидже, очевидно, приняла её как свою дочь, переживать об этом было бы глупо. Конечно, она до сих пор находилась в неведении насчёт своего будущего. Но просто растратить данное время было бы расточительно? Она проснулась почти на час раньше обычного. Она не устала, на самом деле, но чувствовала прилив энергии. Когда она посмотрела в зеркало, её глаза сияли, подобно изумрудам, волосы блестели, кожа светилась изнутри. Вздохнув, она снова села на кровать — до того, как все в доме проснутся, оставалось довольно много времени, — взяв в руки книгу, которую не дочитала в прошлый раз. На самом деле, Бехидже, обучая её турецкому, давала ей довольно много книг — столько, сколько имелось в наличии у женщины. Настя не думала, что в настоящем господин Агях действительно проводил свой досуг, читая книгу «Вышивание на полотнах. Порадуйте своего господина».
Это не особенно привлекало и её саму. Вопреки советам, которые ей давались женщиной, провозглашавших мудрость и смирение, она интересовалась совсем другим. Например, сегодня книга, которую она читала носила название «История Стамбула». Бехидже говорила, что ей не пристало затуманивать суждения такой молодой девушки, как она, такими вещами. Но она не могла понять, что её суждения уже были затуманены. Возможно, если она бы всё ещё могла остаться той Анастасией с острова Кефалония, беззаботной и счастливой… Но она не могла не понимать, насколько далеко это было от неё сейчас. Иногда она даже теряла счёт времени, не понимая, как могли проходить здесь всего лишь месяцы, а не годы… Она не знала точно, но ей казалось, что её одиннадцатое день рождения уже прошло.
По крайней мере, она уже видела много несправедливости. Тот розовый мир, который она имела раньше, рухнул в тот момент, когда турки сошли на землю со своих кораблей и обрушились на мирных людей. Убили её отца. И тогда она впервые поняла, насколько тонка грань между жизнью и смертью, поняла как любой человек может преодолеть её так быстро и бесславно… То, что она пережила на корабле и после побега, несомненно, наложило отпечаток и на то, как она теперь мыслила. Конечно, Настя старалась не терять веры в людей. И даже то,
каким образом она оказалась на этой земле, не могло отменить этого. Господин Агях был хорошим, бабушка Бехидже была, Рана… Но это не отменяло того, что вся Империя, в которой они жили, была выстроена на крови и плечах людей, которых забирали в рабство; насиловали, кастрировали, продавали… Это было ужасно.
Впрочем, книга описывала всё это в гораздо более ярких красках. Конечно, она была написана тем человеком, что вырос здесь или даже сам участвовал во многих битвах, потому что та гордость, с которой в ней вещалось об Османском наследии, говорила обо всём. В ней буквально оправдывалось всё, что делали и продолжали делать Османы, порабощая чужие народы. Султан Мехмед, завоевавший Константинополь, представал, как освободитель для неверных и заблуждающихся людей, но каждый раз, читая хвалебные оды доблестному султану, Настя не могла не задумываться, сколько невинных жизней было забрано в те дни. И это осознание заставляло комок подкатывать к горлу. Она была христианкой по рождению, а это означало, что она автоматически стояла в этих рядах.
Тем не менее, главы, не посвящённые войне, вызывали в ней совсем другие чувства. Было действительно интересно прочитать про архитектуру Константинополя, а потом и Стамбула, и архитекторов, строивших самые известные мечети… Она успела увидеть некоторые из них мельком, и это были поистине грандиозные строения. Конечно, гравюры, представленные в книге не шли ни в какое сравнение.
И это всё вместе взятое наталкивало в конечном итоге на интересные суждения. Было ли созидание выбором человека, или лишь способом отвлечения от бесконечных войн? Была ли какая-то высшая цель, которой можно было поверить, чтобы столетиями вести войну против остального мира? Или это было в природе человека всегда, а воплощалось в жизнь лишь тогда, когда складывались благоприятные обстоятельства? Конечно, она не могла видеть картину целиком. Но всё же… Конечно, приятнее было думать, что всё имело какой-то смысл, скрытый от ума простых граждан, чем то, что всё это было лишь следствием алчности, злобы и жестокости человека. Что по приказу одного человека, пусть и такого по случайности могущественного, сотни других людей гибли ежедневно по всему миру. Настя потёрла переносицу в потупленном смущении. Возможно, это всё ещё действительно было слишком сложно для её понимания, и Бехидже была права.
Всё, что она
точно могла знать, это то, что она
ненавидела войну.
Итак, листая страницы книги, скрестив ноги и уткнувшись спиной в подушки, она смогла найти тот самый идеальный баланс света и тени, играющих при поднимающемся солнце. Её комната находилась в идеальном месте, достаточно укромном; так, что Настя не страдала от удушающей жары или наступающего ночью холода. В поисках более удобного положения, она перевернулась на живот и вдруг замерла от скрипа половиц, внезапно послышавшегося из коридора. Чьи-то тихие шаги отчётливо прозвучали совсем рядом с её комнатой. Кто бы это мог быть в такой ранний час?
Она нахмурилась. Шаги были слишком осторожными и редкими, походка человека, работавшего очень осторожно, чтобы убедиться, что он не споткнётся и не упадёт ногой.
Или чтобы убедиться, что его присутствие не было никем замечено. Она была уверена, что это не был кто-то из слуг. Они всегда двигались так демонстративно громко, закрывая двери мощными хлопками и топоча ногами. Кроткая усмешка тронула лицо — «и это точно не был Локман-ага». Этот человек уж точно не умел передвигаться бесшумно.
Она закрыла книгу, сунув её под подушку, а затем спустила ноги на каменный пол, слегка вздрогнув от непривычного холода. Пройдя через всю комнату, она слегка приоткрыла входную дверь и выглянула наружу.
— Мел? Что ты здесь делаешь? — Она не смогла скрыть своего удивления.
Светловолосая девочка замерла на повороте, словно заледенев. Настя позвала ещё раз, громче, и только тогда сестра обернулась, уставившись на неё абсолютно пустыми глазами.
— Всё в порядке? — Она сделала несколько шагов вперёд к сестре, но Мелина мгновенно отстранилась.
Внутри неё зашевелилось беспокойство. Мерзкое, липкое чувство проснулась в душе, когда сестра посмотрела на неё взглядом, который она не могла раньше видеть. Там сверкала враждебность. Как будто Мелина закрывалась от неё, пытаясь тем самым что-то скрыть. Настя не знала, что и думать. Да, возможно, в последнее время они несколько отдалились друг от друга. Но это была не её вина! Каждый раз, когда она спрашивала и беспокоилась о сестре, она не могла найти её, потому что та где-то пропадала. А теперь сестра и вовсе кралась по коридорам ранним утром, словно виноватая в чём-то! Это не могло не настораживать.
Настя ещё раз внимательно осмотрела Мелину, подмечая все мелкие детали. Ей показался несколько странным наряд, в который та была облачена — сшитый по восточным мотивам, полностью закрытый, но казавшийся слишком взрослым для восьмилетнего ребёнка, коим являлась девочка. Его подол полностью закрывал ноги. Но даже мимолетного взгляда хватило бы, чтобы понять, что ткань была плотной и наверняка жутко дорогой. Она ещё не видела такого у Бехидже, да и сама всегда была одета куда проще. От нехорошего чувства у Насти засосало под ложечкой.
Под пристальным взглядом старшей сестры, Мелина, казалось, дрогнула. Долгое время её льдисто-голубые, ничего не выражающие глаза, вдруг затуманились пеленой слёз. Челюсть дрогнула, и маленький подбородок задрожал. Она задрожала, будто от холода, и слёзы через секунду хлынули потоком. Настя немедленно бросилась к ней, чтобы обнять, но сестра всё-так же упорно и даже нервно отстранились от её неосторожного прикосновения, словно боялась его, как огня. Она села на пол, отползла и, обняв руками колени, вся затряслась. Теперь она казалась Насте такой маленькой, такой беззащитной, что защемило сердце. Она очень хотела помочь ей. Всем своим существом.
Она села на колени рядом с сестрой, которая в неутихающих рыданиях закрывала лицо руками. Она очень хотела снова услышать её голос, её нежное «Насья», неправильно произносимое, но такое бесконечно родное прозвище. В смятении она хотела попытаться успокоить её, но не знала, как подступиться, чтобы не причинить вреда. Очевидно, что Мелина избегала контакта.
— Пожалуйста… — Настя тихо попросила. — Пожалуйста, скажи мне, что случилось, и я постараюсь помочь…
Мелина подняла голову, посмотрев на сестру ненормальным, безумным взглядом.
— Я хочу домой! Я хочу к маме!
Настя отшатнулась.
— Мел, ты не понимаешь многого… Конечно, мы вернёмся к маме. Когда придёт время, мы обязательно вернёмся.
Ей стало немного не по себе от того, что она не могла прикоснуться к сестре. Ладонь, протянутая для утешительного поглаживания, так и застыла в нескольких сантиметров от тела ребёнка.
— Ну, ты мне не веришь? — Она попыталась улыбнуться. Мелина посмотрела на неё искоса, как испуганный зверёк, и на несколько секунд Насте показалось, что она готова ей что-то сказать, чего она не знала, но потом та вскочила и бросилась прочь. Настя, не ожидавшая этого, вскочила следом, однако сестра к тому времени уже скрылась за углом. Она даже не ожидала, что та могла так быстро бегать в таком длинном платье.
Немедленно последовав за ней, Настя ничего не обнаружила. Она долго осматривала коридор и заглядывала за углы, однако Мелины простыл всякий след. От нехорошего предчувствия снова мучительно засосало под ложечкой. Этот короткий эпизод как будто намертво отпечатался в памяти.
***
Уже спускаясь на кухню, Настя понимала, что от ее хорошего настроения не осталось и следа. Волнение за сестру перекрывало в ее голове все остальные мысли. Нехотя она плюхнулась на подушку рядом со столом, рассеяно наблюдая за хлопотами Бехидже. Духота от идущего из посуды пара перекликалась с жарой, стоящей на улице и создавала совершенно невыносимую атмосферу вкупе с привычными разговорами Бехидже, которая как бы между делом старалась отметить, кто из слуг куда направился и какие дела ждут в новом дне. Вперемешку с неважным настроением у Насти это вызывало головную боль. Слишком ярко, слишком пестро, шумно.
— …А? — Настя моргнула, чтобы разглядеть из-за дыма фигуру подбоченевшейся женщины. — Простите, я прослушала. — Вынужденная стыдливо признаться, она поднялась, чтобы подойти ближе и быть услышанной. — Бабушка Бехидже, вы не знаете что с Мелиной?
Женщина замерла с подносом в руках и выглядела серьёзно озадаченной.
— А что с ней не так, дочка?
— Я видела её сегодня… Она плакала. Почему-то… то есть, она хочет домой… — путано пустилась в объяснения Настя. — Но было что-то ещё, кроме этого… Она не сказала. Может быть, Вы знаете?
Несмотря на сметание, она подняла голову и внимательно посмотрела в глаза Бехидже. Там как будто промелькнуло что-то, но тут же исчезло, и женщина отвела взгляд, пробормотав что-то себе под нос.
— Не знаю, дочка. Твоя сестра нечасто ходит на наши кухни. Вот, возьми лучше этот поднос и отнеси Насуху-эфенди в комнату, он приболел что-то, негодяй!.. — быстро раздала указания Бехидже, не оставляя места для возражений, буквально всучив ей в руки поднос с кашей и травяным отваром. — Да накажи ему, чтобы лежал в постели до вечера, а не шатался по дому! — Женщина пригрозила, вскинув указательный палец. — А то позаражает здесь всех, как бы не господина нашего… Ну, беги, беги.
Морщинистые, но крепкие руки развернули растерявшуюся Настю к дверям. Впервые бабушка Бехидже так настойчиво отправляла ее прочь, вместо их совместной радостной стряпни вместе с разговорами, которые были отдушиной для обеих. В дверях маленькой кухни она натолкнулась на Локмана-агу, который, осклабившись, подмигнул ей, когда она попыталась быстро прошмыгнуть мимо, и перегородил путь, раскинув ручища.
— А, малышка, работаешь? Ну, последний день можно и отдохнуть…
Она исподлобья посмотрела на него, а потом на Бехидже. Что он имел ввиду?
— Заткнись, дурак, следи за языком! — обрушилась на Локмана Бехидже. — Тебе велено его держать за зубами, а лучше бы отрезать, вот что я скажу! Оставь в покое девочку. Хатидже, а ты иди, Насух-ага заждался уже.
— Только не говори что ты привязалась к рабыне… — Мужчина презрительно хмыкнул, после того как Настя отошла на приличное расстояние от кухни и сам прошёл к столу, плюхаясь на кушетку и снисходительно посматривая на вмиг сгорбившуюся женщину, на чьих плечах словно оказалась вся тяжесть мира. — Это было бы слишком грустное повторение старой истории.
***
Настя не хотела заглядывать в комнату господина Агяха. Но в тот день что-то непреодолимо влекло ее туда, на тот этаж, к этим большим дверям и маленькому коридору. Сердце стучало с замиранием, коротко и ритмично, отсутствие слуг настораживало. На миг она представила, что находится одна в пустом доме глубоким вечером, что никого нет и стало жутко. Конечно, встряхнув головой, она тут же отбросила эти мысли. На нижнем этаже кипела жизнь, Бехидже готовила ужин, слуги наверняка сплетничали, а Насух уже вышел во двор за водой. Но на втором этаже было тихо. Пока не послышался приглушённый стон, заставивший ее нахмуриться. Пытаясь определить источник звука, она продвинулась вперёд, и стон повторился снова. И снова.
Из покоев господина Агяха.
И она приоткрыла дверь, чтобы одним глазком заглянуть туда, ещё не зная, что увиденное будет преследовать не в кошмарах много-много ночей впереди. Голубой цвет ткани, распростёртой на полу, однако, показался ей смутно знакомым. Она уже видела это платье сегодня утром… Внутри словно все замерзло.
Она должна была закричать, ворваться туда и заставить все прекратиться, но как будто примёрзла к одному место. Она даже не могла найти в себе сил заткнуть уши, чтобы не слышать этих звуков. Она хотела поджечь все вокруг и одновременно заледенеть и растаять, или раствориться навсегда. Ей надо было спасти сестру, но она больше не знала, как это сделать и одновременно ненавидела собственное бессилие. Страх сковал ее прочно в тиски, парализовав тело, легкие и мозг, дыхание стало замедленным, хотя сердце стучало так, будто вырвется из груди в любую секунду. Раствориться… стать тенью… не понимать происходящее так явственно, нет.
— Ах, маленький шпион, — вкрадчивый голос сзади оборвал не внутренние терзания, заставив обернуться. Мужчина сократил расстояние между ними быстро, словно прыжком и заткнул ей рот кулаком, чтобы она не закричала. — Мы не так глупы как ты думаешь, рабыня из Греции. Было забавно наблюдать, как ты думаешь, что ты самая умная и хитрая. Ты увидела то, чего тебе не стоило видеть. Но это уже не важно.
Настя попыталась закричать, укусить его руку, но хватка была крепкой, как камень. Она не могла сделать даже вдох. Стоны за дверью продолжались, и только нарастали, в это же время она чувствовала, что скоро содержимое ее желудка окажется на полу вместе с желчью. Она ненавидела это место… Противное, жуткое место, в котором они оказались по ее вине…
Затем Локман взял ее за плечи, как тряпичную куклу, и ударил головой о стену. Она едва успела прочувствовать боль, прежде чем ее глаза почернели.
— Хатидже, ах, как же. ах… просыпается! ну вот, почти… Хатидже, дочка, это я, Бехидже. Ты в порядке, птичка? Можешь открыть глаза?
Голова Насти сильно пульсировала. В тот момент, когда она осознала, что проснулась, ей захотелось снова потерять сознание, чтобы избежать боли. Она покачала головой, словно пытаясь избавиться от мухи, прежде чем сдаться и открыть глаза.
Бехидже склонилась над ней, на её лице было написано беспокойство. По обстановке вокруг Настя поняла, что она лежит на ее кровати, в комнате внизу.
— Ну-ка, выпей отвар, он придаст тебе силы! — Тоном, не терпящим возражений женщина предложила ей чашку, которую она с благодарностью приняла.
— Ты в порядке, птичка? — Тон поменялся, когда в нем тут же проявились нежность и беспокойство при следующем вопросе. И неявная тоска…
Настя приложила руку к голове и чуть не закричала, когда нашла место, куда попала. Там уже набухла шишка. Наверное, повезло, что крови не было.
— Нет, я не в порядке. У меня болит голова, — Она зажмурила глаза и сделала большой глоток отвара под одобрительный взгляд Бехидже, не заметив, как пролила немного себе на грудь. — Что случилось?
— Мы собирались спросить тебя, — сказала Бехидже, переглянувшись с одним из слуг, стоящим сзади. — Локман-ага принес тебя сюда. Он сказал, что ты выглядела так, как будто упала посреди коридора.
Имя было всем, что ей было нужно. Настя бросилась вперед в постели, ее взгляд внезапно стал убийственным. Она оскалила зубы, на мгновение выглядя совершенно безумной.
— Это он! — Она взвыла. — Это моя сестра! То что с ней делают!.. пустите меня к ней!.. — Она попыталась подняться, но голова закружилась так стремительно, что ей пришлось снова откинуться на подушку. — Бабушка Бехидже, сделайте что-нибудь!
А потом Настя закричала, громче и громче, чем когда-либо кричала до этого, будучи спокойствием во плоти, и слезы лились по ее лицу, и рыдания сотрясали ее худое тело, когда картинки увиденного всплывали в ее голове раз за разом, сводя с ума от безнадежности, отвратительности и безысходности того, что она предпочитала не замечать, живя в сытости и тепле, что происходило совсем рядом, с Ее младшей сестрой, и она
не могла этого вынести.
— Сделайте что-нибудь! Прошу… Быстрее!.. Агях — чудовище!
Но Бехидже не казалась удивленной. На ее морщинистом лице с лучистыми глазами проступила тень печали.
— Мне очень жаль, Хатидже, чтобы пришлось это видеть. Очень жаль. — Она наклонилась, чтобы поцеловать ее в лоб, но та оттолкнула ее.
— Вы… вы все знали?.. — Она прохрипела. — Боже, ты знала… Ты такое же чудовище как и все они! Я ненавижу тебя! Всех вас… И знаете что?! Я никогда не хотела быть Хатидже! Я не твоя дочь и я ненавидела быть ее заменой! Я делала это потому что уважала тебя, но ты не стоишь ни капли этого уважения! Я — Анастасия! — Выплюнула Настя с нескрываемой ненавистью, снова предприняв попытку подняться, но тело как будто не слушалось. Она снова заметила переглядки слуг между собой боковым зрением. — Почему я не могу встать?.. почему мои глаза слипаются? Чем ты меня напоила, это яд?!
— Это лишь поможет уснуть. Мне очень жаль… Анастасия. — со слезами на глазах сказала Бехидже, прежде чем ее, существенно обессилевшую и размякшую, и от того не в силах дать отпор, снова поцеловать в лоб, капая на него слезами. — Мне жаль. — прежде чем обернуться на Локмана-агу, стоящего все это время с безразличным лицом в тени.
— Надеюсь, плач закончился. — хмыкнул он, подходя ближе и с холодным любопытством, прицениваясь, глядя на заснувшую девочку. — Заказчик ждёт за воротами. Все-таки красивая она, хотя неверная. — вдруг заметил он. — Похожа на ангела, пока не откроет рот.
— Храни ее Аллах. Что же с ней будет? — вздохнула Бехидже.
— Рейхан-ага продаст её кому-то из пашей. Этот бес со всего поимеет лишний куруш, товар у него не пылится долго.
— Что будет со второй? — Женщина спросила намного тише.
— Ах… — Он как будто вспомнил о досадном недоразумении, брезгливо сморщив при этом нос. — Порченая. Больная. Ничего хорошего.
