"Я не знакома с тобой, но я не оставлю путь, Тот, что ведёт к тебе, раскрепощая суть."
***
Она носила широкие рубашки навыпуск, не по размеру, мужские. Я как-то спросила её: "Где ты берёшь такие рубашки широкие?", каждый раз новые, и часто не повторялись снова, словно их у Светки было сотни таких мужских, разных: в полоску, однотонные, с узором, льняные. Она не ответила мне, а только засмущалась, отнекиваясь: "не важно", и всё тут. Не пускала. Мне всегда было так обидно, что я всё никак не могла её разгадать. Это касалось в том числе её творчества. Светка гордо утверждала, что всё, что она пишет- это о ком-то определённом. То есть человек реальный, существует в её жизни. Когда она показывала мне свои новые стихи или тексты будущих песен, я каждый раз прикидывала, кому она могла их посвятить. Абсолютно самобытна, но в то же время зависима от мнения окружающих. В наш период в ней не было "десятков миров", о которых с патетичностью сейчас все непременно расскажут. В то время она была собой. Мы ехали вдвоём после субботника в пустом трамвае, тогда у Светки ещё не появился мотоцикл, которым она всем хвасталась. А была такая фаза, в самом начале нашего знакомства, когда влюблённость поглотила меня с концами, настолько, что я непрерывно искала намёки на нас с ней между её размашистых строчек. В один момент Света достала из рюкзака пожёваный огрызок карандаша и стала писать прямо на жёлтеньком билетике, расположив его горизонтально. Тогда у неё было очень красивое сосредоточенное лицо, я вообще люблю следить за людьми, которые чем-то заняты, находятся полностью в деле. У них очень светлые лица. Убедившись в складности строк, она протянула мне шершавый листочек."Забродило, забредило, взмыло, Все границы разбило, размыло... Я пишу на трамвайном билете О любви, о тебе и о лете."
Я читала строчки в безбожно мелком почерке, боковым зрением подмечая, как оранжевый луч солнца заглядывает в карие глаза, раскрашивая их в копченый янтарь, скользит по очертаниям её заинтересованного лица, настолько близко рядом с моим. Я понимаю, что стоило бы уже перевернуть и посмотреть обратную сторону, потому что Светка молчит и спокойно выжидает мою реакцию на зарождающийся на трамвайном билете шедевр."Летний зной растворился, как не был. Мне б забраться б на самое небо, Чтобы камнем под всеми парами, Лихорадку разбавив ветрами,"
- Классная ритмика для песни, - задерживаю взгляд на билете, хотя давно уже дочитала. - Это она и есть! Только ещё не дописала- места не хватило, - здесь она подорвалась с места, прошастала в начало вагона за новым билетом и, обеднев на 5 копеек, через минуту плюхнулась рядом, приложила листик к красной спинке переднего сидения."А ты прячешь улыбку в глазах, А я пишу на кленовых листах, Что взаймы взяты в осени стылой, Как люблю тебя с нежною силой."
Позже я услышала конечный вариант в её собственной аранжировке. И кому же она посвятила все четыре времени года? С кем проводила последние зимние дни, и, топчась на лежалом снегу, расставалась на ночь? О ком писала на трамвайном билете, в конце концов? Просто у неё такой непростой характер. Светка показывала себя по-разному- в компаниях одна, а оставшись тет-а-тет - совершенно другая. Первое время тех, кому она только начинала доверять и открываться с другой, более ранимой, чувственной стороны, такой контраст повергал в ступор. Словно не может такая мальчиковатая девица-хулиганка с бульварным юмором на языке одновременно быть чрезвычайно чувствительной, глубокой и очень женственной. А я говорила, что может. Почему нет-то, собственно? Ведь Светка такая. Я смогла в этом убедиться, когда мы "обмывали" очередную закрытую сессию в общежитии мединститута и уже хорошо приняли на грудь. Темно, холодно, далеко за полночь, а мы жмёмся на балконе третьего этажа. На лестничной площадке кто-то выкрутил лампочку, поэтому из искусственных источников света оставались лишь тлеющие сигареты в пальцах. Светкин абрис серебрился в лунном свете, глаз не оторвать. Она была выпившей, но грустной- думала о чём-то своём сложном. Картина показалась мне настолько привлекательной, что я остановила чужое запястье на полпути к открытым припухлым губам и поцеловала её. Вышло очень нежно, но меня всё равно потряхивало. Не ответила. - Ты это чего сейчас сделала? Напилась что ли? - по крайней мере, она очень удивилась. Потом засмущалась и под предлогом срочного визита в уборную, покинула меня. А я зато ликовала в душе, потому что решилась. Была такой же смелой, как Светка, пусть и под допингом. Голову всё так же приятно морило от водки. Мой окурок, догорая, полетел в глубь улицы вслед за её бычком. На холоде больше делать нечего.