***
Они разговаривают уже минут десять, зачем так долго? Обсуждают расписание? Не верю, невозможно! А руку он зачем на её ладонь положил? Ну нет! Да какой рогатой наивной дурой я буду выглядеть в глазах Селин? Зачем он так отвратительно со мной поступает? Не понимает, что это все прямым образом влияет на мою репутацию в глазах этой суки? Тем более, после такого самоуверенного текста. Хорошо, я спасу себя сама, не в первой. — Ну что, отменять собеседование? — я тоже умею придумывать. — Какое собеседование? — у Селин аж глаза ещё больше стали и на лоб налезли. — Я уже подыскала несколько новых кандидатур на должность пиарщика. Критические дни, правда, уважительная причина для того, чтобы не работать, но не для всей фирмы. Я же не могу предугадать, что тебе опять в голову стукнет, — посмотрите на Серкана, он начинает злиться, видимо, она почти согласилась остаться. Да какой же ты глупый, не уйдёт она никуда. Слабачка. — Эда, достаточно, мы с Селин нашли точки соприкосновения, она остаётся, — а что же ты не писаешься от радости, женишок? — Да, а нашу маленькую ссору решили обмыть вином сегодня в ресторане, все же в порядке, Эда? Это деловая встреча, ты не думай, мы должны обсудить дальнейшие пути фирмы, у нас много висящих проектов, просто из-за личной жизни не успевали. Пора бы начать наверстывать упущенное, — какая же ты сука, Селин. И ты, Серкан. Нечисть нашла друг друга. — У меня все в порядке, да, кстати, минут тридцать назад ты наоборот говорила, что тебе нужно больше времени на твою личную жизнь, на твоего будущего мужа, Ферита, кстати, помнишь такого? — Серкан дергает меня за подол платья, а Селин изображает максимально расстроенное выражение лица, будто вот-вот заплачет. Оскара в студию, господа. — Мы расстались, Эда, прошу не напоминать мне об этом человеке, — с трудом сдерживаю себя, чтобы истерически не засмеяться. Перевожу взгляд на Серкана, ищу что-то родное, хочу, чтобы он взял меня за руку, сказал ей, что не нужна она ему, и нужна не будет. Но он слишком гордый. И слишком заигрался. Хорошо. Прихожу в себя и молча выхожу из кабинета. Мне здесь больше делать нечего.***
Банка мороженого, сопливый сериал, все, как полагается. Девочки, обеспокоенные моим заплаканным голосом, уже мчат на всех парах, чтобы успокоить, чтобы прозвать Серкана Болата всеми обидными словами и доказать мне, что я достойна лучшего. А мне не надо лучшего, в этом вся проблема. Депрессивные мысли прерывает телефонный звонок. Снова ты. — Слушаю, — зачем ответила, непонятно. Голос ещё такой, будто резали шесть часов подряд. Жалкий. Но не думаю, что ему есть до этого дело. — Прекрати плакать, — просто и по факту. Я не услышала обеспокоенности, лишь сухой приказ. Он вообще умеет по-другому? Точно, нет, робот ведь. — Тебя забыла спросить. Зачем звонишь, я занята, — меня ждет увлекательная неделя страданий и самобичевания, а ты меня отвлекаешь, не видно, не слышно? — Чем занята? Где ты и с кем? — точно робот? Просто, роботы не ревнуют. — Ты невыносим. Я дома, тебе какая разница вообще? Говори, зачем ты звонишь, иначе я сбрасываю, — сил никаких. — Я сейчас приеду, — чего? Нахрена? Увидеть моё опухшее от слез лицо? Ещё чего не хватало! — Не пущу, — хоть и знаю, что сам зайдёт. Даже если двери на все щеколды закрою, даже если вокруг дома бункер выстрою, все равно зайдёт. — Собирайся, Эда Йылдыз, — высказать ещё уйму ласковых мне не дали быстрые гудки. Сбросил. Да и пошёл бы ты к чёрту, Серкан Болат, никуда я с тобой не поеду. Одеваться не стала, но вот девочкам маякнула, что страдания, слёзы и миллион вариантов оскорблений для Серкана Болата откладываются на неопределённый срок. Не успела доесть мороженое, а он уже в дверь тарабанит. Он всегда будет мешать мне жить, или что? — Не открою, ты плохо понимаешь? — подбегаю к зеркалу и начинаю как можно скорее стирать следы солёных дорожек на щеках. Звук бомбёжки по двери усилился. Во избежание незапланированной покупки проворачиваю замок. — Поехали, — да ты вообще осатанел, придурок? Мало того, что приперся, так ещё и увезти пытаешься. — Ты совсем больной? Я никуда с тобой не поеду! — его мои пререкания волнуют мало, именно поэтому в следующие мгновения я уже барахтаюсь на его плече. — Отпусти меня, Серкан Болат! Ты не можешь приезжать ко мне и делать все, что тебе вздумается, заруби на носу! — в ответ глухая тишина, прерванная звуком захлопнувшейся дверцы. — Я не отниму у тебя много времени, Эда Йылдыз, — хоть на этом спасибо, дорогой. — Куда мы едем? — решаю закончить спор, так как он все равно ни к чему дельному не приведёт. За этот недолгий промежуток времени я успела познакомиться со всеми его тараканами, мы даже иногда умудряемся ладить между собой. — Ко мне, — резко поворачиваюсь, собираясь начать возмущаться, но встречаюсь с его серьёзнейшим выражением лица, и решаю успокоиться.***
— Зачем привёз? — аккуратно вхожу в холл, сажусь на диван. Ненавижу незнание. Оно рождает страх. Поворачиваюсь к нему лицом. Серьёзен, как никогда. Кладёт какой-то продолговатый конверт на стол и садится на соседнее кресло. — Решил заплатить за хорошо проделанную работу? Оставь себе на мороженое, — идиот, никаких денег не хватит, чтобы восстановить все нервные клетки, потраченные за этот месяц. — Это билет. В Италию. Вылет завтра, чтобы вещи собрать успела. Бизнес-класс. Наша игра закончена, Эда Йылдыз, — я чувствовала своё поражение, ещё вчера, с каждым ходом Селин я ощущала, что она начинает меня обгонять. Обогнала. Ненавижу. Тебя. Её. Вас. Ненавижу. Ненависть накладывается пеленой на глаза. Слышу, как кровь циркулирует в венах, как бьется сердце, чувствую, как сжимаются кулаки и ярость, заполнившую меня до краёв. — Ты любишь её? — вопрос простой, Серкан, давай, ответь, хватит юлить. — Эда, давай без этого. У меня особое отношение к любви, нигилистическое. Я вижу её своей женой, если ты об этом, — а в глаза не смотрит, ему и не надо, и так чертовски больно, ублюдок. — Я спросила, ты любишь её?! — срываюсь на неистовый крик, подскакивая. Убрал все предметы со стола заранее, знал, что всё будет летать. Разбить об стенку нечего, от этого паршивее, некуда выплеснуть шквал эмоций. Он хочет взять весь удар на себя? — Угомонись, глупая! — действует, как красный платок на быка, и я срываюсь. За считанные секунды оказываюсь рядом. Драться — глупо, но я не дерусь, лишь прижимаю его за воротник рубашки к себе ближе. И шепчу. — Ты любишь её? — в глазах скопились слезы, смахиваю их ладонью как можно незаметнее. — Не люблю, — удивлённо поднимаю глаза, встречаясь с его. Смотрит с жалостью. Вот только этого мне не хватало. — Что ты чувствуешь ко мне? — сердце остановилось, воздух кажется таким ненужным, что я не дышу, лишь жду ответа. Мой вопрос заставил перестать дышать не только меня. Хоть так. — То, что не должен, — признание в стиле Серкана Болата, жаль, что такое больше не прокатывает. Сказать больше нечего, поэтому он продолжает. — Эда, мне пора, — снова начинаю раздражаться, потому что вспоминаю про этот чёртов ужин. — Спешишь к нелюбимой Селин сделать предложение? — закатывает глаза, ишь ты! Меня, думаешь, не бесят эти качели? Один такой? — Эда, пожалуйста, успокойся, тебе пора собирать вещи, пойдём, я тебя отвезу, — ну уж нет, ну уж нет! Подбегаю к дверному проему, становлюсь звёздочкой. Серкан приходится по мне взглядом, пытается незаметно улыбнуться. — Ну и что ты делаешь? Сколько тебе лет, м, ребёнок? — пусть смеётся, не пущу и все. — Не пускаю тебя на ужин. Не сдвинусь с места. Сдвинешь сам, посадишь в машину, я выверну руль посреди трассы, подумай хорошенько. Я серьезно, ты никуда не пойдёшь, — Серкан заливается смехом, а меня начинает это жутко бесить. Однако, остаюсь неподвижной. — Прямо-таки не сдвинешься? Будешь стоять в положении звезды, Эда Йылдыз? Иронично, — действительно, очень. — Буду стоять, — почему его это так забавляет, понять не могу. Ничего необычного, ведь так? — Посмотрим, на сколько тебя хватит, звёздочка, — Серкан и нежность? Звёздочкой назвал? Может он просто не знает, что это достаточно мило? Стоп. Что значит посмотрим? Подходит ближе. Эй, эй, эй, без резких движений. Ближе и ближе. Останавливается тогда, когда ближе уже некуда. Пристально смотрит с каким-то озорным огоньком в глазах. Переводит взгляд на губы, что заставляет мою грудь вздыматься чаще. Закусывает губу. Дотрагивается ладонью до коленки, нежно очерчивает её контур. Перебирает пальцами, продвигаясь выше. То останавливается, то снова поднимается. Учащенное дыхание выдаёт мое возбуждение с потрохами, но я не сдамся так быстро. Не попрошу взять меня от одного прикосновения к ноге. Интенсивно сжимает кожу на внешней стороне бедра, скользит по внутренней, заставляет подрагивать, и все это время не отводит взгляд от моих затуманенных глаз. Интимное место он пропускает, лишь невесомо до него прикоснувшись. Его большая мужественная ладонь уже блуждает по моей талии, лезет дальше, дотрагивается до косточки бюстгальтера, приподнимая её. Хочу возмутиться, но он быстро покидает место преступления, снова перебазировавшись на талию. — Стойкая малышка, а если так? — как понимаю, вопрос риторический. После него едва ощущаю прикосновение к половым губам, благо, защищённым тканью трусиков. Чертовски жалею, что в платье, легче издеваться. Если до этой манипуляции руки были железно параллельны полу, то сейчас локти непроизвольно начинают сгибаться. Вторая рука забирается за спину, находя застёжку от лифчика. Быстро же. Не в силах сдерживаться закусываю губу. Чувствую, что петель у застёжки больше нет, разорвал, вот же, нетерпеливый. Через рукава платья стягивает лямки, а после, оставляет меня без одной части нижнего белья. Что мешает влепить пощечину? Целый ряд фактов. Первый, я сказала, что буду стоять неподвижно, а он делает назло, кидает вызов, поэтому просто не могу сдаться так быстро. Признать, что я слабее? Ни за что! Ну и второй, наверное, инстинкты требуют своё, признавать хоть и не хочется, а что делать? Реакцию тела не скрыть. — Я же вижу твои подрагивающие локоточки, твои искусанные губы, из которых вот-вот сорвётся стон, твою грудь, которой тяжело сдерживать бешено быстрое биение сердца. Почему не сдаёшься? — не думаю, что он ждёт от меня ответа, по крайней мере, не проходит и секунды после заданного вопроса, как его рука отодвинула край трусиков. — Что ты делаешь? — что он делает? Не видно, Эда? Одна рука мучает твою грудь, то с силой сжимая своей грубой рукой, то нежно лаская набухшие соски через платье, а вторая скоро оставит тебя без трусиков. — Воплощаю твои сны в реальность, — самонадеянно, ничего не скажешь. Его пальчики касаются половых губ уже без препятствий, ощущаю степень своей влажности и смущаюсь от того, что Серкан это тоже ощущает. Едва различимый стон срывается с губ, а Серкан одаривает меня самодовольной улыбкой. Стон сработал молниеносно, послужив мощным толчком к возбуждению моего мучителя, и вот средний палец входит в мое лоно до основания. Нет, я не застонала, я закричала от удовольствия. Его пальцы вытворяют с моим телом нечто, я клянусь. Коленки дрожат, локти сгибаются, я почти падаю, ведь Серкан начинает медленно двигаться во мне, попутно присоединяя безымянный. Он плавно выходит, также выходит, ласкает клитор, половые губы, пробирается до точки G, ласково нажимает, выходит, и так по кругу, до того момента, пока тысячи узелков, скопившихся в низу живота не взрываются, и я кончаю. Он подхватывает меня, обессиленную, под бёдра и несёт наверх. К удивлению, не бросает, а нежно кладёт на кровать. — Ты сегодня удивительно нежен, Серкан, какая это муха тебя укусила? Неужели так благотворно действует предвкушение первой брачной ночи с Селин? — думаешь, ты ему больно делаешь? Нет. Глупая. Себе. — Может вытрахать из тебя всю дурь, маленькая звёздочка? — я и ахнуть не успеваю, как этот бугай хватает меня за ступню и разом притягивает на край кровати. Вечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как Серкан Болат в ярости расстегивает ширинку. Страх от предстоящей сладостной пытки лишь разжигает уже давно нахлынувшее возбуждение. Он возбуждён не меньше. Такой вывод был сделан мной по нереально набухшему члену, который даже из штанин был вытащен с трудом. — Хочешь порвать меня, любовь всей моей жизни? — так легко сказать правду, скрыв её за ширмой шутки. — Нет, дорогая, просто затрахать до смерти, чтобы твой милый ротик больше не молотил всякую чушь, — секунда, и я прижата пахом к его бедрам, вторая — и всю меня заполняет член Серкана. Хочется взвыть от ощущения заполненности, первые толчки приносят боль, мешаясь с нотками наслаждения, последующие — заставляют звёздочки в глазах закружится в вальсе. Хорошо? Не то слово. Разрываю стонами не только горло, но и весь дом Серкана. Меня слышно в каждом его уголочке, а возможно и за его пределами. Грубые толчки сменяются медленными, нежными, ласковыми, ладони сжимают грудь, его губы находят шею, облизывая, посасывая, оставляя следы. Почти плачу, когда он останавливает головку прямо на входе в меня. Поддаюсь навстречу, обхватив головку, но он возвращает меня на место. — Что ты хочешь, Эда? — дразнить удумал? Поднимаю белый флаг, сразу же. — Чтобы ты меня трахнул, Серкан Болат, — он снова вколачивается своим членом в мое тельце, ловит губами мои зверские стоны. Ускоряется, а низ живота снова приятно ноет, завязывая очередной узел. Когда его большой палец находит мой клитор, начинает его массировать, при этом ни на секунду не замедляя темп, сил сдерживать приятное тепло не остаётся. Я взрываюсь, вцепившись ногтями в массивную спину Серкана. Он не останавливается, продолжает входить снова и снова, то замедляясь, то ускоряясь, чувствую пульсацию головки внутри себя, понимаю, что он кончает, едва уловимый рык, он вытаскивает член и изливается мне на живот.***
— Кажется, ты не успел на ужин, — по крайней мере я приложила для этого все усилия. Как ни странно, он поворачивается в мою сторону, довольно улыбаясь, чему радуется, интересно? — Какая же ты ревнивая глупышка, я влюблён в тебя, как сумасшедший, Эда Йылдыз, мне нахрен не сдалась Селин, а понял я это примерно тогда, когда прошло дня три с нашего интересного сотрудничества, — сказать, что я в шоке, не сказать ничего. — К чему тогда была игра? — расстроена, да, не признанием, а тем, сколько времени было потеряно зря, и это я глупышка? — Потому что не мог смириться с тем, что такая взбалмошная девица вскружила мне голову. Не хотел принимать ту слабость, что испытываю перед тобой, — скатывается слеза, слеза того самого, долгожданного, счастья. — Наши чувства взаимны, Серкан Болат, — зарываюсь в него, обнимаю со всей нежностью, что была вынуждена держать в себе все это время. — И кстати, ужин я отменил через две секунды после того, как ты вышла из кабинета, — продуман! Продуманище!