Дракон под кожей, бабочка на ладони

Иероглиф дракона на запястье Дазая был весь исчерчен тонкими шрамами. Когда он понял, кому обещан, он тщетно пытался исполосовать свою метку, уничтожить. Он плотно перебинтовывал руки, чтобы чужие глаза ни за что не поняли, не раскрыли эту постыдную ошибку творца, что, играя в кости, выбросил столь ужасающую комбинацию. Он понял почти что сразу, когда только взглянул на забитого оборванного мальчишку, в чьих глазах ярость пылала с нечеловеческой силой. Он увидел в этих серых безумных глазах дракона. Дазай коснулся его руки, нейтрализуя способность, и невзначай повернул её ладонью вверх. Иероглиф выглядывал из-под грязного разорванного рукава. Тот же самый, что Осаму носил на своей коже. И он поклялся себе — мальчишка ни за что не должен узнать об этом. Но и бросить его Дазай не смог. Говорили, его способность одна из самых сильных, что мафии вообще доводилось видеть. Мальчишку нужно было обуздать. Научить, направить. И босс доверил эту задачу ему, а Дазай всегда соглашался на то, что звучало как вызов. Метка лишь усложняла задачу, но не делала её невозможной. Дазай решил, что сделает всё для того, чтобы мальчишка стал сильным, даже если тому придется возненавидеть своего наставника. Дазай и раньше водил по иероглифу тонким лезвием — часто это был скальпель, что он стащил у Мори. Однажды даже доводился до больничной койки. Аккуратная метка всегда раздражала его своей незыблемостью — сколько он не поддевал кожу, сколько не смотрел, как кровь стекает по запястью и по ладони — метка не исчезала. Раны заживали, оставляя тонкие шрамы, а иероглиф каким-то образом поверх них вырисовывался ещё ярче. Впервые задумавшись о своей метке, он разозлился. Пока все вокруг считали метки чем-то милым, Дазай считал это каким-то сбоем. Метки были не у всех, и людей без них Осаму про себя называл свободными и тоже мечтал стать таким. Он слышал много историй о тех, кто умер, так и не встретив человека с такой же меткой, но всю жизнь искал его. Это было жалким. У многих отмеченных становилась маниакальной привычка хватать других за руки и высматривать чужие иероглифы. Дазай отшатывался от них, как от прокаженных. А потом и вовсе начал от греха подальше перебинтовывать свои руки — ещё до того, как пристрастился их резать. Дазай чувствовал себя сломанным, порченым. Никто из свободных обычно не хотел заводить отношений с отмеченными, а большинство отмеченных были помешаны на идее встретить свою судьбу. Осаму было противно, что он заключен в эти нелепые рамки. И в знак протеста он резал ненавистный знак и с отвращением смотрел, как снова и снова тот заживает и остается невредимым. * Мальчишку звали Рюноске Акутагава. И метка на коже была первым иероглифом его имени. Дракон. Дазай искоса рассматривал оборванца, пока тот сидел рядом с ним в машине, уносящей их прочь от грязных трущоб, из которых он его вытащил. — Заберите мою сестру, — без конца повторял оборвыш, и Дазай устал объяснять, что за ней уже послали его людей, и ничего с ней не случится. Но мальчишка не умолкал, и Дазай ударил его по перепачканному лицу. — Замолкни, — Осаму вытер руку о плащ, который накинул на его плечи. — Постарайся не раздражать меня. Мальчишка затих. Дазай выдохнул, оставив руку на загривке Акутагавы — на всякий случай. Когда они только сели, этот безумный попытался пустить в ход свою способность, чем заработал первую оплеуху. Мальчишка был дикий, но Дазай со скрытым любопытством рассматривал его. Было странно видеть перед собой того, кого столько лет уже пытался себе представить. Конечно, ожидания не совпадали с реальностью. Несколько лет назад, когда Дазай еще не начал резать себя, он, бывало, ночь напролет представлял, кто ему обещан. Он не знал ничего — ни пола, ни возраста, ни намека на внешность. Он пытался представить красивую девушку, что походила на официантку без метки в одном из ближайших кафе, но образ рассыпался. Он представлял, какие нежные у нее губы и глубокие глаза — и ничего не чувствовал. И злился, злился, злился. И расчесывал запястье до красноты. И вот обладатель такого же иероглифа перед ним — забитый подросток из самого злачного района Йокогамы, убивший уже, по меньшей мере, пару десятков человек. Пустые серые глаза страшно выделялись на перепачканном лице. Он заметил седые кончики спутанных прядей, падавших на лицо, и в сердце кольнула странная жалость. Дазай понятия не имел, что с ним делать, но ни единым движением не показал этого. Он должен выглядеть безжалостным и уверенным, чтобы мальчишке и в голову не пришло, что внутри Дазай сомневался. Он должен сделать из Акутагавы профессионального убийцу, настоящего мафиози. Он несет за него ответственность. Не потому, что они оба отмечены, а потому, что Дазай пришел за ним, даже не зная этого. Это просто задание. Этот дикий мальчишка — не более, чем его задание.