Эстетика

      Мужчина прибыл в Цишань уже заполночь, и был поражён тем, как ярко возвышалась резиденция ордена Вэнь над остальной территорией. Она была освещена тысячными огнями, оправдывая название города: «Безночный». Это великолепие поражало взгляд любого и разжигало не менее пылкий огонь зависти у того, кто хоть сколько-нибудь выделялся в Поднебесной своей роскошью и любил этим похвастать, порой ненавязчиво, а порой чересчур даже показушно. Вторым типом был прибывший в Знойный Дворец глава ордена Ланьлин Цзинь, изящным движением сворачивая веер и жестом руки приказав повиноваться адептам своего ордена перед вышедшими Вэнь.       Он догадывался, что причина его сегодняшнего визита будет стоявший и прежде вопрос о целостности Башни Кои, как и всего ордена в целом, ровно так же, как и догадывался о предпочтениях Владыки Вэнь и его планах. Гуаншаню оставалось уповать на свою изворотливость и соблазнительность, дабы избежать нежелательных конфликтов, ему их хватало и так почти вспыхнувших в собственном ордене. Давление извне только ухудшило бы положение.       Стоило ли говорить о том, что подозрения плута, не старого, но всё такого же благоухающего перед встречными дамами, было совершенно верным? Описанному из его уст действу не поверил бы тот, кто не видел это своими глазами, хотя в манере держаться они бы точно смогли отличить довольно переменчивый нрав Вэнь Жоханя. Впрочем, кто бы вообще это услышал, если Цзинь Гуаншань обязался молчать ради блага своей разгульной и яркой жизни, как и ради блага его процветающего ордена. Всё, что он может вспомнить, это трепетные прикосновения, тут же сменяющиеся требовательными ужимками и остатками синяков на такой бледной и гладкой коже, о которой глава Цзинь заботился не менее чутко, чем его самая прелестная фаворитка. Внешний вид для мужчины значил довольно много. Только и остаётся, что возродить в сознании пылкое дыхание и размытые слова, а потом невозмутимо обмахнуться веером, понимая, что он уже не в Знойном Дворце, а в своей резиденции, и окружающие ждут его мнения о поставленном вопросе, успешно прослушанном.       Чем дольше Цзинь Гуаншань оставался в раздумьях о прошедшем, тем сильнее его гложили свои собственные сомнения, и он совершенно не подозревал, как ему вести себя перед Владыкой. Стоит ли ему покорно и раболепно склоняться и соглашаться, почти лобызая чужие сапоги, или в некоторых пикантных моментах было бы уместнее проявить пылкую дерзость, дабы установить себя в глазах того как интересную личность, достойную ещё пары-тройки дум о судьбе Ланьлин Цзинь? Мужчина уже не мог точно сказать, делает ли он это всё только ради своего ордена или справедливо опасается за свою собственную жизнь. Он ощущал страх и трепет, когда находился в опасной близости с главой Вэнь, будто стоял пред хищником. Его могли убить, а могли и помиловать, и с каждым разом становилось всё глупее надеяться на второй вариант исхода событий этой странной связи.       Но вот индюк думал, да в суп попал, сколько бы глава Цзинь не заходился и не упивался в своих размышлениях, окружающие его события он мог изменить только действиями. И когда настал очередной день визита в Знойный Дворец, то его оправданное годами лисье чутьё подсказало, что просто так всё сегодня для мужчины не кончится, и какой-то не самый приятный сюрприз будет ожидать в чужих покоях. Гуаншань не желал прислушиваться к этому голосу интуиции, когда прошёл внутрь, не желал думать о нём, когда томно развязывал свой пояс, проскользнув пальцами по складкам чужой белоснежно-алой одежды. Он пытался отогнать это предчувствие, когда опустился на перины, нагой и где-то внутри всё ещё стыдливый, однако опытный снаружи и давящий только соблазнительную ухмылку, парой касаний выводя Вэнь Жоханя из себя. Но когда в нагретом между пылкими телами воздухе послышался странный звук, и холодное лезвие оказалось прижато к разгорячённой коже на шее, чуть ли не обжигая подобным различием температур, глава Цзинь начал понемногу внимать этому интуитивному предчувствию «сюрприза».       — Владыка?       Пока что страх не нарастал так сильно из-за выдвинувшегося на первый план шока от внезапного движения, мужчина мало ощущал, что от прикосновения острого кинжала по его шее потекла струйка крови. На время сознание даже выпало и реальности, и глава Цзинь просто смотрел в алые глаза напротив, налившиеся диким животным блеском. Однако голос был всё такой же отстранённо-сдержанный, только более хрипловатый.       — Я Вас не убью, — почти обнадёживающе, но мужчина склоняется над шеей и слизывает бегущую струйку крови, принося тем самым двоякие ощущения возбуждения и большей тревоги, — но это только начало.       Свечи коптили, и в этой полутьме, будто находясь в агонии, Гуаншань видел отблески чужого лица и горящие глаза напротив. Он чувствовал лёгкие и неглубокие порезы на своём теле. Они были не беспорядочными, а вполне эстетичными. Если бы глава Цзинь являлся сторонним наблюдателем, он бы оценил красоту сбегающей алой крови на бледной фарфоровой коже. Но он был обладателем этой самой кожи. Он мог бы назвать Вэнь Жоханя странным ценителем прекрасного, если бы его разум не начинало лихорадить от осознания всей ситуации, в которой оказался.       Свечи погасли. Он разрывался между буйным желанием и затмившим глаза ужасом. Он почти сходил с ума.       Но глава Вэнь был владельцем своего слова, и никаких серьёзных угроз для чужой жизни не совершил, лишь оставив после своего «каприза» шрамы на почти идеальном теле. Однако и эту проблему он решил. Поднявшись раньше забывшегося беспокойным сном главы Цзинь, мужчина покинул покои и отдал приказ слуге передать гостю целебную мазь, изготовленную девой Вэнь, дабы та помогла шрамам скорее затянуться. Но всё это занимало только затворки мыслей проснувшегося Цзинь Гуаншаня, он спешил покинуть Цишань как можно скорее, сам не зная, чего же он так испугался.       Спустя несколько дней, когда уже точно всё внутри успокоилось, а эмоции и ощущения после пережитого вернулись в степенное состояние, мужчина смог в своей родной резиденции сесть и обдумать произошедшее. Ни с кем он этим не делился, и знали об этом только уши слуг главы Вэнь, которые он, разумеется, успешно унял. Даже адепты, постоянно сопровождающие главу Цзинь в Цишань, были в неведении, а значит, глава оставался со знанием странных предпочтений Вэнь Жоханя один на один. Сначала мысли его были не особо мрачными, он не задумывался об убийстве или наслаждении от медленной смерти партнёра, ибо точно помнил чужие слова, обещающие, что он не умрёт. Но чем дальше думы крутились вокруг этой сцены, тем больше возникало вопросов. Вдруг это убеждение действовало только на одну ночь, и однажды Цзинь Гуаншань действительно будет убит подобным образом? Хоть такая смерть была и не самой ужасной… хотя, нет, она была ужасной и позорной! Это значило необходимость обсудить дальнейшие условия договора с Владыкой, правда, желания вновь возвращаться в те покои не было ни малейшего, ибо в сознании сразу всплывало чумное освещение и глаза, словно две горячих искры.       Время летело, не исчисляемое даже палочками благовоний, и, казалось, только Цзинь Гуаншань опустил веки, уже обернулось вкруг него несколько недель, и письмо с прошением — приказом скорее — явления главы Цзинь в Безночный Город было уже в нужных руках. Глаза бегло читали строки, повторяющиеся из раза в раз, и в горле мгновенно всё пересохло. Сделав нетерпеливый жест покорно ожидающему слуге, дабы тот принёс фруктового вина, глава Цзинь откинулся на подушки и утомлённо вздохнул. Близ него немедленно появилась любимейшая из прелестниц с кувшином прошеного напитка в тонких руках. Она присела рядом и, блаженно улыбаясь, наполнила пиалу вином, будто великолепная Геба протягивала ему сладкий нектар. Это на время примирило сознание мужчины, и он, принимая пиалу, приник к пылающим грудям девы, прикрывая глаза. А та, баюкая таким премилым голоском, перебирала пряди его волос.       Но даже это не продлилось долго, и с мановением следующего витка времени Цзинь Гуаншань уже стоял против Вэнь Жоханя в Знойном Дворце, искусно одаривая того самой приятной из всех улыбок. Разговор плавно перешёл в русло прошлого визита, и из зала всенепременно удалились адепты и слуги.       — Владыка, согласно нашему уговору… Не было особых примечаний к каким-то дополнительным действиям, гм, происходящим во время нашего… времяпровождения. Посему мне хотелось бы заметить, что та забава, право слово, с кинжалом, не входила в договорённость. И, быть честным, я бы не желал её присутствия.       Некоторое время между мужчинами висело молчание, и глава Цзинь нарушал его шумом лёгкого обмахивания веером, нервного слегка.       — Глава, Вы ещё не усвоили одну истину, которую должны были понять в самом начале наших встреч, — нарочито спокойно произнёс Вэнь Жохань и сделал шаг вперёд. Разнясь с тембром своих слов, он грубо подхватил пальцами чужой подбородок и ощутимо сжал, заглядывая прямо в глаза. — Вы, как и Ваше тело, и Ваша душа — принадлежите мне. И будет это идти в ногу со спокойствием Вашего ордена. Стоит Вам воспротивиться — и все прочие старания пойдут крахом.       После этих слов мужчина ухмыльнулся, что пошатнуло стены спокойствия главы Цзинь. Он выронил веер, точно так же и выронил свою милую вежливую улыбку, теперь непонимающе глядя в чужое лицо. Схватив оппонента за запястье, он приложил силу и отвёл руку от себя, сделав шаг назад. Нет. Если позволить так своевольно калечить его тело, то чем же это отличается от продажи души самому дьяволу? Да пусть оно и будет, но Цзинь Гуаншань и так пал слишком низко, продавшись, словно дама из публичного дома. Ниже пасть уже некуда, и он вовсе не собирался. В нём заговорили остатки собственного достоинства, гордость.       Пара выпадов, обмен встречных лезвием меча уворотов и блокировочных стоек, и глава Цзинь разворачивается для финального мановения своим оружием, как остаётся поражённым. В борьбе один на один он мог посоревноваться с Вэнь Жоханем в прыти и скорости, но изворотливость его была ниже, посему он оказался мгновенно ошеломлён быстрыми касаниями в нужные точки. Мгновение — и глава одного из пяти великих орденов попал впросак, позволив заблокировать свои духовные каналы.       Стоило ожидать, что без применения духовной силы сопротивление дольше того, на которое он был прежде способен, поддержать не удалось, и довольно скоро мужчина оказался полностью в чужом распоряжении, связанный по рукам и ногам, утомлённый.       — Отнесите его в покои и подготовьте ложе, — бесстрастно, будто всё это время он действительно вёл лишь непринуждённую беседу, отдал приказ глава Вэнь вошедшим слугам и коротким взглядом проводил растерянную фигуру Гуаншаня.       Заполучить то, что так желаемо, оказалось несложным. Сегодня Владыка планировал вновь научить своего партнёра особой эстетике, подготовив ценимые им кинжалы с выгравированным рисунком, достойным оценки ценителя. Что уж говорить об остроте лезвия.

***

      — К чему такие странные шрамы? — вскинув бровь, поинтересовалась мадам Цзинь, когда посетила их с супругом покои и обнаружила, что на тело мужчины слуга наносит целебную мазь.       — Душа моя, сейчас столь глупо слышать от тебя этот вопрос, — будто страдая от мигрени, вымолвил глава Цзинь. — В недавнем сражении получил.       — Но они же такие… — женщина не договорила, подойдя ближе, дабы рассмотреть эти тонкие, почти идеальные полоски.       — Молю тебя, пойди, раздай приказ слугам о подготовке купальни, — мужчина остановил её касанием к вышивке на рукавах и мягко улыбнулся. — Сегодня мне желаемо провести ночь в наших покоях.       Когда супруга вышла, а за ней удалился и слуга, Цзинь Гуаншань тяжело вздохнул.       Следующий визит в Цишань должен состояться на другой неделе.       Владыка говорил о занятном гибком клинке.