Властитель, с маской из плоти...

      Ичиго разогнулся над клумбой и вытер грязной рукой пот со лба. Солнце палило так, что выжгло людей с улицы, заставляя прятаться по домам. От раскаленного солнечного диска по небу расходились плавящиеся круги, и все вокруг будто тихонько звенело и расширялось. Ичиго глубоко вздохнул и вылил на сухую рыхлую землю ведро воды, и пошел в дом.       Прошло шесть лет. Шесть лет с тех пор, как он в последний раз был на площади перед сенкаймоном в далеком Сейрейтее. Теперь ему было двадцать три, и он начал замечать, как уходит из памяти постепенно незаметно все больше деталей. Сначала он начал забывать имена. Потом постепенно начали затираться события, застирываться и сереть в барабане памяти. Потом он и вовсе осознал, что помнит лишь пару лиц, и недавнее прошлое теперь казалось ему старой сказкой, рассказанной ему кем-то знакомым. Его способности пропали через два месяца. Сначала он ходил по городу, ставшим неожиданно пустым и чужим, вслушиваясь вокруг и озираясь. Было так странно не видеть души, не слышать пустых, не замечать дежурных синигами. Только вой ветра и шум нового для него города. А потом, когда он начал забывать, ему стало казаться, что так было всегда. Теперь, спустя шесть лет, ему наоборот было сложно представить, что когда-то было по-другому. Теперь он работал вместе с отцом в семейной клинике, и тот и словом ни разу не обмолвился с момента его возвращения о Сообществе Душ. Как будто не было синигами, будто отец не стоял с ним в разделителе миров, и Ичиго был ему так сильно за это благодарен. В те мгновения, когда он думал, что его сердце сейчас разорвется от тоски и бессилия, он смотрел на Ишшина, видел его долгий понимающий взгляд, но ничего кроме тишины за ним не следовало.       Единственное, что прекрасно отпечаталось в памяти Ичиго — это Ренджи. Сначала рыжий был убежден, что не сможет пережить эту душащую боль в груди. Когда у него впервые случились панические атаки, он был уверен, что вполне возможно умереть от разбитого сердца. Первое время он кричал и плакал, а потом жгучая боль отступила, и к своему ужасу Ичиго осознал, что пережить можно все. Неукротимое горе, прострелами терзавшее его на протяжении двух лет сменилось тянущей тоской и бессонными ночами. Этими ночами он, лежа на нерасстеленной кровати, смотрел часами в серый потолок и думал, думал, думал. Представлял, как все могло быть, представлял, что он мог что-то изменить и злился на себя, на Ренджи. Он ненавидел себя за неконтролируемое чувство радости и надежды каждый раз, когда он возвращался домой. Казалось, сейчас он завернет за угол, и увидит у своего забора высокую фигуру. И чем ближе он подходил к забору, тем бредовее становились его мысли. А вдруг сейчас? А может быть именно сегодня, в его комнате? Сначала подобное доводило его до горячих яростных слез, а со временем он начал смеяться над собой и своей глупой надеждой. С течением времени мысли о своем бывшем любовнике сделались такими постоянными и фоновыми, что в душе Ичиго появилась твердая уверенность в том, что их расставание временное, что пройдет еще год-два и Ренджи вернется, зайдет к нему в комнату и улыбнется, рассказав смешной случай со службы. Но Ренджи не приходил, и его образ в памяти Ичиго пошел белыми пятнами шума, как железо коррозией.       Куросаки растянулся на шезлонге на газоне своего дома и закрыл глаза. Сквозь веки пробивался красно-оранжевый свет, тепло согревая лицо. Его кожа стала золотисто-коричневого цвета. Волосы отросли и стали жестче. Его фигура, всегда складная и развитая, окончательно сформировалась и расцвела. Ичиго смотрел, как стекают по его торсу капельки пота и собираются в ложбинках его пресса в маленькие озерца. Последние два года до него никто не дотрагивался. Первые несколько лет он пытался построить отношения, забыться, были у него и девушки, и даже парни, но простая физическая близость не стоила того, чтобы потом по крупицам собирать и склеивать вновь разлетевшееся на мелкие осколки сердце. Сестры выросли и теперь сами ходили на свидания, иногда вздыхая и жалуясь, когда же их старший братик найдет себе кого-нибудь. Ичиго лишь улыбался фальшивой улыбкой и смеялся, что найдет сразу же, как выдаст замуж своих двух сестренок.       Гроза пришла в полдень, когда на небе не было ни одного облачка. Куросаки дремал на своем шезлонге, расслабленно раскинув ноги, когда услышал чужие шаги. По дорожке от калитки к нему неспеша приближалась фигура. Лысый череп, красные полосы на глазах, хищный оскал. Ичиго сидел и щурился, пытаясь расшевелить ленивый ворох памяти. И вдруг осознание прошило его раскаленной иглой.       — И… Иккаку?       Ичиго подлетел, чувствуя, как у него немеют руки.       — Привет, Ичиго. — лысый склонил голову, глядя неприятным взглядом цепких глаз, от чего Куросаки испытал забытое чувство опасности.       — Что ты здесь делаешь?       Иккаку Мадараме громко рассмеялся, обнажив в улыбке зубы.       — Ичиго Куросаки, а ты не изменился, все такой же конкретный. — он похлопал ладонью по плечу рыжего, от чего тот скривил губы, затылком ощущая сигналы воющей сиреной интуиции.       — С чего бы вдруг мне меняться. В чем дело, Иккаку?       — Неужели я не могу при возможности навестить старого друга? Сколько лет мы не виделись?       — Шесть лет. — рыжий сам не заметил, как начал по-немногу расслабляться.       — Рассказывай, как твои дела.       Они сидели на раскаленных на солнце пластиковых стульях и неспеша потягивали холодное дешевое пиво. Неспеша делились новостями, вспоминали старое. Ичиго удивился, как быстро его память восстанавливала, как ему казалось, давно забытые события. Куросаки улыбнулся и откинулся на спинку. За весь разговор он ни разу не упомянул своих старых друзей и Ренджи и был доволен, что Иккаку не вспомнил об этом тоже, но…       — И ты даже не спросишь, как у него дела? — вопрос проехался по Ичиго обжигающей волной по загривку, заставляя вскинуть расширившиеся в удивлении глаза.       Куросаки стиснул зубы и усмехнулся, опустив лицо.       — И как давно ты знаешь?       — Практически с самого начала, как мне кажется.       Тепло стремительно покидало кончики его пальцев, в ладонях закололо, а внутри постепенно начала расти пропасть.       — И как у него дела? — рыжий двинул челюстью и прикусил щеку изнутри.       Ичиго почувствовал, как бешено у него заколотилось сердце, что стало трудно дышать.       — Он женится.       Куросаки провел ладонью по лицу, а внутри все оборвалось и рухнуло вниз.       — Когда?..       — Церемония состоится через две недели.       Ичиго встал, не в состоянии больше сидеть и запустил пальцы в волосы, пристальным взглядом буравя Мадараме.       — Ты не спросишь на ком?       — Кто? — прохрипел рыжий, начиная дрожать.       — Рукия Кучики.       Ичиго медленно подошел к Иккаку и схватил его за ворот рубашки, крепко сжав в оцепеневших пальцах.       — Тебе это кажется смешным? — угрожающе тихо проговорил он, внимательными глазами впившись в лицо синигами. — Ты пришел сюда ради этого?       — Полегче. — одним легким движением Мадараме освободился от захвата Ичиго, переведя плечами. — Я думал, тебе это будет интересно.       — Убирайся. — прорычал сквозь зубы Куросаки, с ужасом отмечая острую резь в глазах.       В один момент вскрылись все старые раны и потекли кровавыми реками, затапливая Ичиго океанами боли. Он пошатнулся, ощущая, как земля уходит у него из-под ног. Мысли даже не могли сформироваться у него в голове и так и повисли разбитыми словами в черной пустоте. Он был уверен, что его сейчас стошнит. Он захлебнулся и, взяв лежащую на траве футболку, вышел на улицу.       Солнце кусало кожу со всех сторон, когда он поднялся на залитую бетоном крышу. От зноя звенел воздух, и от этого становился таким плотным и неподвижным, словно кисель. Ичиго видел, как вздымается его грудь от оглушающих ударов сердца. Он приложил руку к груди и растворился в этих подбрасывающих тактах внутри. Так легко преодолеть один барьер, потом второй, тонкой проволокой забора отгораживающий широкий парапет от безопасной зоны. Он улыбался. Шаг к краю, еще один. Он не мешкал и не думал. Глубокий вздох, шаг.       Тишина. И хлопок.       Ичиго открывает глаза и видит голубое небо. Распущенные красные волосы. Он слышит свой счастливый смех, но не понимает откуда он идет. Он поднимает вверх руку и пытается ухватить неясный образ. Черный этнический узор на гладкой коже. Под голыми икрами он чувствует мягкую пыль Руконгайских дорог, его лицо овевает ласковый ветер. Ичиго смаргивает застилающие глаза слезы и улыбается. Ласковый испуганный взгляд карих глаз напротив и нежные любимые губы. Рыжий чувствует на себе прикосновения чужих рук, которые пытаются его поднять и куда-то унести, и слышит родной низкий шепчущий голос.       — Ичи, вставай.