***
Шум льющейся воды и аромат горького шоколада с апельсином — кажется, он по-прежнему пребывает в забытьи. Но как вообще это возможно, учитывая то, где он в данный момент должен находиться? Эрик открывает глаза и первое, что видит — это его шкафчик в раздевалке Бесстрашия. Какого, блять, дьявола?! Он изо всех сил старается вспомнить последние события, но понимает, что не может сосредоточиться, все мысли ускользают, стоит ему только попытаться напрячь мозг. Лишь осознание того, что его сердце снова бьётся за грудиной, кажется ему странным, но только мгновение. Спустя секунду, и эта мысль испаряется, и остаётся лишь одно единственное чувство: ощущение Её близости и возбуждение, не позволяющее сделать полноценный вдох. Эрик опускает взгляд на свои руки и нервно хмыкает — пальцы безнадежно трясутся. Он понимает, что давно уже должен обернуться, но жуткий страх сковывает, расползаясь по телу, липким слоем обволакивая нутро. Нет, не просто страх, скорее, панический ужас — вдруг это всё нереально. Что, если в этом и заключается его вечная пытка: ощущать Её запах, чувствовать кожей, захлебываясь вожделением, снова и снова умирать от этой жуткой боли в груди. Но один единственный момент в происходящем не позволяет панике одержать над ним верх: его сердце бьётся, а значит, он живой. Хищник снова просыпается, рвется доминировать. Жалкая тряпка! Трясешься тут от страха, вместо того, чтобы действовать. Вынь голову из задницы и обернись наконец! Она здесь, рядом. Минуту назад нас разделяла вечность, а теперь лишь два шага. И Эрик оборачивается, игнорируя чувство дежа-вю. Девушка стоит в душевой кабинке и смотрит на него неотрывно. И снова тахикардия, поверхностное рваное дыхание. Ноги сами несут его к Ней, шаг за шагом. Он подходит и несколько мгновений просто смотрит, пожирает взглядом, изучая внимательно каждый миллиметр её тела, не испорченного пирсингом или тату. До боли всё в нём ему знакомо, Эрик знает каждую его клеточку. Откуда? Молодой Лидер не имеет ни малейшего понятия, но он точно знает. Помнит её стоны и запах её желания, тонкие пальчики, которые ласкают разгоряченную кожу, доводя до исступления. Всё это с ними уже было, где-то или когда-то, в прошлой жизни или параллельной вселенной — сейчас не важно. Важна только Она. Одежда вся быстро отправляется на пол, и он заходит в душевую. — Эрик, что ты делаешь? Тебе лучше… — снова дежа-вю. — Я не могу, — он тянет руку над ней, меняя прохладную воду на теплую. — Не хочу останавливаться, — всего на секунду он прислушивается: боли больше нет, она отступила, оставив после себя слабый след и тонкий рубец на сердечной мышце. — Чего же ты хочешь? — девушка делает шаг назад, впуская его под горячие струи. — Тебя, — он протягивает руку и накрывает ладонью её грудь, не прерывая при этом зрительного контакта. — Хочу тебя одну, — перекатывает между пальцами твердый сосок. Эрик наклоняется к её лицу, и Лив издает тихий стон. — В своей постели и в своей жизни, — и без того рваное его дыхание почти замирает, когда их губы наконец встречаются. И снова дрожь охватывает от самой макушки до кончиков пальцев ног. Такое сладкое чувство, знакомое до приятной боли. Он льнет к ней всем телом, прижимая девушку к мокрой стене, исследует горячим языком её рот и хрипло стонет, упираясь стояком в её плоский животик. Руки Лив вовсю уже гуляют по его мощной груди, царапают ноготками мокрую, разгоряченную кожу, спускаются вниз, едва касаясь живота, и Эрик рефлекторно его втягивает, со стоном выдохнув ей в губы. Её волшебные пальчики смыкаются вокруг его члена, начинают ласкать его неумело, но так нежно, что стон мужчины вскоре превращается в скулёж. Он начинает двигать бедрами, имитируя половой акт, но наконец понимает, что такими темпами сейчас просто кончит ей в ладошку. Положив руки девушки себе на плечи, Эрик с утробным рычанием поднимает Лив, придерживая под ягодицы, и она обвивает ногами его торс. Заметив беспокойство в её затуманенном взгляде, он трётся щекой о её щёку (ещё один, нехарактерный для него, жест, который с ней кажется странно привычным) и слегка прикусывает мочку ушка. — Эрик, я должна предупредить… — Тшш… — на секунду упирается лбом в её лоб. — Я знаю, — захлёбываясь желанием, Эрик касается пульсирующей головкой её влажного входа. — Не бойся, просто позволь мне, — не дожидаясь реакции, он целует девушке шею и одновременно начинает входить в её тело. Лив такая тесная, что у мужчины едва что-то получается, и это даже немного больно, но от возбуждения у него уже гудит в ушах и сдавливает виски. Напряжённая плоть медленно растягивает девушку, и он чувствует, какая она горячая и восхитительно влажная внутри. Оливия часто дышит от желания вперемешку со страхом, и он сильнее прижимает её к себе, снова трётся щекой о её щёку, продолжая медленно входить в неё, пока не упирается в преграду. На мгновение замирает, но Лив начинает нетерпеливо ёрзать в его руках. — Пожалуйста, сейчас! — шепчет она, запуская в его ухо язычок, и от этой ласки Эрика начинает трясти, словно в лихорадке. По телу, волна за волной, бегут мурашки, и он снова боится, что так и кончит раньше времени, не завершив дела. Впервые на его памяти случается с ним подобная нетерпячка, хотя, если хорошенько подумать, то в ЭТОЙ жизни и секс у него впервые. Молодой Лидер ещё помнит самым краем своего сознания, где сейчас должен находиться, что это его второй шанс, и нового уже точно не будет. Ему столько хочется сказать ей, но язык совершенно не слушается, сейчас он способен только на то, чтобы ласкать её, вылизывать нежную кожу на её шее, снимая с неё капли воды. Он толкается сильнее, разрывая тонкую плёнку, и снова замирает, желая хоть немного смягчить для девушки сложный момент. — Эрик, ещё, прошу! — вопреки его ожиданиям, Лив не испытывает сильной боли, а вот нетерпение её растет на глазах. — Мне не больно, я хочу тебя всего, — и он, конечно, подчиняется. С глухим рычанием он входит в неё настолько, насколько только способно впустить её тело, и, как ни странно, она принимает его полностью. Сходя с ума от наслаждения её влажным теплом, Эрик начинает двигаться, с каждой фрикцией теснее прижимаясь пахом к чувствительной точке между её ножек, и спустя короткое время, чувствует, как она сотрясается в оргазме. Прижатая им к стене, Лив судорожно ловит ртом воздух, а он просто плавится от этого зрелища, продолжая входить в неё, не в силах остановиться или отвести взгляд. Немного оправившись от сладких спазмов, девушка возобновляет свои ласки, целует и прикусывает кожу на его шее, царапает ноготками его бритый затылок, и он понимает, что сейчас просто взорвется от этого безумия, с которым граничит его наслаждение. — Лив! — он кончает, изливаясь глубоко внутри неё, повторяя её имя, как в горячечном бреду, впитывая её близость каждой клеточкой себя. За дверью раздевалки слышатся голоса — кого-то ещё принесла нелёгкая, позаниматься спортом посреди ночи. А может и не спортом. Он мысленно ухмыляется. И пусть катятся к чертям, он ещё не готов выпустить её из своих объятий. — Мне столько нужно тебе сказать, — он осторожно ставит девушку на мокрый кафель. Повернувшись спиной к беспардонным посетителям, которые нагло роются в своих шкафах и, наверняка, кидают на них завистливые взгляды, бесстрашный заслоняет девушку своим мощным телом, укрыв её от посторонних глаз. — Так скажи сейчас, — шепчет Лив. Ей вообще пофиг на то, что они тут не одни. Пусть на здоровье себе любуются шикарным лидерским задом. — Я не знаю, с чего начать, — Эрик наклоняется и касается лбом её лба, убрав с него мокрую прядь. Оливия улыбается. — Это прозвучит банально, но начни с главного. — С самого? — он улыбается ей в ответ, закусив губу, и этот трогательный жест не ускользает от её внимания. Лив покрывается мурашками, и крепче обняв его, прячет лицо на его груди. — А как иначе? Конечно, с самого. Набрав в лёгкие воздух, Эрик вдруг понимает, что не в силах произнести ни слова. Сердце снова колотится о грудину в бешенном ритме. Так тесно к нему прижимаясь, Лив, наверняка, чувствует его подступающую панику, но ему уже всё равно. Главное, чтобы она не оттолкнула. Сейчас он может думать только о том, чтобы девушка продолжала держать его, словно, если она разожмет руки, то всё вокруг него исчезнет вместе с ней. — Знаешь, у меня в детстве был игрушечный медведь, — немного отстранившись, она смотрит ему в глаза. — Он был говорящий. Если посильнее нажать, то он говорил: «Я тебя люблю», — Лив продолжает улыбаться. — Но только, если нажать, — уголки губ Эрика непроизвольно ползут вверх, и тахикардия постепенно сменяется бабочками. Девушка приподнимается на цыпочки и касается губами его уха. — Я тоже тебя люблю.Глава 8
8 сентября 2020 г. в 18:52
В зале заседаний собрался народ. Эрик обводит присутствующих ленивым взглядом, развалившись не в меру вальяжно на вполне удобном стуле типа кресла. На скамейках примостилась куча всякой шелупони самых разных мастей. Хрен их разберёт, откуда вообще взялись все эти праздные зеваки. То ли дело, Господа Присяжные Заседатели. Молодой Лидер не может удержаться от кривой ухмылки. Серьёзный такой народец, лица у всех важные, небось, каждый из них считает себя не последним человеком в этом, ммм… — он мысленно пытается подобрать определение, но ничего не приходит на ум, — …месте. По сути, он ведь так до конца и не понял, где именно находится. Возможно, это какой-то иной мир, или лишь его тень, иллюзия, которая развеется, и после нее не останется ни-че-го.
Прокурор, ооочень суровый чувак, сидит за своим столом, поглядывает на часы и изучает бумаги. Сколько времени он его допрашивал — одному чёрту известно. Время здесь тянется совершенно неопределенно. Окучивал его старательно, несколько раз уходил, потом возвращался, цеплялся к каждому слову, которое ему удавалось вытянуть из него клещами своего невыносимого занудства. Задавал какие-то вопросы, все о его прошлом, и только в Бесстрашии, да и не удивительно, иной жизни Лидер уже и не припомнит. Грязные делишки наружу выворачивал, запугивал «сектором раздумий», как дитя малое, честное слово. Эрик за свою жизнь столько дерьма насмотрелся — попробуй отмойся, а тут его, блять, душевными муками пытаются кошмарить. Да что они вообще о них знают?!
— Эрик, — мужчина в соседнем кресле пытается привлечь его внимание. (Блять, ну что ещё?) Эрик, закатив глаза, поворачивается к назойливому типу. — Соберись, ты слишком расхлябан. У меня складывается ощущение, что тебе и вовсе нет дела до вердикта со всеми вытекающими, — надо же, а парень не дурак, прямо в точку попал.
— Я не совсем понял, ваш прокурор имеет какой-то зуб на таких, как я? Или он просто гандон от рождения? — собеседник, и его адвокат по совместительству, краснеет. Ну, всё ясно, в общем-то. — Понял. Тогда позволь другой вопрос.
— Всё, что хочешь, — парень оживляется. — Я рад, что ты наконец проявил интерес.
— Меня будут судить по последнему деянию. Всё, что я делал перед самой смертью, было лишь с одной целью.
— Ты спасал Оливию, — Адвокат кивает так, словно знает о чем или о ком говорит, и это Эрика начинает злить.
— Именно, — Лидер раздражённо хмурится. — По сути, это благое дело, но вот ваш прокурор иного обо мне мнения. Он непременно постарается затолкать меня в это самый ваш «сектор раздумий».
— Ты прав. Постарается. Поэтому мы должны…
— Ошибаешься. Нихрена я никому не должен! Что будет вашем хваленом «секторе покоя»? Там я Её забуду?
— Конечно же нет! Но ты перестанешь страдать. Твоя душа успокоится.
— Ясно, — отвернувшись, Эрик складывает руки на груди.
— Ясно что?
— Что ваш «сектор покоя» мне нахрен не сдался.
Наконец разговоры в зале смолкают, и устанавливается тишина. Эрик чувствует облегчение, даже после смерти голова у него просто раскалывается. Напряжение никак не отпускает, будь оно неладно, за грудиной по-прежнему болезненно щемит, словно в сердце застряла пуля. Но с этой болью он уже успел сродниться, она ему нужна. Теперь, когда он понимает, что никогда больше Её не увидит, страдания — единственное, что ему осталось, чтобы он мог чувствовать себя человеком. Да вообще чувствовать. Боль, по крайней мере, напоминает о том, что Она у него была, а он был у Неё.
— Господа присяжные, — Прокурор выходит в центр зала и обращается к «важным» людям в черных костюмах. — Сегодня мы рассмотрим историю о самопожертвовании, — последнее слово говнюк нарочито выделяет. — Я мог бы много вам рассказать о прежней жизни обвиняемого. Да-да, вы не ослышались, именно обвиняемого, и сейчас я вам объясню, почему. Эрик Колтер, прикрываясь своим положением и служебным долгом, натворил за свою жизнь, не столь, хочу заметить, продолжительную, столько ужасных вещей, что в совокупности они потянут на тысячу безвременных сроков в «секторе раздумий». Но у нас с вами есть закон, и мы будем судить его по последнему деянию. Как все в этом зале знают, — Обвинитель наконец поворачивается лицом к залу, одарив, как долларом, Эрика красноречивым взглядом. — Бывший Лидер Бесстрашия поступился собственными принципами, поставив чужую жизнь, а именно, жизнь Оливии Итон, — Эрик сжимает кулаки. — Превыше своей собственной. И всё, казалось бы, ясно и понятно. Прямая дорога нашему герою в «сектор покоя», — он делает многозначительную паузу, нагнетает. — Если бы не одно «но». Обвинение вызывает свидетеля. Позвольте представить, Хронос.
Что, блять? Эрик нервно дёргает головой. В душе он всё тот же эрудит, и конечно же помнит уроки истории, включая древние мифы, которые чудом сохранились с прежних времен. В зал заседаний входит молодая женщина. Вернее даже сказать, не входит, а вплывает. Её лёгкая, почти воздушная, поступь не имеет ничего общего с тем, что Эрику доводилось видеть прежде. Женщины в Бесстрашии не отличаются особой грациозностью, за исключением некоторых особых случаев (болезненный спазм с утроенной силой сжимает сердце молодого Лидера).
— Какого хрена Хронос — баба? — он от изумления сползает на стуле. Краем глаза взглянув на мужчину рядом с собой, бесстрашный понимает, что тот в ахуе не меньшем.
— Её визуальная принадлежность к женскому полу сейчас не главное, что нас должно волновать.
— Да мне то похрен, по большому счету, — Лидер пожимает плечами и продолжает с неподдельным интересом следить за происходящим.
Не ожидал он после смерти такой развлекухи. Хищник, впервые за долгое время, настороженно поднимает голову.
Успокойся, бро, всё путём. Мы уже сыграли в ящик, помнишь? Хуже точно не будет.
— Я не стану задавать свидетелю вопросы, — Прокурор всё с тем же надменным видом снова вышагивает перед присяжными. — Она лишь покажет нам женщину, ту самую, которую наш ответчик, как он, наверняка, уверен, благополучно спас, — в груди Эрика вдруг что-то словно обрывается. Хотя, вроде бы и нечему, у мертвецов сердце не бьётся.
На большом экране появляется знакомое лицо, и молодому бесстрашному едва удаётся сдержать стон, так и рвущийся наружу. Какого, спрашивается, хрена? Он ведь уже умер, тогда почему так больно? До сих пор.
Эрик вглядывается в родные черты, буквально пожирает глазами экран. Это и правда она, но Лив изменилась. Что же не так?
События быстро меняются, вокруг девушки мелькают люди, самые разные. Их много, и всё происходит, словно в ускоренном воспроизведении. Лишь одно продолжает оставаться неизменным — её одиночество и этот потухший, совершенно безжизненный взгляд. Вот что Эрик сразу заметил, но не мог дать определения тому, что видит.
На огромном экране начинают меняться картинки.
— Посмотрите внимательнее, Господа Присяжные заседатели, — надоедливый поганец не желает заткнуться и порядком уже начинает злить.
Бесстрашный хмурится, и между бровей пролегает вертикальная складка. Та самая, с момента знакомства с Лив ставшая уже неотъемлемой чертой его лица. Интересно, если сейчас просто взять и придушить этого, болтливого не в меру, говнюка? Что будет? Они ведь, по сути, и так тут все жмурики.
— Вот Оливия через год после того, как героически была спасена нашим ответчиком, — девушка на экране сидит на каменном полу, точнее, на тяжёлых берцах, скрестив ноги под собой.
Невозможно увидеть её лица, Оливия неотрывно смотрит в стену перед собой, и ракурс меняется. Стена начинает приближаться, словно на неё навели камеру и увеличили зум. По спине Эрика вдруг пробегает мерзкий холодок и сразу пробирается под кожу. Лидер непроизвольно вздрагивает.
Она сидит напротив «Стены Славы», в которой хоронят Лидеров Бесстрашия и выдающихся командиров. Картинка снова меняется, меняется лишь одежда, в которую одета девушка, но место и её поза остаются прежними.
— Это она, спустя пять лет, и десять, и двадцать, — застывшее сердце в груди продолжает болеть почти невыносимо, и Эрик морщится, закрыв лицо руками. Экран перед ними темнеет. — Оливия, как и обещала Вам, проживёт долгую жизнь, — на этот раз Прокурор обращается к нему, и бесстрашный смотрит на него исподлобья измученным взглядом. — Жизнь, полную страдания и одиночества, на которое Вы обрекли её своим героизмом, кстати сказать, весьма поспешным.
Снова загорается экран, и на нем появляется девушка. Рядом с ней стоит Макс, и их взгляды направлены на один и тот же монитор. Мужчина ядовито ухмыляется, а по лицу Лив катятся огромные слёзы. Но вдруг, спустя пару секунд, что-то падает на них с потолка из вентиляции. Оливия успевает отскочить, смотрит полубезумным взглядом на Кристину, и та кивает ей на дверь. Выскочив из диспетчерской, она лишь краем глаза успевает заметить, как людей Макса берут под стражу.
Девушка несётся, не разбирая дороги, спотыкается, падает и снова поднимается, продолжив бежать. Когда она наконец попадает по назначению, Эрик понимает, как хорошо, что перед ними лишь изображение, но нет звука. Услышь он сейчас её крик, наверняка, умер бы во второй раз прямо тут, в этом зале.
— Оливия не простит своего брата до самой его смерти, — голос обвинителя доносится до него, как сквозь вату. — Девушка так и останется одна. У нее не будет друзей, она не создаст семью, и когда ее не станет, Оливия не оставит никакого упоминания о своем существовании. А вот Вы, Лидер, — Прокурор подходит к их столу, и опершись на него руками, смотрит Эрику прямо в глаза. — Вас похоронят в Стене Славы. Почетно, — мужчина ухмыляется, и терпению бесстрашного наступает конец.
— Я признаю свою вину! — поднявшись на ноги, Эрик стучит ладонями по столу с такой силой, что массивное дерево не выдерживает, и стол заваливается с треском. В зале повисает оглушительная тишина.
— Эрик, что ты делаешь? — цедит сквозь зубы Защитник, лихорадочно при этом собирая с пола бумаги, но Лидер игнорирует его шипение.
— Вы же не думаете, что признанием улучшите как-то своё положение? — в глазах прокурора загорается недобрый огонёк.
— Нет, не думаю. Я осознаю, где нахожусь.
— Вот и прекрасно, — он довольно скалится, и Эрик понимает: видимо, всё-таки, от рождения он такое говно.
— Я хотел бы задать вопрос свидетелю, — Адвокат поднимается с места и выходит на середину зала, смерив Эрика укоризненным взглядом. Лидер лишь закатывает глаза — какого, блять, хрена… — Как известно всем, здесь присутствующим, госпожа Хронос, — он оборачивается к женщине. — Могу я так к Вам обращаться? — она улыбается и утвердительно кивает. — Так вот, госпожа Хронос в силах показать нам не только будущее, но и продемонстрировать любую модель событий, которые не состоялись, но могли бы, в совокупности определенных факторов.
— Что ты делаешь? — Прокурор говорит тихо, склонившись прямо к уху коллеги, но Эрик хорошо их слышит. Защитник пожимает плечами.
— Просто хочу кое-что проверить, — его взгляд возвращается к свидетелю. — Только, для начала, у меня есть один вопрос: имела ли место точка невозврата?
На этом момент в зале вдруг повисает такое напряжение, что молодому Лидеру кажется — шевельни он сейчас рукой, в воздухе заискрятся электрические разряды. Эрик поднимает ладонь перед собой и поворачивает её несколько раз, чисто машинально — ничего не происходит.
— Точка невозврата достигнута не была, — голос женщины от чего-то вызывает необъяснимую дрожь во всём теле. Бесстрашный рефлекторно вздрагивает — странная особа. Хотя, если разобраться, то и не особа вовсе, скорее, нечто. По спине снова бегут мурашки, достигая затылка, и Эрик прогоняет их, тряхнув головой. В этот момент Хронос обращает своё внимание к нему, и бесстрашный встречается с ней взглядом. —
Его точкой невозврата было бы одно единственное решение: убить Тобиаса Итона в Дружелюбии. Он этого не сделал, и события ушли в альтернативное русло.
Твою мать! Да что, вообще, за хрень тут происходит? Эрик раздражённо хмурится. Какого рожна затеял этот адвокатишка? Были бы они в Бесстрашии, разжаловал бы его к чертям в уборщики, чтобы до скончания времён, сучье отродье, полы драил.
— Тогда, у меня следующая просьба, — Адвокат, тем временем, снова подаёт голос (Лидер не может сдержать ухмылку — швабра бы ему пошла). — Расскажите нам в общих чертах, сугубо в качестве общей информации: как бы выглядела история, вернись наш ответчик обратно, предположим, на пару недель до того, как он попал сюда.
— Это лишь предположения! — Прокурор вскакивает с места. — Они не имеют отношения к делу!
— Предположения строятся на гипотезах. В нашем же случае мы имеем дело с неоспоримыми фактами, которые могли иметь место, — мужчина подходит к собеседнику и опирается руками на его стол. После короткой перепалки взглядами, он оборачивается к Присяжным. — Или у кого-то в этом зале есть сомнения в компетентности свидетеля в её области познаний?
Помещение наполняется тихим гулом, который тут же смолкает, как только Хронос выплывает на середину зала.
Эрик не понимает, что за чертовщина происходит, и это выбивает его из колеи. Природный прагматизм, уснувший на время благодаря общению с Оливией, вновь даёт о себе знать. Когда он чего-то не понимает, его это жутко злит.
— В одной из альтернативных линий Эрик Колтер сможет убедить Первого Лидера Бесстрашия в том, что стоит отказать в помощи эрудитам, тем самым сохранит ему жизнь. В противном случае, Кристина его застрелит. То есть, как вам известно, — женщина обращается к Обвинителю. — Уже застрелила, его дело сейчас лежит на Вашем столе, — она улыбается, кажется, мягко и вполне дружелюбно, но эта улыбка вновь вызывает у Лидера мурашки. — Лидера Эрудиции возьмут под стражу, и её будет судить суд Искренности. Фракционный режим в Чикаго сохранится. В последствии сын Эрика и Оливии, будучи Лидером Эрудиции поднимет на Совете фракций вопрос о пересмотре способа отбора неофитов и запрете на изгнание из фракции по причине несоответствия нормам или увечья. Его предложение будет поддержано всеми Лидерами единогласно.
Свидетельница наконец смолкает, и Эрик чувствует, как его трясёт крупной дрожью. Заявление о сыне становится последней каплей, и ему кажется, что он сейчас просто взорвётся от этой невыносимой боли. Всё происходящее напоминает ночной кошмар, но он понимает, что это не так, и осознание реальности рвет на части его искалеченную душу.
— Да вы что тут все, совсем от безделья ебанулись?! — Лидер вскакивает с места и ревёт так, что стекла в окнах под самым сводом начинают жалобно звенеть. — Какой ещё сын?! Что вы творите?!
На поведение Лидера никто не реагирует, а он попросту ничего не слышит, охваченный с головой агонией, вызванной столь подробным описанием его жизни, которую ему не суждено прожить. В какой-то момент перед глазами вдруг начинает темнеть, и последнее, что он видит — это женщина-нечто, всё с той же улыбкой, что вызывает жутковатые мурашки.