***
Разлился из источника ручей. Мал-мальский, а побежал, зашумел, журчанием леса и поля наполняя. Махнул ручей рукавом — озеро круглое вылил. Махнул другим рукавом — и рекой полноводной обернулся. Из реки вытекла река, из той — еще одна. Множились реки, землю твердую сетью-прожилками испещряя, и все в дали дальние убегали — к пучинам соленым, бурлящим волнами грозными. Как увидала ту реку Костра, так закричала от испуга: — Море! Море нас отыскал. Побежала она по тропе, следы огненные оставляя. Запылали ее волосы, за веточки-кусты цепляясь, и вновь пламя по лесу расползаться стало. Явилась на ее крики Верда невозмутимая и на Костру-то пришикнула. Успокоилось пламя, притихло, да тут же Костра в ноги Верде бросилась. — Уходи в недра земные. Сам Море тут! Отыскал он тебя. Услыхав те речи, на мгновение смутилась Верда. В тень леса отошла она и ветвями прикрылась. Кинула она из укрытия взгляд на ручей журчащий. Похожи были воды ручья на воды морские, да будто что и не так в них было. Махнула Верда рукой и к потоку склонила ветвь ивовую. Украдкой коснулась ива ручья, а, зачерпнув воды листом изумрудным, так и вся к воде припала. Вышла Верда из леса и призвала птиц да зверей. Коснулись они воды и вдруг жадно пить ее принялись. Подошла и сама Верда к бережку. Опустилась она на колено и, набрав в ладонь влаги прохладной, испила той воды. — Не Море это, — сказала она, ладонь в воде утопив. Слетели с пальцев ее рыбы радужные, змеи и лягушки, и одобрительно Верда головой качнула. — От вод морских все пылью соленой покрывается. Съедает та соль. Жаждой изводит, а от этой воды — во рту услада. Другой хозяин у потоков этих, и не Море это, — повторила Верда и вновь водой играючи всплеснула. Послушалась Костра, хоть и сомнения ее одолевали. Осторожно к воде подошла и опустила ладонь в воду сладкую. — Жжется, — шикнула она, руку наскоро одернув. Дымкою шипящей ее ладонь окутало, а сама Костра в сторону отпрыгнула, как ошпаренная. Рассмеялась Верда по-доброму. — Привыкла ты голод утолять, а о жажде не ведаешь. Лишь плоть да мякоть сочную тебе подавай! — сказала она, а Костра снова на ручей недоверчиво взглянула. — Аль уверена ты, что не опасна вода эта. — Да погляди же. Поднялась Верда, в ладони сладкой воды набрав, и вдруг руками взмахнула. Оросили капли-диаманты траву и цветами обратилися. Повеяло от цветов тех сладостью дурманящей. Вновь обрызгала Верда землю водою сладкой, и взошли плоды различные, то гроздьями набухнув, то в земле схоронившись. — Коль воды сладкой испить не можешь, так плодов этих испробуй, — повелела Верда. Отведала Костра плодов, как и она, — красных, будто зарево закатное. Перепачкалась соком алым, по щекам брызнувшим. Одурманила сладость чудная, и вдруг радостно Костра плясать принялась. То закружится, то подпрыгнет, ввысь взметнувшись. Кружились вокруг нее лоскуты платья диковинного, горели медью косы длинные. Залюбовалась Верда танцем диким и сама ягод сладких отведала. До самой темноты плясала Костра. Верда ей под ноги ветвей сухих кидала, а то и цветы красивые. Лакомилось пламя ненасытное. Лакомилась Костра, цветы языками огненными обращая, и танец ее еще яростнее становился. Мерцали искры-золото. Трещала земля от поступи прыткой. Изгибалось пламя и ввысь искрами убегало. Пыхнув дымом, замерла вдруг Костра. Залил щеки ее румянец, жаром тело запылало, и опустилась притомившаяся Костра подле Верды, на камне сидящей. С куста в руку горсть ягодная упала, и поглотила ту горсть Костра. — Ужели ты сплясать не хочешь? — спросила она, на Верду печальную покосившись, и ответила ей Верда: — Коль плясать начну, так всех с собой в хоровод утяну. Задрожат в танце моем скалы. Задрожат древа. Земля твердая с ног на голову встанет, а то и вовсе из-под ног уйдет. Когда-то плясала я на ладони родителя своего, а теперь не пляшу — покой берегу земли мною созданной. — Тверда ты, и сердце твое твердо, — проговорила Костра, а тут и встрепенулась. — Почто в камень его заключила? Вижу я то, Верда, как тебя сейчас. Чую. Нет в тебе легкости, будто гору целую на плечах носишь. — Посмотри кругом, — отвечала ей Верда. — Все, что мною создано — то моя отрада, а другого мне не нужно. — Отрада-то отрада, да будто радости твоей в том нет. — Что привязалась! — прошипела Верда сердито. Всегда правда жжется, а Костра будто нарыв нащупала. Как сбежала Верда с плеча родителя своего, как обернулась Матерью всего живого, так будто умерло в ней девичье что-то. Угас смех серебристый. Испарилась беспечная резвость. На место строгость и твердость пришли, а уж сердце девичье будто коркой покрылось. — Не сердись, — сказала Костра погодя. Ухватила она Верду за руку да к груди своей прижала. — Почувствуй: горит мое сердце, и жар тот все тело наполняет, а у тебя холод в груди. — Просто сердце у меня змеиное. — Нет, — покачала Костра головой медной, — просто не согретое оно, — сказала она и вдруг вперед подалась. Приблизилась Костра, и сверкнули глаза Верды золотом сердитым. — Не бойся... Коль что неугодное сотворю, всегда со мной совладать сможешь — как тогда, когда впервые с тобой повстречались. — Пустое. Не согреть тебе сердца моего, Костра. Как камень раскалишь, да вот только... Не стала Костра больше слушать. Крепко в губы впилась да руками шею Верды обвила, и притихла в ее руках Верда изумленная. Жадно целовала ее Костра. Жадно ласкала, горячими ладонями под платье заползая, и от прикосновений тех будто зверь в утробе пробуждался. Стенал тот зверь, тоской неизвестной терзая. Сладко от той тоски становилось, и захотелось Верде на волю того зверя отдаться. Сама того она не заметила, как нагая оказалась. Жалась к ней Костра, поцелуями да прикосновениями кожу белую обжигая. Сплетались их тела, как пряди в косах, как в танце диком. Соединялись уста в поцелуях жгучих, а разъединяясь, по телу всему истомой расползались. Волна безумия тела накрывала, и жар по венам растекался. Раскалилась земля. Белым бела стала Верда от жара того. Опутали ее волосы Костры медные. Опутали Верду языки пламенные. Из утробы ее выскользнул зверь дикий, и отдалась Верда страсти, враз обезумев. Стенала она от неги сладкой. С треском калилась скорлупка, сердце скрывавшая, да вдруг дрогнула та скорлупка. Растеклось сердце лавой жидкою и, закричав, прижала Верда к себе Костру крепко-накрепко. — Отогрелась... — прошептала та, враз обессилев. — Чую, теперь сердце горячее. — Горячее... — повторила Верда. — Обещай, Костра: коль снова холодной стану, так отогреешь. Не хочу камень в груди носить. Не хочу думать, что сердце мое змеиное. — И без просьб твоих... — Обещай! — взмолилась Верда, и Костра вновь к губам ее прижалась. — Как было и будет, — пронеслась клятва, поцелуем скрепленная.***
Грелась Верда на камне сером, а Костра подле нее лежала, крылами остроконечными укрываясь. Поводила она по хвосту Верды пальцами горячими и в чешуйках камни-самоцветы выискивала. Бликовали камни, красотою поражая. Дышала земля кругом от цветов, полей и лесов. Бродили звери, птицы пели, и, оглядевшись-прислушавшись, Костра вдруг вздохнула тяжко. — Почто вздыхаешь так? — спросила Верда, хвост змеиный кольцами уложив. — Любуюсь я всем, что вижу. Всем, что ты создала, и сердце мое радуется. Да вот как подумаю, что сама ничего подобного сотворить не могу, так и печаль меня снедает. И без семени можешь ты дитя создать, а я лишь пожрать его могу! — ответила Костра и один из самоцветов в воды ручья запустила. — Отогреть ты можешь, лаской окружить. — Да только... Не то это. Призадумалась Верда и с камня серого поднялась. Ласково она косы медные Костре пригладила, приласкала поцелуем нежным и уверенно к берегу пошла. Сгребла Верда ком из глины красной. Скатала из него колоб покатый и пополам тот колоб разделила. Долго месила она глину, как мастерица умелая, и тут лепить принялась. Слепила она из одной половины мужа — по образу брата-Ветра. Слепила она из другой половины жену — по образу Костры огненной. Сбрызнула Верда слепки свои водою сладкой, и потекла в жилах слепков кровь-руда. Ухватила дыхание ветра — так задышали слепки. Призвала тогда Верда Костру и указала на творения свои. — Одари их сердцем огненным. Обожги их в пламени, закали, Костра! Послушалась Костра, замысел Верды разгадав. Подняла она костер высокий и вошла со слепками в пламень, до самых небес взвившийся. Погодя вынесла Костра двух детей. Тянули они руки, за косы медные хватаясь. Все к груди материнской прижаться хотели. Грелись теплом Костровым и все есть просили. Вскормили детей Костра и Верда как матери, а после именами нарекли. — Будешь ты Глином, в память о том, из чего создан. Дарую тебе все, что взору твоему открывается. Дарую жизнь тебе, — повелела Верда, сына своего нарекая. — Будешь ты Хвàлой, в память о благости великой. Дарую тебе тепло да силу с очагом управляться. Дарую тебе тепло, коим согревать всех будешь, — повелела Костра, нарекая дочь свою. Хвалы верили... Так появились первый хвальский сын и первая дочь хвальская, и звали их Глином и Хвалой.***
Долго ли, коротко ли — набухли вдруг тучи и переполненные дождем пролились. Спрятались от дождя Костра с детьми. Укрыла их Верда под ветвями древов могучих. Забеспокоились дети. Все кричали. Все пугались. Никак матерям совладать с ними не удавалось, и тогда запела Верда песню:Спою я песню ладную, Усыплю дитя малое. Скрою на руках могучих. От беды и зла трескучих. Сотворен из глины красной, Орошен водою сладкой, Дух же ветром упоенный, Сам же жаром обожженный. Ой, взрастешь, как в поле травы. Расцветешь, как цвет-услада. Породишь детей на хвалу. И на хвалу ту я взгляну.
Присмирели дети убаюканные, и, залюбовавшись сном их чудным, не сразу Верда тень зловещую приметила. Подкралась та тень на голос влекущий. Громыхнула кольчугой, стан родной разглядев, и встрепенулась Верда. Стоял сам Море перед ней и капли дождевые вокруг себя собирал. Лишь тогда поняла Верда, кто хозяин вод сладких. — За тобой пришел. Мне ты обещана — моею и станешь, — сказал Море строго, и бросилась испуганная Верда на него с кулаками. Ухватил ее Море за руки и к себе притянул. Билась Верда. То камнями бросалась, то ветвями опутывала. Точит вода камень, оттого не боялся Море камней-валунов. Питает вода ветви, оттого не боялся Море ветвей острых. Терпеливо ждал он, пока невеста его найденная успокоится, да тут со стороны другая напасть на него прилетела. Бросилась Костра на Море с криком яростным. Полыхнула она жаром губительным и даже в клубы часть вод его обратила, да только сильнее Море оказался. Заключил он Костру в пузырь огромный, и в том пузыре едва не погибла она. Только искра от нее и осталась. — Пусти ее! Пусти, а то не сдобровать тебе, — закричала Верда, рогами боднувшись, и, разглядев в глазах ее золотых страсть пробудившуюся, выпустил Море Верду из рук своих. Тут вышли на шум и дети хвальские. Собою их неразумных Верда прикрыла. Видела она, как сощурились глаза темные морские. Как сердито брови на лбу сошлись, и в страхе вновь к битве с Морем приготовилась. Медлил он, с головы до пят невесту свою разглядывая. Видел он, как плещется в очах золотых страх неумный. Из-за него. Чуял ненависть. Из-за него. Видел слезы, по щекам бежавшие. Из-за него, и тогда сказал Море: — Не хочу с тобой биться. Погляди в глаза мне, Верда, — сказал он, руки в стороны разведя. — Одолею я тебя, как тень твою жалкую. Накрою волной и поглощу — ничего от тобою созданного не оставлю. Все равно моей станешь, и тогда все тебе припомню — и обман, и измену, и детей чужеродных. Коль мне не веришь, так... Сжал Море ладонь в кулак и скукожился пузырь, от Костры лишь слабый огонек оставив. Закричала Верда, и Море так сказал: — Коль со мной уйдешь, так отпущу ее. И губить не стану, даже если захочу того. Коль со мной уйдешь, так забуду все, что до этого дня было. Прощу весь обман, но лишь если по своей воле моею станешь. Иначе... Огляделась Верда. Жались к ней дети испуганные. Шипела искорка, от Костры оставшаяся. Шелестели леса и поля, Вердой сотворенные, и хоть могла биться Верда, всю землю против Моря обратив, пожалела детей своих да любимую. Согласилась Верда с участью невесты морской. Забрал Море Верду с собой, позволив с детьми проститься. Позволил он огонь развести, и в огне том возродилась Костра, едва не загубленная. Отдала Верда Морю имя свое, и с тех пор зовется она Матерью-прародительницей. Остались Глин и Хвала на поруки Костры и прочих: Шу-Леса, Лели-Поля и Моры Всеведущей. Увел Море невесту в чертоги морские. Там и свадьбу сыграл. Боялась Верда суровости. Боялась, что обманет ее Море, и как и Мору изуверствам жестоким подвергнет. К страшному готовилась, да верят хвалы — больно любит Море-муж жену свою. Как был жесток с тенью ее, так супротив нежен с нею самою. Бережно волной укрывает, бережно в объятья заключает, щедро водами сладкими питает и даже детей ее хвальских — и то оберегает. От семени сладкого породила ему Матерь-прародительница детей прекрасных. Среди детей тех — старшая Мезге, само Солнце красотою пленившая, и Весна младшая, хвалам обещанная. Хвалы верили... Сбегает порой Матерь-прародительница к детям своим хвальским. Сбегает на землю, к Костре отогреться от хлада пучин морских. Терпит то Море. Знает — никуда теперь от него Матерь-прародительница не денется. Опутал он ее сетью, из рек да ручьев сотворенную. Проливает он ее дождем, владеет ее именем тайным, а потому никуда от него Матерь-прародительница не скроется. Всегда к мужу вернется-оборотится. Велика любовь Моря. Необъятна — на двоих с достатком хватает. Хвалы верили... Так повелось в этом мире. Так случилось. Так и дальше пойдет. Как было и будет. Цок.