***
Хвалы верили... Не прознало Небо обмана и приняло Мору как дочь свою. Подговорил Олло Персу, а тот и согласился укрыть сестру от жениха нежеланного. Как и у Верды-Земли были у Моры рога крепкие. Как и у Верды-Земли были у нее четыре крыла, а остального не заприметило Небо — не видело, что будто бы темнее Мора дочери его родной. Стали Мору к свадьбе с Морем готовить. Улыбалась тогда Всеведущая и даже сила ее ужасная доброю казалась — таилась до поры до времени. Радовалась Мора замужеству нечаянному и все жениха своего вспоминала, из тени Верды-Земли увиденного. Грезила, как будут они рука об руку на троне морском сидеть. Как будет Мора о муже своем заботиться да как понесет от него детей сильных и славных. Нарадоваться не могла! Была она лишь тенью, а стала невестою морскою. Соткал ей Ветер-Олло платье из облаков, серебром-молниями расшитое. Усыпало то платье Небо осколками звездными, а Солнце-Перса корону золотистую из лучей сотворил. Водрузила ту корону Мора меж рогов остроконечных. Убрала косы темными перьями из крыльев своих собственных и расцвела. От счастья даже черные перья ее синевой переливались будто перлы темные, из моря добытые. Приготовилась невеста. Собралась. Опустило Небо ладонь свою огромную к глади зеркальной, и явился погодя Море. Сверкал он кольчугой знатной, поверх кафтана радужного надетою. Обхватывал голову его могучую венец, крупными жемчугами украшенный. Бурлила под поступью волна, пеной шуршащая, а следом прыгали рыбы о перьях разноцветных. Нес в своих руках Море ларец с самоцветами — подарок свадебный, да вот как подошел, так и увидал — не его невеста. — Кто ж ты?! — окликнул он грозно, с головы до ног Мору оглядев. Раздробился его голос будто волна всплеснувшая и бряцнула кольчуга чешуйчатая. — Невеста твоя, — с улыбкою Мора отвечала. Расправила она руки радушно. Пошла навстречу жениху, а он ее лишь волной соленой окатил. — Где сестра ваша! — потребовал Море, забушевав, но и братья, поодаль стоявшие, на ненастоящую невесту указали. Тогда почернел Море и грозно Небу загремел: — Почто обидеть меня задумали? Ужели не отличу Верду, невесту свою настоящую, от самозванки неизвестной? У невесты моей — глаза золото, а у этой — серебро. У невесты моей крылья светлые, а у этой — будто ночь синевой переливается. У невесты моей лицо прекрасное, а у этой три лика да все страшенные. У невесты моей ноженьки прыткие, а у этой... — вновь плеснул волной Море. Всколыхнула та волна платье свадебное, и показались из-под юбок ноги Моровы. Были то не ноги, а лапы птичьи, длинные. Прислушалось Небо. К ладони своей принюхалось и лишь тогда учуяло запах чужой. Пахло от Верды-Земли жизнью, а от самозванки неизвестной холодом веяло. Повелело Небо ответ держать, и, ни жива ни мертва, повалилась Мора в ноженьки. — Ой не губи! Всю правду скажу... Созналась. Сказала как на духу, что не захотела Земля-Верда под венец идти, а она, Мора, на то согласная. Обещала Мора стать женою верною, слезно просила прощения у Неба-великана за обман нечаянный и подол морской целовала. Вступились за нее и Ветер с Солнцем, да вот мрачнее прежнего Море стал. Зашелестел он чернотою, вырвал подол из рук чужих. Прыснул Море солью едкой, и отразилась злость его на небосводе. Осерчало и Небо, крепко ладонь сжавши. Грозилось придушить Мору и мольбы ее о пощаде не слушало. Нельзя родителя обманывать. Нельзя перед женихом своим лукавить. Нельзя именем чужим называться. Не велика была вина Моры, а на нее, несчастную, весь гнев и обрушился. Громыхало Небо, ладонь крепко сжимая, умертвить обещало, а вдруг по частям и рассыпалось. Не стало у Неба тела плотного, и была то сила Моры, Смерти Всеведущей, нечаянно пробудившаяся. Расстроилась свадьба. Взбурлило Море от гнева яростного. Возмущенные волны вверх покатыми гребнями вздыбились. Плеснуло на Солнце — волной его ухватить Море постарался, да взмыл могучий Перса, лишь раз крыльями взмахнув. Попытался Море Ветра ухватить, да и этот сын Неба улетел, змеем серебристым обратясь. Испугавшись бури поднявшейся, попыталась улететь и Мора, да вот... Повелось так среди богов, а после — и у хвалов. Сильнее муж жены, так и Море оказался сильнее. Смочил он крылья Моры водой соленой. Потяжелели крылья, и не смогла она улететь. Связал Море ей руки и злобно косы на кулак намотал. — Хотела ты женой моею стать? Хотела ложе разделить? Так разделишь, а женой — никогда не станешь. Как было и будет. Исполнил свое проклятье Море жестокий. Овладел он Морой, под воду утащив. Долго он ее терзал, исступленно злобу вымещая. То крылья выворачивал, то косы драл и не жалел ни на мгновение. Плакали все три лика Моровы, молили хором о пощаде, да не слушал ее Море, семенем соленым извергаясь. Молила Мора Ветра и Солнце, чтоб помогли, да не откликнулись те. Так и терпела Мора поругание изуверское. Лишь тогда Море смилостивился, когда услыхал, что Верда-Земля все свои крылья обломала да схоронилась между Небом и Морем. Долго думал он. Ныло сердце в его груди. Хотел он Верду вернуть да женой своею сделать. Чуял он — от дум о Верде мысли его светлеют, а от дум о Море поруганной — яростью горят. Пролил Море кровь свою, из самого сердца пущенную, и от крови той сделались воды сладкими. Приказал он тем водам искать невесту свою настоящую, а измученной Море так сказал: — Коль чего хочешь, так взамен нужно что-то давать. Решила ты женой моей сделаться, да страшна. Решила ты самого Море обмануть, да умом не вышла. Совладала ты с Небо-великаном, а со мною не справишься. Тень ты жалкая, а у тени и половины той силы нет, что у хозяина ее. — А не ты ли тень Неба? — прохрипела Мора, слезы свои утирая. — Совладала я с твоим хозяином. — Не зазнавайся, тень. На дерзость разозлившись, взял Море в руки кнут, из водорослей сплетенных, и выпорол Мору, будто поругания ей было недостаточно. Всю спину в клочья изодрал и раны глубокие солью присыпал. — Я — сам Море, а ты — лишь тень отсеченная и равной никогда не станешь. С тем отпустили Мору на все четыре стороны. Полетела она, побитая да израненная, куда глаза глядят. Видело одно из лиц ее всю жестокость, Морем сотворенную, и оттого сердце щемило. Видело другое лицо воды бескрайние, а третий лик видел сушу твердую и леса, по суше той раскинувшиеся. Полетела Мора к своему грядущему. В тени Леса создала она свой лес, в котором и укрылась, да вот о прошлом никак позабыть не могла. Зародилась тогда ненависть лютая, и вопреки воли взошло семя соленое. Погодя появились дети Моровы — Холод, Голод, Хворь, Страх и другие сыны Всеведущей. Хвалы верили... Горькую обиду затаила Мора Трехликая. Решила она — однажды совладает она со всем живым, что взору ее видится, однажды тени против хозяев восстанут, и станет тот день концом всего. Как тень, преследовала ее мысль эта. Как тень, нависла она над миром и землями хвальскими. Как тень, терялась в грядущем. Как было и будет.***
Воспарил Солнце-Перса на небосводе, да покоя себе не находил — и вроде был его родитель, а вроде бы не стало Неба-великана. Лишился тот тела, оставив после себя лишь небосвод бескрайний да громы рокочущие. Горевал Перса, да недолго. Знал он, что с тенью сестры его сталось. Знал, что Море грозный сотворил, и от дум тяжелых кручинился. Коль разыщет Море сестру-Верду, так ужели и ей придется все тягости женские вытерпеть, ужели и над ней Море поиздевается? Услыхал Перса, что сестра его сушу твердую создала и полетел к той суше. Разыскал в водах бескрайних туман непроглядный, остров укрывавший, и пустил гонца золотого. Затерялся в клубах мрачных яркий луч солнечный, да ничего не увидал Перса. Тихо звал он сестру, чтобы Море не услыхал, да видать, оттого и Верда его не слышала. Потянул Перса луч назад, а не вернулся тот. Будто за что зацепился, и, сколь не дергал его Перса, не возвращался. Горел, светил, клубы туманные рассекая, и капризно руки обжигал. Отломал тогда Перса луч от себя и в высь лазурную улетел. Как ударился луч оземь, так на языки рассыпался. Задорно плясали языки, змеями извиваясь. Трещали, по сторонам оглядываясь. То к земле прижимались, то ввысь вытягивались. Пробудился в них голод неуемный и принялись языки пожирать все, чего касались. Хвалы верили... Так появился огонь. Жрал огонь древа высокие. Жрал зверей, нерасторопно в пламя угодивших. Жрал траву сухую, листья, ветви. Пожирал нещадно все, что под ноги попадалось, да вдруг явилась к тому огню Земля-Верда, стоны детей своих услыхавшая. Вдарила она хвостом змеиным, как хлыстом, подняла сноп искр, и зарычало на нее пламя алое. Взмахнула Верда руками, и земля на зов ее откликнулась. Стала сыпать на пламя песком да каменьями, и присмирели языки, в сгусток единый собравшись. Выждав, вышла из пламени дева стройная. Горели ее волосы огнем. Глаза-угольки мерно алели. Парил вокруг девы султан искр золотых и извивались ленты-языки платья диковинного. Хлопнула дева крыльями остроконечными, и изошли от нее клубы едкие. — Коль драться удумала, так не исподтишка нападай, — прокричала дева, прыснув искрами. — Погляди кругом! Пожгла ты лес, пожгла поля, — ответила ей Верда. — Зверей да птиц погубила. Явилась ты гостьей на земли, мной созданные, а повела себя хуже врага незваного. Накажу тебя за зло содеянное. — Как же ты меня накажешь, коль поймать не сможешь... Усмехнулась дева и побежала по лесам. Лихо она с дерева на дерево перепрыгивала, а после себя лишь след огненный оставляла. Преследовала ее Верда, а и вправду без крыльев своих не поспевала. Обратилась тогда Верда змеей. Скрылась в недрах земных, и потеряла ее дева из виду. Решила она, что отстала Верда и на месте замерла. Тут и обхватил ее хвост змеиный, из-под земли выросший, а следом за хвостом и Верда появилась. Скрутила она деву, кольцами змеиными опутав. Рычала дева. Царапалась, брыкалась. Огнем вспыхивала, да терпела Верда пламя жгучее. Обратилась она камнем, и хоть почернела от копоти, хоть раскалилась — добычи из рук не выпустила. — Не губи понапрасну, — взмолилась дева. Зашлась она кашлем, едва не потухнув. Дышала тяжело и все выбраться из объятий каменных пыталась. Затрещало в груди сердечко угасавшее, и от жалости ослабила Верда хватку крепкую. — Я тебе сгожусь. — Чтоб детей моих жечь понапрасну? — Нет, — шепнула дева. — Скажу я тебе, что на свадьбе Море и Моры случилось. Отпустила Верда деву. Тогда и услышала страшное — про горе Морово. Проронила Верда слезы по тени своей несчастной, и дева огненная жалостливо голову ее рогатую пригладила. — Ой же знала, ой же ведала, что жесток Море соленый, — запричитала Верда, руки на груди сложив. — Чуяло мое сердце, да надеялась-верила, что обойдется. Найти ее надобно да из лап Моря вырвать. — Нельзя, — сказала дева огненная, багрянцем перелившись. — Тебя он искать станет, а коль найдет... Куда ты? Встала Верда с земли и не глядя к скалам серым побрела. Мрачнее мрачного, тоской сраженная. — Схоронюсь в недрах земных. Там меня Море не достанет. Огляделась дева огненная. Ей что делать? Куда податься? Куда ни глянь — все земли чужие да незнакомые. Полететь бы на небо, к Перса-Солнцу золотому, да... Лишь небосвод там и облака, а тут куда ни глянь — все тропки неисхоженные. Любопытство деву одолело и, бросив взгляд на небо, туманом заволоченное, попросилась она с Вердою: — С собой возьми. Буду тебе светить, как солнце, а коль захочешь, так теплом одарю. — Как леса и поля сожженные? Потупила дева голову горящую и нехотя повинилась: — Не со зла. Голодна я была, а голод мой страшный. Призадумалась Верда. Вспомнила, как с братом они после рождения кровью родительской питались, и погодя простила гостью, огнем дышавшую. — Почто сражаться порешила? — спросила ее Верда сердито. — Хотела испытать, чего сама дочь Неба стоит. — И? — Тверда ты, — с почтением призналась дева, да вдруг и ехидством изошлась. Будто огнем то ехидство прижгло. — И твердолоба. Аж рога на лоб вылезли. — А ты слаба, — цыкнула на нее Верда. — Лишь только руками тебя сжала, а ты уж и потухла. Смолкли обе и долго молчали, друг к другу приглядываясь. Прислушивались, принюхивались. Мерцало золото в глазах Вердовых. Алели очи-угольки девы огненной, и успокаивался мир вокруг. Что-то решили девы могучие про себя, и вражда их враз рассеялась. — Кострой меня величать, — сказала дева. — Идем, Костра. Со мной не будешь знать голода. Побрела Верда вперед. Пошла Костра следом, пытливо по сторонам оглядываясь, а на том месте, куда пали слезы Вердовы, забил источник. И были воды его сладкими.