Шрам

Валерий замечает его не сразу, даже если он часто хватает обнаженные руки Бориса в порыве экстаза, чтобы заземлить себя, но его разум, омраченный удовольствием, никогда не замечает этого. Только сейчас, лежа на Борисе, все еще тяжело дыша и поглаживая левую руку, он чувствует это. На его коже есть уплотнение, которое проходит вдоль всего бицепса. Заинтригованный, Валерий поднимает голову, чтобы лучше рассмотреть его в тусклом свете абажура. Это шрам. Цвет почти одинаковый с кожей, и его можно почувствовать только дотронувшись. Он не недавний, но, должно быть, это была глубокая рана, если след от нее до сих пор красуется на руке. Валерий поднимает глаза к лицу Бориса. Вопрос крутится на кончике его языка, но боится сорваться с его губ. Их отношения и близость все еще в новинку, так что, возможно, это слишком навязчивый вопрос. Однако Борис смотрит на него спокойно и ласкает его влажные от пота волосы. Намек на улыбку на тонких губах: он понял. — Ты можешь спросить. На самом деле, мне было интересно, когда мой ученый заметит его. Валерий улыбается от этого одобрения: ему настолько нравится, когда Борис называет его «своим», что он почти забывает, о чем хотел спросить. Он дотрагивается до шрама кончиками пальцев, а затем сползает на кровать, чтобы положить голову на живот Бориса, волоски щекочут его щеку. — Ты можешь не говорить об этом, если не хочешь, если… если это слишком болезненное воспоминание. Борис слегка пожимает плечами, продолжая ласкать пальцами тонкие волосы Валерия. — Нет, все в порядке. Просто ты, вероятно, ожидаешь, что это будет что-то героическое, но это не так. — Я ничего не ожидаю, — заверяет его Валерий. — Это произошло здесь, десять… нет, одиннадцать лет назад. Я только что вернулся домой, когда пара, которая жила в соседней квартире, начала драться. Сначала я не волновался об этом: их отношения были сложными, они часто кричали друг на друга, иногда хлопали дверьми или разбивали тарелки. Я думал, что они остановятся или кто-то из них уйдет на некоторое время, как это обычно бывало. Но тогда все пошло не так. Внезапно гневные крики женщины превратились в крики ужаса. Я никогда раньше не слышал такого внезапного изменения голоса и сразу понял, что произошло что-то серьезное. Не раздумывая, я выскочил и постучал в их дверь, крича, чтобы они открыли. Борис ненадолго останавливается, но Валерий не перебивает его, потирая щеку об живот. — Последовала минута молчания, затем крики женщины возобновились, еще более ужасные, чем раньше. Я начал пинать и толкать дверь. Это заняло некоторое время, но в конце концов дверь сломалась. И только в этот момент женщина перестала кричать. Валерий дрожит, ища руку Бориса, чтобы сжать ее. — Я не знал, чего ожидать, так как мало думал в тот момент. Я не думал, насколько это может быть опасно. В любом случае, у меня не было времени ни на что, ни на нападение, ни на самооборону. Как только дверь открылась, мужчина был уже на мне и ударил меня по руке. У меня было столько адреналина в крови, что я не почувствовал никакой боли, но я сразу увидел кровь, которая стекала по руке и пропитала рукав рубашки, и я понял, что у меня проблемы. Валерий снова касается шрама, изучая его проницательным взглядом. — Он попал в артерию, — шепчет он тихим голосом. — Да. Я помню, я кричал: «Дмитрий, какого черта ты делаешь?» Мой голос, казалось, заставил его осознать, что он сделал. Он посмотрел на меня, на мою рану, на нож, который все еще держал в руке, он бросил его на пол и спокойно подошел к окну, открыл его и спрыгнул. Мы на десятом этаже, так что ты можешь представить, чем это закончилось. Я ничего не мог сделать, я не понял вовремя, что он хотел сброситься. Все произошло в считанные секунды, и я стоял там, одной рукой прижавшись к ране, начиная чувствовать головокружение от потери крови. Только когда я снял галстук с шеи, чтобы затянуть его над артерией и остановить кровотечение, я увидел женщину. Она лежала на полу с перерезанным горлом, в луже собственной крови. Я даже не пытался проверить, жива ли она. Я дотащился до своей квартиры и вызвал скорую помощь, стараясь не потерять сознание. Вскоре после этого другой сосед вышел из своей квартиры и помог мне остановить кровотечение, пока не приехала скорая помощь. Борис перестает говорить, но Валерий призывает его продолжить. — И?.. — И ничего, вот и все. Мне наложили много швов, а женщина умерла до того, как я смог выбить дверь. То, что я сделал… Что я пытался сделать… — Борис делает неопределенный жест рукой, которая не держит Валерия, — Это было совершенно несущественно. Как видишь, в этой истории нет счастливого конца, нет даже морали, это просто уродливая, грустная история. Есть солдаты и пожарные, которые гордо носят свои шрамы, потому что они получили их, спасая кого-то. Мой не имеет никакого значения. Валерий встает, целует его самоотверженно и настойчиво и ложится на него. — Нет, это неправда, ты сделал все возможное. Ты мог бы остаться в своей квартире, занимаясь своими делами, как это делали другие соседи, но ты решил что-то сделать. — Это не помогло. Валерий продолжает дотрагиваться до шрама с почти религиозным почтением: — Хочешь знать, что я вижу в этом шраме? Борис кивает: он не боится осуждения своего любовника. На самом деле, он знает, что тот может удивить его. — Это символ твоей силы, твоей воли к жизни. — Ты говоришь так, будто это что-то великое. — Да, — настаивает Валерий, более решительно, чем когда-либо, — Подумай обо всем, что ты сделал за эти одиннадцать лет, и что ты не сделал бы, если бы не выжил. Подумай о том, что ты еще можешь сделать! Подумай… подумай о нас. Валерий смотрит на него своими голубыми яркими глазами, и Борис медленно кивает. Это правда, если бы он тоже лишился всей своей крови, он бы никогда не встретил своего ученого. — Твое тело изо всех сил боролось, несмотря на потерю крови. Производило гистамин и коллаген, чтобы заживить рану, и благодаря этому шраму ты жив, ты здесь, со мной. Ты спросишь меня, хорошо ли это? Для меня это все. Ты… ты знаешь, сколько ты для меня значишь, не так ли? — спрашивает Валерий, и впервые в его голосе появляется намек на нерешительность, — Может, тебе этого мало, но… Борис прогоняет это сомнение поцелуем в губы. — Нет, это так. Ты значишь для меня столько же, Валера. Валерий улыбается. — Теперь, каждый раз, глядя на твой шрам, я буду думать об этом. — Никто никогда не описывал это такими терминами, — шепчет Борис, глядя на своего возлюбленного с безграничной любовью. Годами он тщетно пытался найти смысл в том, что с ним произошло. Валерий показал ему другую точку зрения. Он попытался, он потерпел неудачу, но он выжил и встретил замечательного человека. Борис нежно ласкает его лицо. — Валера… Мой ученый, мой поэт, — он целует его в лоб, — Мой мужчина.