Чего хотят ведьмы?

♬ Indila — Tourner dans le vide

Умирать — больно. Истина, с которой не сможет поспорить никто, ведь сам факт поддержания спора предполагает, что ты еще жив, а значит — сам лишь предполагаешь, больно ли умирать. Алисса могла теперь умереть за утверждение, что смерть — самое мучительное, что с ней случалось. А ведь она испытала так много за свою короткую, почти что ничтожную жизнь. Ее душу перемалывало магией такой силы, что и описать словами ощущения от пережитого невозможно. Алисса Дрейк знала, каково это — когда ломаются практически все кости разом. Когда чужеродная энергия вытягивает все жилы из тела по одной, как самые темные заклинания жгут кислотой органы изнутри, как может испытывать ужасающую боль каждая молекула твоего тела. В конце концов, она знала, каково это — когда тебе разбивают сердце. Но смерть… Смерть оказалась просто выше всяких похвал. Боль такой силы не дано пережить никому, как бы иронично это не звучало. Открывая глаза, Алисса думала, что на месте ее глаз — выжженная пустота, голые кости, что она не способна ничего более видеть, и уж тем более слышать, ощущать воздух на коже — неживой, высушенной, не ее — потому сигналы, доходящие до мозга из органов чувств, казались ей неестественными, оглушительными, лживыми насквозь. — Не пытайся говорить, — донеслось до ее воспаленного, едва-едва воскреснувшего разума. — Все равно не получится. Горло… Алисса не сразу узнала его голос. А когда наконец поняла, не до конца поверила, что это Джек. Ни разу до этого момента его интонации не казались ей такими… Отвратительными? Алисса хотела бы многое ему сказать. Даже если все это — посмертный бред, личный ад, чистилище, из которого не выбраться, она хочет плюнуть Джеку Мортону в лицо хотя бы за то, что он является ей даже здесь. Даже после смерти этот ублюдок рядом. Снова указывая ей, что делать. Говорит, что у нее получится, а что нет. Да, похоже, если этот придурок не решил впрямь ее воскресить, она попала в ад. Только вот Алисса умная девушка. Она помнит, как умерла — а теперь ей нужно всего полмгновения, чтобы проанализировать состояние собственного тела, а значит — понять, что оно у нее есть. Каким бы невероятным не казался этот исход событий, она все еще жива. Или… снова жива? — Больше я тебя не оставлю, — все те же надломленные, слишком тихие интонации. Алисса не слушает Джека — все еще пытается прийти в себя, построить и подстроиться под органы восприятия, понять, что она и кто она теперь. Последствия у магии такого масштаба могут быть неописуемо огромными. И каждой из этих последствий коснется, в первую очередь, ее саму. В том, что она потом уничтожит Джека за это, Алисса не сомневается — но сейчас ей нужно собраться. Быть сильной, как и всегда. Даже когда переживаешь последние мгновения своей прежней жизни заново — и в первые секунды новой пытаешься не сойти с ума от боли от воспоминаний собственной смерти. Нет, ну вы подумайте, какой кретин. Он ее не оставит. Конченный, самовлюбленный ублюдок. Словно мало было того, что Мортон решил обречь ее на неведомое обличье — кого? нежити? воскресшего мертвеца? — так еще и теперь заявляет о своих правах на нее. Словно это только ему решать, оставит он ее или нет. Да уж, Алисса, ты же решила, что не слушаешь его, так ведь? Так почему первой эмоцией на твоем лице после пробуждения становится гримаса ярости, обращенная именно к Джеку Мортону? — Убьешь меня потом, — словно читая ее мысли, вздыхает Джек. Даже пытается улыбнуться в своей привычной манере, но у него это слабо выходит. — Сейчас тебе нужно прийти в себя. Алисса злится еще сильнее. Пытается пошевелить руками — главным образом затем, чтобы врезать этому самодовольному придурку, поднять голову, чтобы лучше видеть его нахальную рожу, продирает горло — и натыкается на новую волну сокрушительной боли, от которой мутнеет в глазах. — Я же сказал, — Джек оказывается в одно мгновение буквально повсюду — его успокаивающий голос, объятия, запах окутывают девушку со всех сторон, когда тот пытается ее успокоить, — Горло будет заживать еще долго. Не нужно говорить. Это достаточно странно — ведь обычно только она и говорила. Впрочем, может, и хорошо, что так получилось? Мортон ведь никогда ее не слушал… Алисса пытается вспомнить, каково это — ненавидеть, но в его объятиях, когда эта мерзкая вонючая тушка оборотня находится так близко, память отшибает, сердце выколачивает из груди все прочие чувства, кроме трусливой нежности и желания насладиться мгновением. Нет уж. Она умерла, черт побери, и для чего? Для того, чтобы возродиться той же безвольной тряпкой, не умеющей настоять на своем, ничего из себя не представляющей? Потому Алисса отталкивает Джека — сильно, действительно сильно — и, высвободившись из его объятий, пытается сесть. Вокруг темно, настолько, что она даже не понимает, где они находятся, и если сперва девушка решила, что это заслуга ее мертвого зрения, то теперь поняла, что видит и слышит она все достаточно ясно. Чертов Джек. Он и впрямь применил к ней заклятие воскрешения. Думать о том, как ему это удалось, почему он это сделал, какие будут последствия — все это вторичное. Сейчас Алисса понимает, что необходимо прочувствовать эту эмоцию до конца. Джек вернул ее к жизни. Ведьма поднимает глаза на возлюбленного, и теперь в них читается совершенно иная эмоция. Слабая — охарактеризовала бы ее сама Алисса. Долгожданная — думает про нее Джек. — Я знаю, о чем ты думаешь, — Дрейк до сих пор не понимает, откуда в голосе парня такие странные, полумертвые интонации. — Что я эгоист. Посмел вернуть тебя к жизни, когда ты сама решила умереть героем. Он даже усмехаться пытается, говнюк. Алисса пихает его за эту ухмылку в плечо, но теперь — совсем слабо. Эту слабость она себе прощает хотя бы в счет собственной смерти — в конце концов, она столько за сегодня пережила, что ничего страшного нет в том, чтобы поддаться Мортону и его улыбке на этот раз. Снова. — Ты считала, что я не слышу тебя. Не вижу ту, кем ты хочешь быть. Какая ты на самом деле. Нет, ну что за придурок. Думает, что ему идет вся эта проникновенно-возвышенная чепуха. — Но я знаю тебя лучше их всех. И знаю, что ты ни за что не позволила бы себе слабости умереть вот так. Алисса не в силах сдержать судорожный вздох. Это уже перебор, Джек — это сердце в ее груди не билось еще с четверть часа назад, разве ему под силу такие нагрузки? — Ты заслуживаешь жить, Алисса. Девушку все сильнее настораживает то, каким тихим становится голос Мортона. И только теперь она замечает кровь. Дура, дура, дура! Алисса хватает Джека за руки, в панике ощущая, какие скользкие у него запястья. Разумеется, заметить раньше черные пятна на темной рубашке было почти невозможно, но теперь она знала, что заметила именно блеск свежеутекающей жизни, а не застарелых следов. Правда обрушилась на Дрейк моментально, хоть прежде она ее и не замечала. Этот страшный запах. Ощущение творящегося заклинания, в конце концов. Алиссе хотелось выплюнуть Джеку в лицо не только слова ненависти. Он не посмеет совершить вот такое, как в дешевых мелодрамах, исполнив какой-то страшный ритуал некромантии из этой чертовой книги, отдав свою жизнь за ее, это просто смешно, Мортон, ты идиот, но не настолько, ну правда же? Алисса хочет кричать и бить его кулаками, ногами, воображаемой битой, вытрясти из этого поганого оборотня все дерьмо, но вместо того она лишь замирает, словно снова умирает у него на глазах. Только теперь они поменялись ролями. — Успокойся, Алисса. Я принял решение. Ты всегда хотела, чтобы я уважал твои… Уважай и ты мое. Девушка наконец не выдерживает. Пытается что-то ему сказать, кричать, прохрипеть, бороться с болью и слабостью, бьет руками сперва по воздуху, а затем по его груди — но в конце концов снова оказывается в плену крепких, грубых, безапеляционных объятий. До чего же глупо, думает Алисса. Единственная мысль, что бьется в ее голове. — Я всегда думал, что умирать больно, — Дрейк слышит, как Джек снова усмехается. Быть может, в последний раз. Так почему она не испытывает сейчас ничего, кроме всепоглощающего презрения и ненависти к нему? — Но на деле я испытываю облегчение. Придурок. Только он мог такое сейчас сказать. — Ты всегда хотела быть собой, Алисса. А я… Я хотел быть хорошим человеком. Я выполнил свою цель. Теперь твоя очередь выполнять свою. Более глупым чем вот так просто взять и умереть за нее, могло быть только это йорничанье. Стремление выставить свое эго напоказ. Как и всегда. Забрать у нее не только себя, но и это дебильное право — умереть героем. И самое паршивое, Алисса прекрасно понимает, что единственное, что вызывает у нее сейчас настоящие, искренние чувства, а не показные злость и презрение — это то, что Джек забирает у нее себя самого. Ну вот. А она ведь надеялась ни слезинки не подарить этому тупоголовому идиоту. Алисса пытается прохрипеть что-то похожее на «Джек», но у нее слабо это получается. — Только будь собой, а не тем, как считаешь, ты должна хотеть быть. Будь у Дрейк голос — она бы спросила, мол, ты сам понял, что хотел сказать? Чувствуя, как слабеют объятия Мортона, Алисса сама берет его за руки и укладывает на диван рядом, где еще какое-то время назад лежала мертвой она. «Умирать больно, придурок», — говорит ее взгляд и все естество, когда ведьма наклоняется к Джеку и целует его. Отрывисто, едва касаясь, в самый уголок губ. — «Если наша жизнь — всего лишь сон, представляешь, какими усталыми и разбитыми мы проснемся?» Алисса хочет снова пихнуть этого идиота куда-нибудь в бок, но вместо этого лишь отворачивается, дабы тот не увидел ее возможных слез. Мало того, что устроил всю эту сопливо-мыльную оперу, так еще и цитатами всякими бросается. Словно пытается сделать эти мгновения еще более паршивыми. Умирать больно, она сама это помнит. Не физически — но когда душа обрывает связь с телом, когда мозг отключает одну нейронную связь за другой, когда каждая клеточка тела воет о своей неминуемой гибели — это не передать никакими словами. Алисса хотела бы сказать Джеку о том, что никакого облегчения не будет. Что все это зря. Что все это зря. Эта мысль бьется в ее голове все время, пока наконец пальцы Джека не слабеют, коченея, окончательно. Он словно бы и вправду уснул. Дрейк боится смотреть ему в лицо — главным образом потому, что может даже сейчас встретить на нем эту паршивую ухмылку. Она тогда точно этого не вынесет. Усталая, разбитая, полумертвая, не до конца осознавшая происходящее — так еще если сердце вдруг вспомнит, что до умопомрачения любит его, этого героически решившего умереть идиота, ей точно не вынести всей этой боли. А она ведь умерла пару часов назад. *** Сколько проходит времени во всей этой непроглядной тьме? Сколько Алисса вдыхает запах крови и смерти, недвижимо уставившись в одну точку? Сколько фальшивых мыслей, попыток убедить себя в ложных чувствах промелькнуло в ее голове? Сколько обвинений в адрес Джека она выдумала? Не счесть. Придурок. Еще посмел сказать, что никогда ее больше не оставит. Даже перед смертью не удержался от очередной поганой лжи. Когда Алисса наконец встает, ей кажется, что ее ноги переломаны, суставы выбиты, тело не подчиняется, а разум вынули из головы и съели по ложечке, переварив и вернув обратно. Этого не может быть. Все это просто слишком. А даже если может — Алисса принимает решение просто исчезнуть. Не видеть больше никого и ничего, что сможет ей напомнить о Джеке Мортоне, учебе в Белгрейве, магии, последних годах ее жизни. Кажется, это решение даже дает ей впервые за все время с пробуждения сделать нормальный вдох. Почти полноценный. И, словно по невидимому мановению дирижера, первый вдох и первый шаг в сторону снова выламываются в болезненную агонию. Алиссе кажется, что ее нечто душит со всех сторон — слепит, стягивает конечности, скручивает шею и выламывает хребет. На мгновение она допускает мысль, что это Джек превратился в нежить и теперь снова сжимает ее в своих объятиях, теперь уже окончательно смертельных. Все это настолько неожиданно, что Алисса даже не сопротивляется, лишь в последнее мгновение успевая вскинуть руки. Пальцы упираются во что-то жесткое, мохнатое и устрашающее, прежде чем и их настигает неумолимая участь. И тогда Алисса снова проваливается в темноту.