Что могло пойти так

Не то чтобы Сюэ Ян ожидал от будущего чего-то хорошего — но такого не ждал точно. В смысле, после того, как ты поднялся на гору, подобно этой несчастной Баошань или, ещё хуже, старейшине Илин, и провел на ней не одно столетие, изменения в мире вполне ожидаемы. Но… Но. Творящаяся хрень вообще не поддавалась описанию! Едва выбравшись из своей пещеры, Ченмей просто вихрем влетел обратно, оперся рукой о стенку гроба, в котором хранились все такие же нетленные останки Сяо Синченя, и грязно ругался минут двадцать. А потом пару часов отплевывался от мерзкого вкуса воздуха внизу. Точнее как, внизу — вообще везде. Это пещера, в которую спрятался Сюэ Ян, была надёжно укрыта от реальности, к тому же это был целый скальной лабиринт, воздух в котором был подобен ледяному ручью; невысокая же гора была полностью обитаема, рельеф неузнаваем, а запах невыносим и вызывал тошноту. И люди. Ченмей конечно не ждал, что весь этот человеческий скот — только его святой даочжан не носил этот ярлык — исчезнет за жалкие сотни лет. Но Небеса, почему их так много?! Откуда вообще они повылезали? Нет, Сюэ Ян знал, откуда, он же не Сяо Синчень в конце концов, но не в таких же количествах! Да и потом — во что они одеты? Во что они все одеты, особенно женщины?! Тёмный описал это все своим привычным уже спутникам в красках, не упуская ни малейшей детали из того, что увидел. Безжизненные серые дороги, тяжёлый запах, жуткие грохочущие повозки, из которых изрыгается дым, оседающий несмываемой пылью на всем, чего касается — за этот ли мир боролись даочжан Сун и даочжан Синчень, спросил он с нескрываемой злобой в голосе. И кажется, даже давно мертвый Сун Лань понял, что скрывается за этой пропитавшей слова Ченмея желчью. Страх. По крайней мере, в не выражающих ничего глазах мелькнула тень злорадства. — Что, мир превратился в душную свалку, а ты и рад? — ощерился на это Сюэ Ян. — Не тебе же жить в нем, да? Махнув рукой, он потащил мертвеца за собой, в грот, который отвёл для тренировок — надо было сбросить пар — и без предупреждения обрушил на его голову Цзян Цзай. Фусюэ с коротким шелестом покинул ножны: Сун Лань давно понимал своего хозяина и без слов. *** Когда Сяо Синчень посмел бросить его, Сюэ Ян лишь рассмеялся. Это от него, от хозяина половины Тигриной Печати, от того, кто укротил — да, не подчинил, но укротил! — Вэнь Нина, вздумал сбегать даочжан? И куда, в смерть? Ох, как было тогда смешно Сюэ Яну, и ох, как было ему смешно потом, когда он притащил к неподвижному телу горячее сердечко А-Цин, сунул в даочжанову руку, когда он говорил, захлебываясь злым хохотом: — А я ведь не искал её, не искал эту чертовку, сбежала и пусть катится! Но она мне встретилась, пыталась навести на нас заклинателей, а им никак, никак нельзя нас видеть! Ведь тогда они отберут тебя у меня, и отберут его у нас, а ты ведь хочешь, чтобы твой дорогой Сун Лань был с нами, ты ведь так хватался за его меч! Я искал только способ тебя оживить, а нашёл А-Цин, это же смешно, смешно! Ну же, вставай, засмейся со мной, ты такой холодный, ты такой холодный со мной! Вставай! Я приказываю тебе встать, или я выну сердца у всех, кто был тебе дорог, ну?! Смейся! Белоснежную одежду даоса пришлось перестирывать в тот день, а сердце — сердце Сюэ Ян запек. Не пропадать же добру. Ещё через десяток лет заживо похоронивший себя в городе И мужчина понял, что здесь и сейчас оживить его драгоценность точно не получится. Более того, его собственные силы таяли, как дым: постоянные ритуалы ослабляли его; Ченмей начал много болеть. Однажды он проснулся среди ночи от того, что кашляет кровью, тогда же и пришлось принимать решение. Остаться в городе, надеяться, что никто не найдёт их там, и бояться каждого шороха, медленно угасая — это был не путь Сюэ Яна. К тому же ни древние, ни его современники, не знали, как возвращать умерших с того света. Не знала и старуха Баошань, которая оказалась с виду совсем юна; Ченмей потратил несколько лет, взбираясь на любую возвышенность, что попадётся ему на глаза, и на исходе седьмого года нашёл её жилище. Ничего более омерзительного ему видеть не приходилось — впрочем, на лице саньжэнь застыло то же самое выражение. Которое, после коротко брошенного «Сяо Синчень мёртв» сменилось на такую откровенную боль, что Сюэ Ян пошатнулся. Не то чтобы это помешало ему убить её — и всех на горе — когда он выпытал из старухи все секреты. Не так уж и много их было. И все они касались живых людей. Вернувшись, он долго экспериментировал — умение Баошань лечить поражало, но на практике все оказалось куда сложнее, чем в теории. Тем более это иссушало непривычное к подобному тело, что в конце концов и привело к ночи, когда Сюэ Ян кашлял, едва не захлебываясь собственной кровью. — Я должен позаботиться о себе, даочжан, — бормотал мужчина, выезжая из города И на ради разнообразия купленной телеге и привычно опираясь на гроб. Лошадь вел за поводья замаскированный под живого Сун Лань. — Пока я искал твою учительницу, я обнаружил потрясающую пещеру. Когда я наконец выращу тебе новые глаза и оживлю, ты точно замрешь от восторга! Даже меня проняло, я полдня бродил по лабиринту. Это целый дворец, и он будет только наш. Сначала я стану бессмертным — ты же понимаешь, мне понадобится много времени, чтобы найти способ вернуть тебя! А уж потом займусь действительно полезными делами. Когда через месяц они наконец добрались до места, лошадь пошла на мясо, а начертанные её кровью символы надёжно — и навсегда — оградили новое жилье Сюэ Яна от названных гостей. А сам он занялся тем, что искренне ненавидел — медитацией, растянувшейся на сотни лет, которая прерывалась только ради разминки тела и поединков с Сун Ланем.