alive & dead

      Когда Полина приходит в себя, вокруг тихо. Но она все равно улавливает звук чьего-то дыхания (или его имитации?), пытается вспомнить, что произошло и, не открывая глаз, угадать, кто помимо нее находится в комнате. Поняв, что это бесполезно, — силы у нее были в упадке, — девушка нехотя открывает глаза и приподнимается на своем месте. Данин кот недовольно мурлыкнул в ответ на ее действия и поспешил переместиться на спинку дивана; но Полина не обращает на это внимания и оглядывает комнату, замечая сидящего в противоположном от нее углу Совергона. — Доброе утро, спящая красавица, — слабо улыбаясь, приветствует ее парень. Она недоуменно смотрит на него; в голове у нее крутится бесчисленное количество вопросов, но вслух Полина не произносит ни слова.       Поведение у Миши ничуть не поменялось — все такой же беспечный, украдкой улыбающийся, полный оптимизма и энергии (которая у него, кажется, не заканчивается никогда). У Полины от этого смешанные эмоции: она почти уверена, что Совер не должен так себя вести. Не он ли окинул ее хладнокровным, высокомерным взглядом, всем своим видом показывая, что не хочет иметь с ней больше ничего общего, едва она зашла в комнату к ним с Даней? Разве должен он говорить с ней сейчас, когда добился своего, и все прошло лучше, чем она предсказывала? Разве не должен чувствовать отвращение и перейти на новый этап жизни, там, где ему уже не понадобится компания такой эгоистичной и подлой вампирши, как она?       Полина потерянно смотрит на парня, а после отводит взгляд, пытаясь понять, что пошло не так на этот раз. — Я не смог, — как только девушка отворачивается, произносит Миша за ее спиной. Она напрягается, и парень шумно вздыхает, откладывая со своих колен книжку, которую до этого читал от нечего делать. — Не признался.       Полина оборачивается на него через плечо, слегка прищурив взгляд. Молчит; ждет продолжения. — Ладно, будет глупо соврать, что я этого не сделал. Конечно, я ему сказал. Я сделал все так, как и хотел: показал измененный облик, рассказал, кто я такой, что умею... Уверил, что меня не стоит бояться, что я был искренен все наше общение, что я действительно им дорожу и именно поэтому не хочу больше скрывать правды. И... и...       Девушка слабо покачала головой, разворачиваясь в его сторону. — Не понимаю. Ты рассказал про вампиров, но не сказал о своих чувствах?       Совер нервно сглотнул и отвел взгляд, неопределенно пожимая плечами. — Можно и так сказать, — пробормотал он. — Но, фактически, я признался... Просто испугался и стер ему эти воспоминания. — Ты... Что? — Полина недоуменно уставилась на Мишу. — Ты приложил столько усилий, чтобы сблизиться с ним, несколько лет копался в своих чувствах, пытаясь разобраться в себе, метался из стороны в сторону, писал письма, — и тут же стирал их, — посвящал каждый стих и песню, не в состоянии перестать думать именно об этом человеке, продумывал столько планов, как бы не разрушить ваши замечательные дружеские отношения, раскрыл свою самую главную и страшную тайну, но не смог признаться в любви? Ты сейчас серьезно?       Совергон горько усмехнулся. — Я был уверен во всем вплоть до того момента, пока эти слова... Пока это «я люблю тебя» не сорвалось с моего языка. Поднял на него глаза — и почувствовал, как сердце упало куда-то вниз. Слетело с тормозов и не может остановиться. Сымитировал ли я это? Понятия не имею. Я не помню, чтобы когда-нибудь почувствовал себя так — даже при жизни, до превращения. Блять. Я стоял перед ним, как есть — с ввалившимися глазницами, мертвенно-синей кожей, красными глазами, хмурился, мялся, испугал до этого. Стою, свечу своими клыками, рассказываю что-то о бессмертии и том, как не трону его, никогда и ни за что, кто я вообще такой! А он замер. Смотрит — и не отворачивается. Не хочет и не пытается убежать, обороняться начать там, кричать, бесновать. Понимаешь? Стоит и смотрит прямо мне в глаза. И слушает. Ни разу не перебил, не заткнул, не ушел, — даже не подумал. Говорит... Глаза у меня красивые. И красными, и карими. Говорит, сука, я в них настоящий. И неважно, вампир я или человек.       Полина внимательно слушает его, не отрывая взгляд; а у Миши на глазах наворачиваются слезы. И девушка точно знает: он не имитирует. Такое не сымитируешь; парень чувствует слишком многое, чтобы смочь объяснить все это словами и сдержать в себе. Иногда ей кажется, что он чувствует гораздо сильнее и больше, чем даже те самые люди, которым эти эмоции и чувства присущи. — Миш... — тихо окликает Лина, когда он замолкает. — Он же принял тебя таким, какой ты есть. Зачем... Зачем ты стер ему эти воспоминания?       Миша стирает рукавом готовящуюся скатиться по щеке скупую слезу и качает головой. — Ты не понимаешь, — говорит он тише. — Я не имею права говорить такие вещи. Это бессмертие... Нахер мне это гребанное бессмертие, когда я даже не могу признаться в своих чувствах тому, кому это бессмертие во снах лишь снится? Каково будет ему от осознания этого? Болеет, стареет, умирает; а я невредим. Не поменялся ничуть с нашей первой встречи. Будет смотреть мне в глаза, как сегодня, — и видеть то, что ускользает от него. — Прекрати так говорить, — недовольно фыркает Полина. Ее вдруг охватывает неконтролируемая ярость. Не сдерживаясь, девушка вскакивает со своего места и процеживает дальше: — Ты понимаешь, что лишаешь его права выбора? Оставляя его в неведении, ты не только себя губишь. Неужели тебе так сложно посмотреть правде в глаза и признаться самому себе, что ты по уши втрескался и не знаешь, что с этим делать, даже имея столько жизненного опыта и кучу времени для разбирательства с этим в запасе? Ты не побоялся показать свой настоящий облик, но побоялся даже допустить мысль о том, что Даня захочет быть с тобой и сделает свой выбор. Признайся наконец, ты этого боялся, да?       Миша притупил взгляд, обдумывая ее слова; но так и не нашелся с ответом. А если бы и нашелся, уже было поздно. Их разговор прервала раскрывшаяся настежь дверь; на пороге показался Вася с полными из магазина пакетами в руках и растрепанный, будто только поднявший голову с подушки, Рэнделл позади него. Почесав затылок, он неловко глянул в сторону Звездкина; а тот, отставив пакеты, громко прокашлялся, привлекая к себе внимание вампиров. — Может, прежде, чем спорить о чужих чувствах и выборе, было бы неплохо для начала покинуть квартиру этого человека? Стены-то тонкие...