Все еще дышу

      В кабинете Кишибе очень сумрачно и тихо. Чересчур тихо. Слышно лишь, как грохочет сердце в ушах, а ведь секунду назад она осмелилась постучаться к нему.       — Ты не поможешь мне? — звучит тихо и отчаянно, а на лице Рейми боль вперемешку с испугом.       Рохан непонимающе раскрыл глаза, все еще сидя вполоборота на своем стуле. Брови нервно нахмурились, и мужчина спустя пару секунд выговорил:       — Помочь с чем?       Сердце забилось быстрее; Рейми изо всех сил надеялась, что не было заметно, как ее руки слегка дрожат. В пальцах опасно блестело лезвие. Когда блик прошел так, что это заметил мангака, страх накатил новой волной.       У нее в руках чертово лезвие.       — Что ты сделала?! — зеленоволосый мигом вскочил, но не нарушил личное пространство девочки, даже не подошел, чтобы ненароком не шарахнулась. В тот же момент дыхание потяжелело от беспокойства в груди. Девочка не пошевелилась.       — Нет, Рохан, пожалуйста, послушай! — внезапно громко и порывисто выпалила Сугимото, и она сделала резкий шаг вперед. Глаза предательски заблестели от слез, и сама инициатива близости заставляла все внутри выкручиваться до ужаса. — Пожалуйста, помоги мне…       Рохан нервно перекидывал взгляд с запястий, прикрытых рукавами, на лицо девчонки. Он тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями.       — Я не понимаю, о чем ты, — тот в растерянности моргнул, все еще стараясь понять в чем дело и бегая глазами по дрожащей фигурке, а потом максимально мягко, едва касаясь ее плеч, повел ее к дивану. — Сядь. И немедленно дай это сюда.       Усадив розоволосую, он сразу сел рядом, повернувшись к ней, и выставил руку. Тон был беспрекословный, хотя для беззащитной и едва стоящей Рейми и этого не надо было. Она послушно положила лезвие на ладонь мужчины. Но перед этим задержала руку, не отпуская вещь.       — Рейми, что ты хотела сказать? — голос не выдавал сильного волнения, и был очень ровный, на одном дыхании.       Девочка подняла голову, и они замерли, встретившись взглядами. Такими открытыми. Такими пугающими.       — Прошу.       Она отняла пальцы от лезвия.       — Сделай это за меня.       Стремительно развивающаяся паника вьюнком оплела все внутренности, а непонимание отразилось на побледневшем лице художника. Какие-то мгновения он просто пялился на человека напротив. Что она имеет ввиду?       — Что за бред ты несешь? — на самом деле понимание уже пришло, и оба это знали. Кишибе слегка отодвинулся с полной ошарашенностью и смесью отвращения и хотел уже было немедленно встать и перепрятать все острые предметы в доме, как Сугимото дернулась к нему и — о господи — его едва не прошибло током, когда он почувствовал как холодные пальцы Рейми обвились вокруг его запястья. Слабые. Тонкие. — Я ни за что не стану тебе вредить! О чем ты ду…       — Рохан, пожалуйста, пойми меня, — взмолилась девочка, и ее позвоночник едва не окаменел. Ступор. — Я, я… не знаю, мне… я очень хочу это забыть… Все это отчаяние и ужас... Эту мерзкую… Рохан… — она сбивалась, сильно прикусывала губы и чуть ли не тряслась от проступивших слез. Слишком тяжело было открываться кому-то, и на горизонте мелькала новая истерика. — Ты единственный, из-за кого я не одна… и я очень не хочу быть одна, не хочу делать это… одна… — губы мелко задрожали, голова плыла, и Рейми медленно теряла власть над тем, что вырывалось из трепещущих уст.       Кишибе тут же стал порываться успокоить надвигающийся срыв и осторожно коснулся плеча второй рукой, привлекая к себе внимание уже теряющейся Сугимото.       — Ты не должна избавлять от боли, причиняя себе вред, где твоя чертова логика… — он бы сжал ее сильнее, но мог лишь касаться по краю, и это вымораживало.       — В этом и дело! — розоволосая чуть не подавилась воздухом, услышав это, и снова вскинула голову, а палитра отчаяния в ее мимике обозначилась еще ярче. Это уже граничило с безумием, и на Рохана столь сильные эмоции действовали как будто его швырнули в море ярчайших выедающих нутро красок, в которых он задыхался. Дыхание сперло. — Не я… Я хочу, чтобы это сделал ты… Всего один раз. Я доверяю тебе.       Горло мужчины сдавило так сильно, будто пытались придушить. Как она может говорить подобное с таким умоляющим лицом? Это полное сумасшествие, это ненормально…       — Рейми, зачем тебе это? — выдохнул он, и с опаской наблюдал, как высыхают слезы в розовых глазах. Протянулось какое-то время. На место истерики, которую Сугимото задавила, пришла давящая апатия, и она старательно стерла любую дрожь. Кроме бесконечно растущего, тяжелейшего камня, за шею утаскивающего вниз. Ей казалось, будто поперек груди штырь, который не вынуть. Та бессильно всхлипнула, и все ещё держа чужую руку, опустила их.       Девочка вновь склонила голову, прядями скрывая лицо, и ей пришлось собрать все силы.       — Я больше не могу… так жить, — с трудом начала она. — Мне хочется избавиться от этой грязи, она словно пожирает меня, как… какая-то… печать… последнее, что осталось на мне… эта боль не прекращается, — сердце снова сжалось в бесконечной тоске, но на этот раз она подняла голову и встретила Кишибэ совершенно пустым, уничтоженным взглядом, будто над ней и правда каждую секунду висит чернеющее пятно. Прошлое. Не отпускает.       Зеленоволосый ничего не ответил сначала, лишь пораженно замер, забыв, что не дышит. Прокатывающая по телу волна какого-то холодящего ужаса, но в то же время и отчетливого осознания, насколько это невыносимо и больно для девочки, привела в замешательство. Противоречивые мысли разом вторглись в разум и сводили с ума. Он понимал. Но не хотел.       Тот наконец открыл рот, озвучивая предположение:       — Ты думаешь, что с помощью меня перекроешь прошлые раны?       Ощущение того, что на теле до сих пор старые повреждения, не давало уснуть. Это как ощущение грязи уже после того, как вымыл руки.       Грязь. Кровь, оно все замело глубоко в ней, и Рохан стоял с лезвием, как с пинцетом, которым он может достать все засевшее в ней. Будто из кожи достают что-то мерзкое, и в конце наступает… облегчение? Брови подломились, показывая искреннее желание Рейми. Дёрнув головой в сторону, сначала еле заметно, а затем более уверенно кивнула. Она была готова к этому, и этого так сильно хотелось, ибо еще чуть-чуть — и она просто не выдержит. Ее разум уже был на грани потери. Хоть что-то, что сделает лучше.       Он же поможет. Это Рохан. Он сможет ее понять.       Так ведь, Рохан?..       — Пожалуйста, сделай это.       Нервное недоверие мерцало в зрачках, и было видно, что художник сильно колеблется, мучаясь с выбором, и сам уже едва соображает, насквозь пропитавшись настроением страдавшей Сугимото — но не дает себе спуск и взвешивает каждый шаг, каждую мысль. Ее полнейшая безэмоциональность не лучше истерики.       Но это просто безумие.       — Почему я должен слушать тебя?       — Потому что мы… — речь затихла, но на секунду уверенность вновь вспыхнула. — …вместе.       Девочка положила на его запястье и вторую руку, в этот раз смотря более проникновенно и решительно.       — Клянусь, я больше не стану этого делать, просто помоги мне… сейчас.       Алый шарф паники постепенно обвивался вокруг шеи, затягиваясь концами, и по ощущениям — все тело в невидимых шелковых путах.       Бирюзовые глаза потемнели. Короткий миг никто не двигался. Рохан будто нехотя, медленно перевел взор на зажатое в ладони лезвие — и это было страшно. Нет, нет, нет… Даже верить не хотелось.       Он сверлил эту вещь секунд пять, переваривая все услышанное и свое собственное решение.       Это ужасно.       Наконец внимание перекинулось вновь на Рейми. То был тяжелый взгляд. Но она ждала, и ее лицо было совершенно спокойным, принимающим, как если бы она давала полное согласие и подтверждала, что все правильно. Она не из тех, кто кажется пугливым.       А он не из тех, кто отступает перед чем-то страшным и… новым.       Гребаный бред.       Кишибе всех трудов стоило не фыркнуть от нахлынувшего ощущения абсурда, но он взял себя в руки, глубоко вздохнул. Лезвие нагрелось от человеческого тепла, и тот аккуратно скрыл его пальцами.       Кошмар.       Двигаться тяжело.       Художник сидел мрачнее грозы, и отсчет длился не по секундам и мгновениям, а по вечности.       — Это… нельзя делать без аптечки, — в повисшей тишине звук его голоса показался разрезающим, объемным. Рейми чуть вздрогнула, возможно, от фразы.       В это время мангака отвернулся к окну, сохраняя ледяное выражение лица, но было видно, как напряглись скулы из-за сжатых зубов. Нельзя было понять, о чем думает, и тот сам как будто отгородился стеной от других — как бывает, когда в нем снова воцаряется высокомерие. Поздний вечер уже вовсю царствовал в Морио. Надоело.       На секунду глаза мужчины прикрылись. Но лишь на секунду, а потом он резко встал с дивана, старательно избегая смотреть в сторону Рейми, и все его лицо выражало вынужденность и внутреннюю борьбу.       Какое-то незначительное время он просто молча стоял. А потом стер любую нерешительность с лица, принимая серьезный, холодный вид. Глубокий вдох.       — Подожди… Я сейчас приду, — оповестил Кишибе и сразу же удалился из своего кабинета.       До ванной было добраться несложно, и когда дверца шкафчика с медикаментами раскрылась, Рохан коснулся кончиками пальцев аптечки и замер. Что они творят. Еще несколько секунд потребовалось, чтобы он вышел из прострации, и, прожигая взглядом пластиковую коробку, быстро схватил нужные бинты и антисептик, разворачиваясь и возвращаясь обратно.       В комнату он зашел в, как и было, нетронутой тишине. Рейми сидела, сложив руки на коленях, и на мгновение ее взгляд дрогнул, опустившись на то, что находилось в руках у Кишибэ. Она неощутимо помрачнела от волнения, но старательно скрыла любые дерганья, лишь слегка сведя плечи. Если Рохан подумает, что ей страшно, то тут же прикроет лавочку.       Воздух медленно стал сгущаться, клубиться, опутывать и душить. У обоих повело голову от предстоящего момента, и казалось что все цвета вокруг стали контрастнее и ядовитее, смешивались, как на палитре, но это не могло их отвлечь.       Художник медленно подошел.       Всё нужное оставили на столике, и когда обивка дивана мягко прогнулась под весом Кишибэ, Рейми задержала дыхание. Взгляд страшно поднимать.       Все вокруг как в пелене.       Но, тем не менее, прочувствовав эту тяжелейшую атмосферу, можно было сказать, что она…       …Волшебная.       Это непередаваемое и неповторимое чувство зародилось в груди мужчины. Черт.       Чертчертчертчерт.       Ни в коем случае нельзя дать себе свернуть на ту дорожку.       — Дай руку.       Держим дыхание; все необходимые вещи были совсем рядом.       —…Только один раз.       Все такое медленное. Он даже не верил, что решился на подобное… Но все вокруг застлано мутной, притупляющей эмоции оболочкой, через которую не прорваться. Как сквозь толщу воды.       Глаза Рейми тоже потихоньку начали сереть, слезиться от застывшего на лезвии взора — она просто остолбенела.       Дыши, просто дыши.       — Поняла?       Рохан был гораздо более сосредоточен, и метнул в нее острый настороженный взгляд.       Девочка кивнула.       Длинные пальцы художника крепко держали лезвие. Ещё не поздно остановиться, прекратить это и сказать, что это конченный бред и Сугимото надо в больницу. Он ведь ещё ничего не сделал.       Но он уже собрался.       Когда ты сидишь перед страдающим человеком, держа в руках острие, решиться намного труднее. Думать ни в какую не получается, но ведь ему надо действовать — поэтому он, чувствуя как все сводит внутри от ужаса, берет нежное запястье и тянет к себе. Господи. Рейми напоминает окоченевшую, такую же неживую, и на миг проскальзывает мысль — а не делают ли они ещё хуже? Зачем проходить этот нездоровый мазохистский обряд? Для чего он сейчас заставит кровь литься по их рукам?       Как же страшно как же страшно как же страшно.       — В…       Сиплый, едва различимый звук вырвался изо рта Рейми, и Рохан сразу же резко поднял глаза на шестнадцатилетнюю, оторвав взгляд от бледного запястья. Будто та подскажет ему. Или передумает. На секунду девушка застыла, но сглотнула, с усилием вернула себе пропавший голос, и шепнула:       — Всё хорошо…       Произнесено это было тихо, так неразличимо глухо, что тут же выдало, как у девочки от переживаний сел голос. Это можно было понять. То, что говорила Рейми…       Решайся, ну же.       Всего один раз, да?       Кишибе заносит металлическую пластину над холодной рукой и чувствует, какие у них обоих ледяные пальцы. В каком месте? Резать вдоль? Или поперёк? Как глубоко? Когда остановиться? Никто не давал ему ответы, а спрашивать это можно было только у себя.       Она дала лезвие ему. И дала ему самому выбирать, как забрать эту боль.       Из сухих глаз словно льётся ядовитый раствор, утягивая нижние веки, а воздух сдавливает грудь. Осторожно. Аккуратно. Не двигайся, только не двигайся. Нельзя спешить. Запястье снова сжимается в руке художника, и на этот раз никто не шевелится. Серый блеск мерцает совсем рядом с тонкой кожей.       Лезвие острым краем врезается в плоть, разрывая тонкую кожу, и последний факел вспыхивает и погасает; все, что было раньше, стирается в угольный пепел, и алый след тут же расползается по кисти вслед за тем, как лезвие, проникая все глубже, двигается вниз, беспощадно уничтожая нетронутую чистоту запястий. Кровь хлынула в тот же миг и это зрелище своим ужасом чуть не довело до тошноты — но Кишибэ неслышно стиснул зубы, пристально глядя на рану, и провел дальше, влево поперёк.       То, как неожиданно больно это было, чуть не заставило Рейми вскрикнуть. Пульсирующая боль, словно щупальца медузы, заразой разрослась по запястью, и пришлось сделать глубокий вдох, чтобы не зашипеть и не закричать; но ведь этого она и хотела. Сугимото заскрипела зубами, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не дернуться, и неотрывно смотрела, как багряное пятно закрывает весь ее взор, как все ее нутро смешивается с яркой болью, с темнотой вокруг. С приятным, свежим и чуть миндальным запахом Рохана, тёплом, который он источал своей рукой в ответ на испускаемую девушкой кровь. Внезапно все стало таким насыщенным, будто она наконец очнулась. Ее крепко держала мужская рука, а лезвие продолжало проходить сквозь кожу будто целую бесконечность…       Кира. Родители. Арнольд. Школа. Друзья. Шрамы. Больница. Рохан. Рохан. Рохан.       И его руки, намертво вцепившиеся в ее.       Рейми почувствовала, как дыхание начало истерично, панически ускоряться, грудная клетка заходила ходуном, а мёртвую тишину прорезало ее громкое дыхание; все вокруг завертелось, смешалось, вспыхнуло сверхновой, ударив в голову, будто ее окунули в ледяную прорубь — везде стало вдруг так ярко, так понятно, кристально-чисто, она вдруг… проснулась. Жжение в запястье стало невыносимым, и Рейми вымученно замычала, пытаясь скрыть болезненный крик. Она и забыла, что когда-то у нее были шрамы на спине.       — Кхх. Рохан… — прохрипела Сугимото сквозь зубы, не в силах поднять на него взгляд, и окружение до полной потери замкнулось лишь на ее воспоминаниях.       Она вспомнила абсолютно все, как будто смотрела фильм с собой в главной роли — и все желания, все цели и мечты ярко загорелись внутри, наконец-то она поняла, чего она так хотела сделать и почему. Вся боль передала управление жгучей, яростной решительности, изнеможённой, но до жути яркой. Ведь она не одна. Прямо сейчас с ней есть ее верный друг.       Виновата то ли кислотная кровавая рана на запястье, то ли внезапное озарение, ударившее в голову, как только сильные руки согласились помочь, но против воли глаза тоже словно наполнились кровью, и Рейми почувствовала, как горячие слезы расчерчивают щеки.       — Прости… — едва пролепетала сломанным голосом Рейми, не в силах видеть, как жутко побледнел Рохан, она чувствовала, как слегка подрагивают уверенные руки мангаки, и он ловил каждое ее слово, лишь бы внезапно не сделать что-то неправильно. Какого черта он так себя чувствует… Сейчас казалось, будто взрослый мужчина нырнул в совершенно другую сторону жизни, в которую его пригласила Сугимото, познавая целый миллиард новых ощущений. — П-прости, Рохан… Ты не представляешь, насколько это мучительно… Каждый раз, когда я ложусь спать… я вижу чью-то смерть… — розоволосая рыдала. Горло сжимало, и все стало таким горячим, что она перестала замечать кровь, обжигающую запястье. — Я видела, как убиваю Арнольда своими же руками…       Первая капля упала куда-то на колени Кишибе, пачкая штаны. Он застыл, широко раскрытыми глазами уставившись на Рейми.       И она все рассказала ему. Рассказала про ночные кошмары, про Арису, про парк, где был он… Девушку трясло от страха и отчаяния, будто она снова все это переживала — и Рохан молчал, неверяще смотря на девушку. Вот как она чувствовала себя все это время. Этого не может быть. Он сейчас сойдет с ума.       Даже если бы он узнал это все с помощью своего стенда, он не знал, было бы ему настолько жутко. Рейми все говорила и говорила, она не могла ни на секунду перестать плакать, но рассказывала обо все, что случилось той ночью, и что она ощущала каждый день, даже когда была с Роханом. Он не знал, что ему делать, эти слова были хуже всех приключений, что он пережил, но в тот раз… Он как будто заново узнал Рейми. И теперь ему стало страшно. Но в то же время душу переполнило давно забытое ощущение ответственности — закончить это дело, вылечить ее.       Потребовалось еще минут десять, чтобы плечи девушки перестали трястись, но Кишибе едва заставил себя отпустить ее руку. В конце концов боль, притупленная слезами, добралась до сознания Рейми, и та зашипела, глядя на окровавленную руку. Появившаяся рана напомнила о себе, молнией прострелив позвоночник.       — Ай! — не удержалась Сугимото, вскрикнув от боли, и вцепилась в свободную руку Рохана со всей силы. — Хватит, пожалуйста, перестань…       Это было больно, очень больно, давно она не испытывала чего-то настолько яркого. Но это было… Не страшно. Это была боль, которую взял с собой Кишибе. Взгляд расфокусировался, плечи едва заметно дрожали, и Рейми действительно будто вышла из холодной воды. Голова с трудом могла подняться, и шатающаяся, она все-таки посмотрела на Рохана и… встретила жгуче-взволнованные, растерянные глаза.       — Эй, все хорошо… Я уже закончил.       Глубокий вдох; лезвия действительно уже было где-то в стороне, все, что осталось — страшное кровавое пятно, и испачканные штаны Кишибе… Плевать, он их отстирает.       — Не смотри. Сейчас я тебя перебинтую, — тихо, чуть ли не шепотом предупредил Рохан, взяв нужные вещи, и непривычно подавлено занялся обещанным делом. Все это нужно было переварить, и возникло ощущение, будто произошедшее сейчас длилось целые часы… Пока мангака осторожно очищал руку Рейми от крови, той было совершенно никак, словно разом из нее вытащили все нутро, оставив одну оболочку. Она уже ничего не ощущала, ничего не понимала, но ей стало внезапно так невообразимо легко… Может, она теряет сознание? Это было бы так просто.       Наконец-то она освободилась. Наконец-то ее отпустил весь этот кошмар, и всё это из-за него… Возможно, через какое-то время она расплачется от благодарности к Кишибе, насколько же он на самом деле хороший и добрый, не верится, что он помог ей… Помог, когда она больше всего в этом нуждалась. Этого не случалось так давно…       Сетчатые бинты мягко огибали руку раз за разом, медленно и осторожно, и Рейми, откинувшись на спинку дивана, сквозь полуприкрытые глаза глядела над склонившимся над ней Кишибе, с аккуратностью хирурга завязывающей ей узел двумя концами бинта. На нем такая забавная белая рубашка… И зеленые, отсвечивающие в темноте волосы.       Так хорошо и спокойно…       — Я отнесу все вниз. Сиди здесь.       Наверно, он сказал это просто так — в таком состоянии Сугимото не готова была шевелиться. Пока художник возвращал бинты и медицинские принадлежности обратно в ванную, дом наконец задышал тишиной и свободой, а вместе с ним и Сугимото. Вернувшись, зеленоволосый Рохан увидел, как Рейми уснула на диване, так и оставив перебинтованную руку ладонью вверх. Честно говоря, он тоже очень устал. Сейчас наверно было уже очень поздно…       Поэтому, сев рядом с Рейми, Кишибе прислонил голову к спинке дивана и изнеможденно закрыл глаза.