plenka — Vagabond plenka — No Halsey — Nightmare
Зачем. Она. Это. Вытворила?! Стало невозможно сдерживаться, как только дверь в комнату Рейми захлопнулась. Все её руки исцарапаны, ноги до сих пор болят, на шее осталась красная полоска от ремня… Черт, черт, черт… Девушка закрыла лицо руками, сев на пол где-то неподалеку от стола, и изо всех сил сдерживалась, чтобы не завыть. Было так больно от осознания, что она хотела помочь, но сделала только хуже… Она дура, бесполезная, слабая, ничтожная, она…она… Тяжелый выдох, девушка прижала ладони к глазам, пытаясь остановить непрошенные слезы. Так сложно было избавиться от самоненависти, душа была словно нараспашку напротив всех ранящих вещей. Рейми сломала фотоаппарат Рохана, и он узнает об этом в любом случае. Ей не хотелось рассказывать мужчине о произошедшем. Это было так унизительно и глупо, она признавала свою ошибку, но не хотела снова становиться обузой, снова создавать проблемы людям, которые пытаются ей помочь… Рейми хотела стать сильной. Точно. Вот почему она это сделала. Она лишь доказала себе, что готова действовать, сделать что угодно, чтобы поймать Киру. Может… она и не сделала все так плохо? Пусть и разбила и потеряла фотоаппарат, но ведь она успела увидеть странного мальчика, который может быть зацепкой к поимке убийцы… И, что совсем абсурдно, но она слышала Киру. Тело сотрясла дрожь только об одном воспоминании этого зловещего, кровавого голоса. Брр… Но…видела ли она его? Что она вообще видела? Рейми в тот момент уже чувствовала себя отвратительно, и она не могла ручаться за здоровье своей психики. Она совершенно не доверяла своему разуму. Только не после галлюцинаций и видений, достающих даже днем. Сугимото была вся поломанная и больная, и признавала это. Но мог ли быть Кира всего лишь выдумкой? Галлюцинацией? А если это было правдой… Подавив нервные телодвижения, Рейми метнула взгляд к своему окну — закрыто, защищено ловушкой Рохана. Безопасно. Здесь ее никто не должен достать, не должен. Девочка глубоко вдохнула уже ставший привычным, успокаивающий запах дома Рохана. Спокойно… Все хорошо. Было так трудно без поддержки рядом. Наверное, и мангаке не так уж весело в одиночестве. Но все, что сейчас осталось у Рейми — ноющая усталость в теле, тяжесть от неопределенности; ей было непомерно жалко Рохана, от которого она видела старательные попытки позаботиться. Он же не умеет этого делать никак, но сегодня… она самолично его оттолкнула, хотя он так к ней тянулся с помощью. И он бы помог, только… Не станет. Рейми просто не позволит этого. Теперь она не будет беспомощно ждать, пока кто-то протянет руку. Сама начнет раскапывать истину и сама поможет Кишибе и остальным. Как бы противно не было так грубо обращаться со своим другом детства. На полу уже становилось прохладно сидеть, да и ночь во всю царствовала в Морио — на сегодня все дела уже закончены, и нет больше смысла сидеть и думать, что бы она могла сделать лучше. Сейчас Сугимото остается только залезть в кровать и зарыться под одеяло, что она и сделала, чувствуя, что его тяжесть вовсе не сравнится с грузом на душе. Единственная цель, маячившая, как приманка перед носом — найти чёртов фотоаппарат и спасти карту с уликами. Уж это она сможет сделать, да?.. И тогда она перестанет быть слабой, жалкой обузой. И Рохан избавится от этого постоянного беспокойно-жалостливого взгляда. Тихо вздохнув в подушку, розоволосая свернулась клубком, прижавшись к одеялу, и закрыла глаза, молясь, чтобы завтра поскорее наступило. Эта ночь должна пройти для нее спокойно…***
Эта ночь вспыхнула в голове ярким фейерверком. Не такая, как была на самом деле. Извращенная, грязная, облепляюще-мерзкая, с ног до головы покрытая отвратительно алыми брызгами. Они проникали под кожу, задевали все, что есть вокруг, они заливали все лицо и руки, но она… ничего не могла сделать. Серая дымка то и дело расплавляла весь обзор, словно по голове огрели чем-то тяжелым, все движение были то словно в клею, то моментальными, как стрела. Удар. Удар. Удар. Сердце истерично забилось от паники, убивая внутри все живое. — Нет, нет, НЕТ! Но ничего не прекращалось. Рейми видела буквально своими глазами, в точности до каждой детали, она видела, что вытворяет. Она видела, как сверкает сталь в окровавленной руке. Руки. Ее руки. Они все были сплошь кроваво-красные. И она едва не задохнулась от ужаса, видя под собой любимейшее свое существо на свете. — Арнольд, Арнольд… Сбивчивое шептание, хриплое, словно она орала несколько часов подряд, застряло в глотке, поцарапало его, как ржавой проволокой. Арнольд… — Пха-ха-ха-ха! Рейми чувствовала под своими пальцами мягкую золотистую шерсть, склеевшуюся, мокрую от крови, рваную до клочков, и всю нутро взрывалось вихрями отвращения и мандража, все тряслось, все смазывалось, все было непонятно. Ровно до тех пор, пока она не осознала… Что это был ее собственный смех. Холод пронзил стрелой, когда она поняла — это же ее глаза горят ало-багровой кровожадностью, лицо изрезал хищный безумный оскал, и тело трясется не от страха, не от паники, а от удовольствия. Тяжелый шелковый шарф туго обвязал шею, сдавливая, душа до хрипа и кряхтения, и изломанная, ненормальная Рейми своими руками убивала своего пса. Хохоча от неописуемого восторга, захлебываясь счастьем от вида извороченной шкуры, от вида безжизненного тела, ее руки не переставали кромсать жертву, погружая окружение в его более контрастный, черный и тягучий мрак. Она убивала его. — Н-нет, нет... нет… Смех врезался в уши, мышцы уже устали от резких взмахов, все было так скользко, так противно, так отвратительно — собственное платье уже изорвано, колени изодраны в кровь, все вокруг выедает кислотными всплесками, весь разум затмевает этот сумасшедший, вопящий, уничтожающий ужас… — Прости… Пожалуйста, прости меня! Железный запах пропитал всю округу, а от такого дорогого, такого драгоценного питомца она уже никогда не услышит звука лая. Она прошла с ним столько времени. Он был ее единственным другом, настолько преданным, что не оставил бы ее даже после смерти. И она уничтожила его… Рейми уже не знала, кто она — грудная клетка едва двигалась, будто все ребра переломаны, и истерика так сильно захватила ее, что она сквозь специфичное, больное чувство блаженства чувствовала, как из глаз льются слезы. Он весь так изворочен. Это уже даже не Арнольд. Это… Господи, нет… Она убила его? Этого не может быть… Этого не может быть, этогонеможетбытьэтогонеможетбытьэтогонеможетбытьэтогонеможетбыть. Рейми в буквальном смысле проснулась, вопя от ужаса. Сердцебиение грохотало в самых ушах, она чувствовала, как ее руки дрожат, как безостановочный плач уже превращается в судорожные всхлипы, и тут же начала вытирать руки об простыню — нет, нет, нет, она не убивала его, это не его кровь, это не ее руки, она не делала этого! Нет, не может быть… Паника так настырно засела в самой глубине ее разума, что она не верила, был ли это сон — боже, почему? Почему она это увидела? Дрожь прошивала все тело, как от долгого, жгучего мороза за окном, и Рейми чувствовала, как потихоньку теряет контроль над своим сознанием. Дыхание сбилось до чертиков, было слишком глубоким, слишком быстрым, гипервентиляция накрывала ее с головой, и трясущуяся девчонка внезапно схватилась за сердце, покачиваясь на краю кровати, ощущая неизбежность своей смерти. Она действительно сейчас умрет от ужаса. Боль пронизывала несчастное сердце, и она чуть не свалилась с кровати, вовремя грохнувшись на бок на полу и свернувшись клубком — боже, нет, нет, пусть это все прекратится. Пусть это закончится. Этого не может быть. Это невозможно. Помогите. Помогите, хоть кто-нибудь. Остались лишь животные инстинкты, и эти инстинкты вопили в шестнадцатилетней бежать. Куда угодно бежать от этой боли, от этого страха, от неминуемой угрозы, повисшей над ней гильотиной. И она, не разбирая, что видит перед собой, как твердые доски царапают голые ноги, впилась ногтями в подоконник, не пойми как доползя к нему — и не обращая внимания на непроглядную ночь за стеклом, ломая ногти об неподдатливую деревянную раму, распахнула настежь чертово окно. И ветер тут же заботливо ринулся в комнату, обдав лицо колючей свежестью. Сугимото вздохнула глубоко, рвано, словно забыв, что такое дышать, громко оперлась об подоконник, высовываясь наружу, ошарашенно широкими глазами глядя в невидимое далеко — ей надо было именно это. Перед глазами не сохранилось ни клочка информации, ни того, что минусовая температура почти сразу же остудила горящие руки и лицо, и за этой бурной истерикой Рейми едва не забыла, почему же ей стало так плохо. Она увидела что-то непомерно кошмарное. Что же это было? Что она увидела? Память начала подводить, как только прохлада уверенно обступила хрупкое тело. Прошло едва ли больше пары минут, как она висела на подоконнике, судорожно пуская отчетливо белые облачка пара. Ох… Боже. Что с ней происходит… Она проморгалась, стараясь унять неподдающуюся грудную клетку, и сжала пальцами парапет, усеянный снегом. Снежинки в этом время не переставали кружить в обсидиановом небе, устилая нежную кожу рук — сколько же времени?.. Именно этот вопрос так и не взволновал Сугимото. Она поморщилась, поняв, что снова заныли шрамы на спине, и это, вкупе с зимним морозом помогло ей на секунду отвлечься. Просто… успокоиться. Ей… принилось что-то очень и очень хреновое. Но как не старалась, Рейми не могла поймать ускользающие из памяти картинки. Очередной кошмар. — Твою мать! — заорала вне себя розоволосая, со всех сил долбанув по парапету и ударившись о подоконник. Головой она уткнулась в согнутые локти, и сквозь зубы зашипела. Ей это так надоело. Она просто хочет избавиться от этого, излечиться… Но раз за разом ее пытаются сломать. Эта ночь — очередное подтверждение. Ноги уже устали держаться полусогнутыми, и девчонка съехала вниз, опустошенно усевшись на полу. Не сказать, что ей в новинку. Просто стоит потерпеть.***
Рохан не узнает ничего. Одно то, что он не услышал ее ночной истерики — уже небывалая ситуация. Везение. Видимо, он правда устал вчера. Отлично. Плевать. Рейми со смазанным безразличием скользнула взглядом по мутному зеркалу в ванне, не уловив деталей, но заметив темные круги под глазами. Наверняка, выглядела она отвратительно. После пробуждения в шесть утра она так и не уснула, и только сейчас, в час дня, соизволила выползти из «своей» комнаты. Пха. Но это не ее комната. Это просто ее временное убежище от Киры. А Кира будет преследовать ее всегда. Довольно непривычно для себя Рейми схватила с тумбочки телефон, который не выпускала из рук уже несколько часов. Были здесь и плюсы. Отчаянно напитавшись всем возможным негативом, который только мог заползти в душу Сугимото, чувства ее… притупились. Испарились. Заглохли. Остались лишь жалкие угольки, поэтому девочка вспомнила, что она так и не закончила — она так и не ответила той девочке в телефоне… Арису. Ее старая одноклассница. Интересовавшая ее раньше, боевая, веселая, довольно-таки жестокая, но все же… подруга? В любом случае, это уже не имеет значения. Всей ее прошлой жизни было суждено исчезнуть. Поэтому Сугимото сейчас занималась не тяготящим ее общением, подобием нормальной жизни. Рохан уже давно ждал ее на кухне, тоже сильно запоздав с завтраком, и шестнадцатилетняя глянула на экран. А: «Ээу, ты тут?» А: «Хей, не игнорь!» А: «Иг-нооо-р-щи-цааа! Явись!» На лице показалась слабая, вымученная усмешка. Не думалось, что все пойдет так активно, да и ее не было всего-то пятнадцать минут. Ну да ладно. Рохан уже сидел за столом, нечитаемо-хмуро помешивая ложкой кофе. Кажется, будто он чем-то взволнован. Или задумался. Непонятно, да и что она может сделать… Рейми, уткнувшись носом в телефон, села на противоположную сторону и даже не заметила, что перед ней уже стоит приготовленный завтрак — весьма симпатичный омлет и чай рядом. В груди что-то потеплело, и Сугимото едва сдержала улыбку — так пока она сидела в комнате, он ей готовил? — Кхм, — откашлялась розоволосая, сбрасывая странное наваждение, и снова принялась строчить ответ Арису. И совсем не заметила, как ее прожигает взглядом изумрудных глаз Рохан. Тот и так всю ночь был в паршивом состоянии, да еще и все тело после битвы болело… Что происходит? Внезапно мангака ощутил, будто его вышвырнули за борт — как только увидел, что Рейми даже не обращает внимание на него, зато вот делится эмоциями с кем-то…с кем-то. Это не его дело, — нет, это его, мать вашу, дело. Какого черта? Почему? — Ты с кем-то… общаешься? — в конце концов, не выдержал мужчина, протянув недоверчиво и недовольно. — А? — отвлеклась на секунду Сугимото, чуть приподняв голову. Рохан молчит. Врожденное любопытство перемешивается с неуместным протестом. — Ммм, ну, да, мне написали… Я и забыла, какого это. От замешательства Кишибе аж рот приоткрыл. Значит, правда с кем-то общается… В груди еще сильнее разожглось странное неудовлетворение. Но вообще-то тут все и так понятно. Рейми кто-то пишет. А он, Рохан, обязался ее защищать. Вдруг этот незнакомец ей только навредит, наговорит гадостей и сделает только хуже? Какого черта ей вообще кто-то пишет, когда уже есть Рохан? В своих мыслях художник и не заметил, как стал все обидчивее хмуриться, сверля взглядом телефон. Нет, ему критически не нравилось, когда его подопечная смотрела в неизвестным диалог с таким интересом… Лучше бы уж она как обычно боязливо сидела, укутавшись в украденную кофту, или тихонько читала в комнате, или позировала для его набросков. Все прошедшие недели он свыкался со сломленной, но идущей на контакт подругой детства, но в последние дни Сугимото сама не своя. Неприятно, оказывается. Именно поэтому Рохан предпочитал одиночество. От него не ждешь резких беспричинных перемен. — С каких пор ты с кем-то разговариваешь? — бесцеремонно поинтересовался Кишибе, припоминая, как девчонка шарахалась от малейших раздражителей, нож, шум воды, прикосновения… — Нуу… — замычала девушка, все еще не поднимая головы. Ссутуленные плечи и поблекшие встрепанные волосы не говорили о похорошевшем состоянии, но она улыбнулась. — Мне же нужно когда-нибудь превращаться в обычного человека. Рохана передёрнуло. Он с тревогой уставился на подопечную, чувствуя обостренное «это неправильно», «все не так». Пусть он и не владел эмпатией, не умел обращаться с людьми, но он читал их на раз-два… И в этот раз в улыбке Сугимото он прочитал откровенную фальшь. — Что ты такое несешь? — обескураженно выдал мангака. — Ты и так не прокаженная, и в монстра не превратилась. В этот момент ледяной розово-красный взгляд мгновенно пронзил собеседника. Казалось, на секунду в Рейми промелькнуло бешенство, жгучая злоба на что-то, отчаяние… Но всего секунда, она моргнула, и это исчезло. Этого не было. Мужчина отодвинул все со стола на край, наклоняясь к Сугимото поближе. — Что произошло вчера? Ты не можешь бегать от меня вечно. Я все вижу, — пристально вглядываясь в чужой взгляд, он не дал ей ответить, снова отшутиться, и искал все, что она могла спрятать. Это уже походило на какую-то болезненную жестокую игру. Он — ищет, она — защищается. — Мне нужно знать… — Да что произошло-то, Рохан-тян? — посмеялась Рейми, махнув рукой, свободной от телефона. — Поверь, все нормально. У меня появились планы, я наконец-то… «Чувствую себя живой; нашла цель, ради которой можно все еще держать себя в живых, я готова бороться, я изменилась», — хотела сказать она с доброй улыбкой, успокаивая друга, не подпуская его больше к кровоточащим ранам. Он и так видел их слишком долго. И больше она этого не позволит. Руки невольно задрожали. Рохан автоматически спрятал их, сложив на груди, и откинулся на спинку стула. В груди что-то сверлило, свербило, выедало ядовитым острием. Невозможно было смотреть на то, как его впервые в жизни так яростно отбрасывают от себя, когда он так пытается достучаться. И это вспыхнуло внутри пламенем гнева. — Считаешь, если улыбнешься, так все сразу и сложится? Я твое притворство насквозь вижу, — прошипел мангака, сбитый с толку, не зная, как еще может пробиться сквозь эту стену. Душа так потяжелела, это действительно было мучительно; он ненавидел ложь, фальшивые эмоции, а Рейми так старалась скрыть от него что-то, это притворство — словно предательство. Ей было далеко не лучше, чем ему, что-то внутри у нее было чернее черного, кровавое и страшное. Она столько пережила. А эта напускно-веселая Рейми будто издевательство над памятником той Рейми, что он знал раньше. Настоящей… — Знаешь что? Мне больше не нужна нянька! — вышла из себя девушка. Искренной… — Хватит видеть во мне только слабачку… Доброй, веселой, яркой… —… Которая только плачет и скулит! Теперь мне не нужна ничья помощь! Та Рейми, которая ему нравилась. Ах, вот оно что. Это было неприятно, болезненно и пугающе, чувствовать, как из Рохана буквально вырывают те воспоминания, что согревали душу, радовали, заменяя их на неизбежную реальность. Он помнил, какие чувства она у него вызывала раньше. Помнил живой, жизнерадостной, светлой и чистой, а потом поднял голову и наткнулся на затравленную, мрачную, убитую Рейми, принявшую оборонительную стойку, словно тень от нее прежней. Сейчас он словно впервые видит это лицо. Разгневанное, готовое напасть и разорвать, как пойманный в западню зверь. Это было так тяжело… — Рейми… Рохан уже не злился; воспоминания на контрасте так затопили голову, что в них можно было утонуть, уже не было сил бороться, просто хотелось… Болезненно-измученный взгляд, будто дымкой заволоченный, уперся в нее, и он чувствовал что-то такое странное, неизведанное, но любая оборона с него уже спала. И именно в этот момент он первый раз в жизни почувствовал, что готов был проиграть ей; признать любую ошибку, не спорить, просто докоснуться, чтобы она поняла, поддатливо уступить и выслушать упреки, да и пусть она видит его настоящим, живым человеком, не скрывающим эмоции, лишь бы вернулась она. Впервые он чувствовал себя таким открытым, поддатливым и ранимым — это было до чертиков странно и совершенно не похоже на Кишибе Рохана, но все мысли сейчас перетекли в одно настойчивое желание просто сократить это расстояние между ним и призрачной, ушедшей Рейми. Рохан потянул руку, хотел дотронуться… И она резко отстранилась от него. Для всей горящей решимостью девушки это был словно вызов. В противоположность себе она больше не открытая, не ранимая, не слабачка — теперь она твердая и радикальная, злая на всех и вся. — С этого момент я сама буду решат свои проблемы. И больше ни у кого помощи я не попрошу, — резко заявила розоволосая, воинственно выпрямляясь. И это стало небольшим толчком. Кишибе сглотнул, сгоняя с себя наваждение и отводя взгляд. В голове крутилось лишь одно — «что?». Что это сейчас было? Твою мать… Внутри все скручивалось и перемешивалось от ужаса и необъяснимого притяжения, которое чуть не заставило его забыться. Сорваться, поддаться странным низменным порывам. Он чуть не вытворил что-то… что никогда не делал. И это помогло ему лучше понять свое отношение к ней. Какого… черта?.. Нет, ничего такого не было. Кишибе отстранился, возвращая себе прежнее спокойствие, и хмурился так обеспокоенно и нечитаемо, не отрывая взгляда от девушки. Больше он ничего не говорил, и даже Рейми не могла понять, о чем он думает в этот момент. Кажется, он и сам что-то скрывает от нее. Но и это больше не имело значения. Рохан выглядел донельзя опустошенным и подавленным. — Я понял, — прохрипел он бесцветным голосом, больше не напирая. В конце концов, среди них должны быть границы. И что бы там не происходило, он не даст себе спуску. И правильно сделает. Возвращаться в свой кабинет после произошедшего было до того странно, как будто он идет туда во сне. Все перепуталось между собой, события и действия, и он плыл словно в бесконечном пустом море. Ему правда надо отвлечься. Надо занять себя работой — ведь это действительно то, что всегда приводило его в чувство. Хоть и этот несвязный клубок мыслей был далек от знакомого состояния. Дверь кабинета закрылась парой минут позже, чем дверь со стороны Рейми. После пережитого разговора она вернулась в комнату, вновь чувствуя это дежавю — желание упасть на пол и не шевелиться. Она могла сколько угодно ссориться с Роханом, но итог всегда один и тот же — оставшись в одиночестве, сил уже не оставалось. Нет, так нельзя. Она не может просто притворяться. Казалось, пока она стояла у закрытой двери, прошли часы, годы, но за окном уже точно стемнело, стоило ей тронуться с места и поискать себе занятие. Заползая на кровать, девушка озарила лицо светом телефона, бездумно пялясь в пиксели. А: «Ну, как по мне, слабоватенькая анимешка вышла. Зато о ней столько болтали, тьфу» А: «Зря я только время на нее потратила. Кстати, может в кино сходим?» Первое ощущение, которое розоволосая испытала от сообщений, это скребущий ступор. Арису… она будто вообще не понимала, что с ней происходит. Даже после того, как услышала краткий пересказ всего произошедшего ужаса… она просто удивилась. «Ого, какой кошмар! Серьёзно?», и Рейми и так изо всех сил пыталась увидеть в этом настоящее сопереживание, но уже спустя пять минут Арису отвлеклась, переводя тему на школьные предметы, которые Рейми пропустила. «Зачем я все это делаю?..» Экран так и продолжил тускло светить в потолок, упав на покрывало, а сообщения так и остались в статусе «прочитано». Сугимото лежала на подушке, уставившись в потолок. Хотелось вообще ни о чем не думать. Но ради чего она это сделала… Ведь у нее и правда есть Рохан. Ради чего она тратила время на Арису?.. Да еще и так сильно его оскорбила. Сложно было не прочитать это в лице мангаки. Но тогда она об этом и не задумывалась. Боже, какая же дура. Рейми перевернулась, уткнувшись носом в подушку, и в этот миг насквозь пропиталась тоской и сожалением. И так хотелось, чтобы хоть кто-то разделил с ней эту боль, хоть на секунду. Но она самолично отреклась от помощи Кишибе. Стоило ли делать это? Можно ли как-то самой избавиться от всего, что скопилось внутри? Повернувшись, Рейми краем глаза наткнулась на канцелярский нож в подставке для карандашей. И в тот же момент все фрагменты внезапно сложились воедино. Черт, она окончательно свихнулась. Но ноги уже сползали с кровати, а горящая настольная лампа вскоре тронула своим светом всю худощавую фигуру. Рейми стояла перед столом, и руки ее тянулись к лезвию. Вряд ли сейчас было время думать. Она бы не вынесла этого, когда пальцы обхватили холодный режущий металл. Сейчас уже… поздно, очень поздно. Да, она сказала, что больше не примет ничей помощи. Но это будет последний раз, когда она его о чем-то попросит. Снова дверь отворилась. Рейми сжала в руке лезвие и грустно посмотрела на дверь Рохана.