Память рисует нас рядом

Он лежал на больничной койке, обсмотанный проводами и всем чем только можно. На электронном табло высвечивались показатели биения его сердца, давление, и ещё куча непонятных цифр. Но он был жив. Будто бы в подтверждение этого его грудь мирно поднималась и опускалась. Он дышал. Тихо в палату вошла женщина в молочном плаще, держа в руках сумку. Медленно, без резких движений, она закрыла за собой дверь, чтобы та не издала ни звука. Конечно, ведь она проникла сюда под предлогом навестить совершенно другого пациента. Сев рядом с кроватью на стул, она накрыла своей ладонью руку Кораблева. Будто бы убеждая себя ещё раз, что он рядом. Что он с ней. И никогда она его больше не отпустит. Ни в какую квартиру с преступником. Хватит. Он слишком дорого для неё. И пусть Ковин будет не доволен. Ей плевать, потому что (любит его?) он уже не в том возрасте, чтобы бегать за преступниками. Да и не по званию уже. Швецова достаёт из висящей на плече сумки беретку. Да. Ту самую, которую она недавно надевала на набережной, стоя с Кораблевым. Это было каких-то две недели назад. А теперь он лежит, и неизвестно, сможет ли ходить (Швецова, прекрати об этом думать, такого не может случится) из-за серьёзной травмы головы. Надевает её на себя. Смотрится в карманное зеркало, хотя понимает, что Кораблев врят ли сможет увидеть её чётко, все же хочется быть красивой. Теперь осталось дело за малым. Дождаться, пока он проснётся. Швецова чуть сильнее сжимает его ладонь, моля бога о том, чтобы он открыл глаза. И её услышали. На табло стало слышно, что сердце пациента стало бится заметно чаще. Прямо как это бывает в фильмах. Вот только в реальности люди не приходят в сознание так быстро. Спустя какое-то время, Кораблев начал открывать глаза. Но, наверное, вообще не понимал, где находится. — Тише, тише. — шептала ему Швецова. — Всё хорошо. Я рядом, не переживай. — Маша… — с заметным трудом говорил Кораблев. Да, в этой беретке Швецова действительно была Машей. Марусей, как её в далеком прошлом любил называть Кораблев, а не этим «Мария Сергеевна». Даже под наркозом, Леня понял, что что-то не так. А потом уже чётко, насколько это возможно в его состоянии, увидел сначала её… А потом и беретку. — Я так скучал по тебе, Марусь. — пробормотал он слабым голосом, но счастливо улыбаясь. А Маша ничего не стала говорить. Еле сдерживая слезы, она лишь наклонилась к нему, положила ладошки на его раскрасневшиеся щеки и поцеловала. Да, скомкано. Но так нежно, так мягко, что сердце забилась, наверное, свыше 130. Впервые она ощутила такую сильную любовь к этому человеку. Потому что чувствовать тепло любимого человека порой так необходимо. Но она неосозновала этого. Пока чуть не лишилась его. — Я так сильно люблю тебя. — только сказал это уже он. И эту фразу Швецова запомнит навсегда. Потому что других таких может и не быть. И Кораблев засыпает. С отмечатком её губ на своих. Как всегда и мечтал. — И я тебя.