пара доводов в копилку

Этот запах раскисшей земли оседает у Рыжего спазмом в горле. Он не может ни выдохнуть, ни вдохнуть, пока руки его суетно гребут комья грязи вперемешку с камнями и мокрыми ветками, пока глаза застилает водянистая пелена слез, пока он, сквозь шум собственной крови в ушах, наконец не слышит слабый отклик Хэ Тяня по ту сторону гигантского оползня. Только тогда, вместе с сорванным криком, из его легких судорожно начинает выходить воздух. Его несет вперед по инерции, быстрее всех остальных — в три (может, четыре) огромных шага он преодолевает всю эту груду скользкой насыпи, падает на колени и вцепляется в слабо улыбающегося уебка так, будто пытается с ним срастись. Господи. Господи, блядь, спасибо. Хэ Тянь чувствует теплую щеку, прижимающуюся к голой шее, влажное загнанное дыхание Рыжего и острую боль в районе диафрагмы. Рыжий чувствует, будто весь его ебаный мир только что — только что — едва не рухнул с решимостью криво построенного карточного домика. Когда перепачканная глиной рука в знакомом жесте проходится по его затылку — Рыжего начинает трясти. Он дает себе еще две секунды, прежде чем смаргивает последнюю соль с глаз, отрывается от Тяня и позволяет без умолку что-то тараторящему Цзяню помочь им обоим подняться. Они успевают подобраться к деревне до того, как начинается настоящая гроза. Чжань молча, с упертостью землеройного бульдозера тащит Хэ Тяня на своем плече, игнорируя вялые протесты. Дом бабушки Ли встречает их ароматом свежей выпечки на рисовой муке и взволнованными возгласами хозяйки. Рыжий благодарно принимает протянутое ему сухое полотенце, толку от которого нет совершенно — в предбаннике с них уже натекло на целую лужу. Когда Цзянь И влетает на кухню с радостными вестями, их отпаивают горячим чаем. — Цю Гэ уже едет! Хэ Тянь, ты уверен, что ты в порядке? — в сотый раз уточняет он. — В полном, — в сто первый отвечает Хэ Тянь, а потом выхватывает взглядом мелькнувшие в обзоре руки Рыжего. — Братец Мо… Рыжий, будто не слыша, продолжает по-плебейски размешивать чайной ложкой сахар на дне кружки. — Гуань, — снова пытается Хэ Тянь. Рыжий вздрагивает, мечет в него нервным взглядом, и тут же спотыкается об это понимание, отразившееся в глазах напротив. У Рыжего в башке — пиздец масштаба Фукусимы, и меньшее из всего, что он сейчас хочет, так это разговаривать с причиной аварии. — Твои руки. Их нужно обработать, — продолжает Хэ Тянь. Рыжий смотрит на свои руки, и только сейчас понимает, что на месте ногтевых пластин у него кровавая каша. Бабушка Ли тут же громогласно охает, подрывается за аптечкой, и Рыжий следует за ней, считая это удачным шансом свалить подальше от ебаного всевидящего хэтяневского ока. — Досталось же вам, мальчики, — причитает хозяйка, и Рыжий не находит в себе сил даже на вымученную улыбку. Где-то через полчаса приезжает Цю Гэ, вставляет всей компании совершенно неоправданных пиздюлей и скопом затаскивает их в здоровый салон гелендвагена. Цзянь, занявший сидение возле водителя, начинает панибратски делиться с ним всеми элементами геройствований Хэ Тяня, и Рыжий чувствует, как под весь этот аккомпанемент несмолкающего восторженного пиздежа его начинает нещадно рубить. Из беспокойного сна он выныривает, случайно приложившись лбом к тонированному стеклу. Они застревают на светофоре прямо перед школьной остановкой, и Рыжий, прочистив першащее горло, просит остановиться рядом с ней. — Рыжик, Цю Гэ подбросит тебя до дома, правда же? — протестует Цзянь с переднего сидения. — Я лучше пройдусь, — отвечает он и открывает дверь. — Хорошо, я с тобой, — вызывается Хэ Тянь и, морщась от боли в ребрах, вылезает вслед за ним. Будто бы они живут в двух кварталах друг от друга. Будто бы этому придурку не ехать от школы через весь гребаный город. Будто бы в его состоянии, которое он тщательно пытается скрыть от всех и вся, вечерняя прогулка — лучший вариант. Рыжий не успевает возразить — Тянь захлопывает дверь раньше, и машина тут же трогается. Он выдыхает, резко, устало: — Покажи. Хэ Тянь тут же прекращает держаться за ушибленную бочину, бросает: — Я в норме. — Ты мне-то не наебенивай. Я видел, как ты от боли корчишься. Показывай, — Рыжий требовательно дергает его за подол испачканной футболки и сверлит взглядом огромную цветастую гематому. — У тебя ребро сломано, кретин. Рыжий хочет размазать это непроницаемое, безразличное выражение лица Хэ Тяня собственными калеченными руками, а потом стереть из памяти этот день вместе с наличием этого Припизднутого в своей жизни полностью. Потому что в грудине ноет так, будто ребра переломаны у него самого. Мо Гуань Шань стоически всхлипывает и продолжает бесцельно пялиться на багровеющее пятно. — Ну все, все уже позади. Я в порядке, правда, — шуршит ответом Припизднутый. За шею его хватает, и Рыжий чувствует — грабли холодные, как у покойника. — Ага, блядь. В порядке. В обратном, — цедит он, но из рук не вырывается, куда там денешься. — У тебя жар. Пойдем скорее, — Хэ тянет его в сторону дома. — Никогда так больше не делай, придурочный. Ты слышишь меня? Обещай больше не подставляться. Хэ Тянь меняется в лице, и желудок у Рыжего скручивает. Мама многое говорила ему про влюбленность, что-то там про бабочек в животе и бессонные ночи. Какие там, нахуй, бабочки, мама. Разве что те, которые ножи. Что ж, вот тебе, Гуань Шань, очередное жизненное разочарование, в копилочку. Хэ Тянь ему, конечно же, обещает. Рыжий только слабо надеется, что больше его коллекция подобной сранью не пополнится.