пара доводов в копилку

Когда днем позже Хэ Тянь приходит к дому Рыжего, с порога он слышит шершавое как наждачка: — Ты хуле сюда приперся? Потому что Рыжий ртом разговаривать не умеет от слова вовсе, Рыжий ртом только курит и огрызается, у него ниже носа — сплошная разлагающаяся помойка, а всех небезразличных к бедам его речевого аппарата ждет одна протоптанная тропинка — на хуй. Вот только Хэ Тянь уже давно возвел на этой тропе палаточный лагерь, и беды у него, походу, похлеще Рыжего, раз уж он решил добровольно копаться в килотоннах словесного мусора вместо того, чтобы найти себе собеседника поприятнее. Всем этим заглядывающим ему в рот девочкам из баскетбольной секции и мальчикам из литературного кружка он предпочел дворовую отморозь, которая при малейшей угрозе сближения выливает на него ушат говна. Когда-то — Хэ Тяню кажется, что пару вечностей назад — он бы без задней мысли схватил Рыжего за шкирняк и одним точечным ударом выбил из него эту погань хотя бы на пару ближайших минут. Сейчас Хэ Тянь щурится, будто смотрит на отблески полуденного солнца, а не на кислую болезненную мину, и отвечает: — Ты не читал мои сообщения, малыш Мо. Решил справиться о твоем самочувствии. — О своем лучше справься, кретин, — Рыжий скрипит севшим голосом, и прежде, чем успевает захлопнуть дверь, заходится в приступе сухого кашля. — Милый, кто там? И зачем ты встал с кровати? — слышится из глубин дома взволнованный женский голос, и Хэ Тянь с ходу начинает улавливать аромат куриного бульона, доносящийся, по-видимому, из кухни. — Никто, мам. Адресом ошиблись, — пытается крикнуть Рыжий, но связки снова подводят. Он тянется к дверной ручке, но Тянь останавливает стремительно закрывающуюся дверь ребром ладони — звенящая боль от сопротивления тут же проносится по всей диафрагме. Он поджимает губы, медленно выдыхает через нос. Рыжий с чувством чертыхается, пальцы соскальзывают с ручки, в слезящемся взгляде сквозит неверие, сразу за ним — усталое раздражение. — Я, блядь, поверить не могу, ты такой… — Ох, Хэ Тянь! — мать Рыжего выглядывает из-за его плеча, мусоля в руках кухонное полотенце. Она улыбается Хэ Тяню, а тот пытается проецировать этот мягкий излом губ на лицо Гуань Шаня. И не может. Хэ Тянь уверен, что, если он когда-нибудь увидит улыбку на этом бесконечно хмуром еблете, то тут же ослепнет. Рыжий, наверное, потому и не улыбается — бережет его зрение и психику.  — Милый, ты не говорил, что к тебе придут друзья. — Здравствуйте, тетушка! Я принес задания, — Тянь участливо машет пустым рюкзаком в руках. — Мы не… — одновременно с ним произносит Рыжий, но осекается и сверлит Тяня нечитаемым взглядом. — Он ненадолго, — бросает он и разворачивается в сторону своей комнаты, дергая плечом в немом приглашении. Хэ Тянь чувствует, как внутренности обжигает теплом, и с этой хуйни хочется плакать и смеяться одновременно. Что-то внутри Тяня вопит: «Тебе не должно быть приятно с того, что тебя не назвали "не другом". Посмотри, до чего ты докатился, господи. Ты же на ебаном днище». Уголок губы криво ползет вверх, обнажая ряд с силой сжатых зубов. Хэ Тянь в курсе. — Что, уже жалеешь, что я не сдох вчера? Рыжий фыркает, заваливаясь на расстеленную кровать: — А толку? Ты от меня и мертвым не отвяжешься, — в покрасневших глазах вспыхивают озорные искры, но тут же тухнут в пасмурном взгляде, как бычки в луже. — Ты не ходил к врачу. — Нет, — соглашается Тянь. — Зато врач ходил ко мне. Трещина, ничего серьезного… но если ты вдруг хочешь за мной поухаживать… — Ой, иди нахуй, — хрипит Рыжий, разражаясь очередным приступом зычного кашля. Теперь наступает очередь Тяня веселиться. По правде говоря, именно это он и планировал — притвориться тяжелым больным и вызвонить Рыжего, который почему-то всегда ведется на его россказни (Хэ Тяню все интересно, в какой именно момент этот лимит доверия кончится). Но трубки Гуань Шань не брал, и в школе, со слов Цзянь И, не показывался. Поэтому Хэ Тянь здесь, делает вид, что с ним все окей. Он тянет руку к лицу Рыжего, тот в ответ вяло брыкается, горячими пальцами перехватывает запястье Хэ Тяня и тут же его отталкивает. Скулит почти с мольбой: — Съеби уже. Хэ Тянь, разумеется, даже не шевелится. Мама Рыжего — святая женщина — приносит им суп, интересуется самочувствием сына, на что Рыжий под натиском всестороннего внимания только глубже зарывается в свою конуру из одеял, давая понять, что все с ним будет решительно лучше, если от него отцепятся. Она коротко вздыхает, говорит еле слышно, скосив взгляд на гостя: — Хэ Тянь, пожалуйста, проследи, чтобы он поел, — и щелкает замком на входной двери раньше, чем Рыжий успевает возмутиться. — Ты слышал ее, — заговорщицки тянет Хэ Тянь в воцарившейся тишине, разбавляемой гудением старого холодильника. Глаза его блестят в фирменном блядском прищуре, и Тянь знает, что в такие моменты Рыжий боится его до усрачки. Он тянется к разносу, берет в руки столовые приборы и не спеша дует на свою порцию свежесваренного бульона. — Ешь, — кивает на оставшуюся тарелку. — Я не голоден, — бубнит Рыжий в складку одеяла. Тянь тщательно облизывает ложку и, прикусив ее кончик передними зубами, хищно ухмыляется. — Покормить тебя с ложечки, малыш Мо? И Рыжего передергивает, всего, до ногтевых пластин на ногах. У Рыжего падает забрало. — Рискни, говна ты кусок. И так происходит всегда. Потому что Рыжего буквально разрывает от любого намека на насмешку в его сторону. Потому что для Хэ Тяня перебор — это второе имя. Хэ Тянь закидывает длинные ноги на кровать, тут же путаясь в бесчисленных слоях постельных принадлежностей, падает корпусом на лежачего больного, заламывая тому кисти рук. Тянь знает, что Рыжий сопротивляется вполсилы. Тянь хочет думать, что это не только из-за простуды. — Ты ложку проебал, мудила, — шипит ему в лицо Гуань Шань. Хэ Тянь чувствует острый запах медикаментов, хочет ощутить эту горечь скалящегося рта. — Теперь твои слюни где-то на моей подушке. Взгляд у Рыжего болезненно слезящийся, влага скапливается в уголках глаз и катится по вискам, исчезая в линии роста волос. Тянь ловит себя на мысли, что не прочь слизать ее одним широким движением языка, и это — пиздец. Это больничка. Ему стоит огромных усилий подавление истерики, рвущейся наружу комьями смеха. Он отвечает: — Подумай об этом одинокими ночами, когда решишь вздроч... — и ловит удар в челюсть чужим горячим лобешником. Пока Хэ Тянь слизывает стекающую с подбородка кровь, хватаясь за ноющие от напряжения переломанные ребра, Рыжий мрачно решает: «лучше подумаю об этом». И кидает придурку в лицо дырявое полотенце.