Little Universe

— Я вернулся, Чонгук-и. Копошение в подвале заставляет Хосока ухмыльнуться. Чонгук всегда оживляется, когда возвращается домой вечером его создатель. Ну, как создатель… «воскреситель» звучит как-то странно, а «хозяин» за километр отдаёт каким-то садо-мазохизмом. Поэтому Хосок предпочитает думать, что создал Чонгука. По сути, это частично так. Запах спирта из лаборатории не выветривается даже тогда, когда окно было открыто весь день. Поэтому Чон, запахнув докторский халат, дабы не простыть, закрывает окно и бросает взгляд на железную дверь в углу помещения. Чонгук за ней снова буянит, но оно и не мудрено. Вчера ему из еды не досталось абсолютно ничего, а это, на минуточку, первый день в его новой жизни, когда он голодал. Пока что Хосок не знает, какими последствиями обойдётся многодневная голодовка Чонгука, и он обязательно когда-нибудь проведёт с молодым гулем подобный эксперимент, но заранее Чон может предсказать одно — рад такому развитию событий Чонгук точно не будет. Затаскивая за собой нелёгкий чемодан, Хосок приветственно кивает сидящему на полу за решёткой парню, проводящему врача жадным взглядом с одним-единственным желанием: сожрать. Вырваться, разорвать на части и с огромным удовольствием сожрать, не оставив даже костей. Такова чонгукова природа, и сделать он ничего не может. Даже несмотря на то, что Хосок единственный, кому на гуля не наплевать. — Здравствуй, — коротко бросает немногословный Чон, но даже услышать от него простое приветствие — большая редкость. Иногда Хосок даже сомневается, не повредил ли он что-нибудь своему творению, даря ему вторую жизнь. Возможно, RC-клетки сотворили что-то с воспалённым мозгом? Маловероятно, но не стоит исключать. Учёный обязательно это проверит. А сейчас время кормёжки. Протянутую окоченевшую руку трупа Чонгук хватает в мгновение ока, вгрызаясь так, словно был лишён доступа к плоти месяцами. Крови почти нет, но характерные частые звуки усиленного чавкания греют Хосоку слух. По частям он просовывает сквозь решётку и остальные части тела, исключая голову — она особенно тяжёлая, и пронести её тоже было бы тяжело, поэтому пришлось оставить в лесу. Чонгук не обидится. Хосок живёт совершенно один (как полагают многие) в отдалённом японском городе Кофу, и это странно. Хосок много лет работает патологоанатомом, и это жутко. Хосок ежедневно посещает небезызвестный «лес самоубийц» Аокигахара, и это вдвойне странно и жутко. Что каждый день может делать человек, любящий свою жизнь и дорожащий ею, в лесу, где давят со всех сторон стволы деревьев; где абсолютно психически здоровый человек почувствует панику и необъяснимый приступ клаустрофобии; где нищие люди много веков назад оставляли своих детей и стариков, которых не способны были прокормить, а сотни людей ежегодно совершают в этом лесу самоубийство? Надпись при входе гласит: «Ваша жизнь является бесценным даром от ваших родителей. Подумайте о них и о вашей семье. Вы не должны страдать в одиночку. Позвоните нам 22-0110» Хосок всегда усмехается при виде неё и мысленно произносит: «Если бы ваши слова были действенны, мой Чонгук давно помер бы от голода» Именно сюда Чон приходит ради того, чтобы достать Чонгуку еды. Пусть трупы и не всегда бывают идеально свежими, но в последние года всё больше подростков Хосок находит здесь, исследуя местность по ночам, и это означает, что Чонгук чаще может лакомиться молодым мясом. Хосок живёт в одиночестве, работает врачом на вскрытиях в ночную смену, и вид трупов не пугает его со средней школы. Возможно, сам он имеет проблемы с психикой, но ежегодные проверки у психиатра твердят об обратном. Чон относится к трупам настолько спокойно, что иногда это даже кажется неправильным. Хосок вообще всегда считал, что он какой-то неправильный. У него много знакомых, но совершенно нет друзей, и никогда не было. Единственным, чем он бредил с самого детства, была наука, в особенности биология, анатомия и патологическая анатомия. Смерть ходила за ним по пятам всю жизнь, казавшись чем-то настолько загадочным и неизвестным, что даже по-своему чарующим. Во врачебное дело Хосок влюбился в средней школе, с отличием окончил старшую школу и медицинский институт, впоследствии выучившись на патологоанатома. С минимальным количеством родственников и полным отсутствием друзей погрузиться в работу с головой и стать знатоком своего дела не составило труда. Десятки часов, проведённые за учебниками, окупились в полной мере, позволив заработывать сотни тысяч йен в месяц и жить в достаточном благополучии, чтобы позволить себе обзавестись полностью рабочей лабораторией и отдельным помещением для своего главного достижения в жизни — человека, получившего вторую жизнь в качестве гуля. Чонгука Хосок нашёл много лет назад в том самом лесу, ещё до того момента, как суицидальная тенденция среди подростков начала стремительно расти. Красивый юноша, чьи губы посинели, бледные щёки впали, а вокруг тела уже собрались насекомые, собираясь полакомиться свежей плотью. В карманах чужих джинсов обнаружилось несколько пластинок жаропонижающего, таблетки от головной боли и даже витамины для беременных. Видимо, мальчишка даже не разбирал, что пить, а просто наглотался всего и сразу. Смерть наступила, и в этом он оказался счастливчиком. Мысль забрать парнишку и посвятить его хрупкое тело во благо науки посмертно казалась абсолютно правильной. Вероятно, у подростка была семья и друзья, волновавшиеся за него и уже пустившиеся на поиски, но философия Хосока была до неприличия проста: раз Чонгук убил себя, значит, ему плевать на своих близких, да и им он особенно не нужен, раз допустили доведение ребёнка до края. Отравленный организм не подлежал восстановлению, и потому Чону пришлось пойти на риск и совершить полное переливание крови, а также промыть желудок. Процедуры не самые приятные и очень утомительные, но для опытных рук они не составили особенного труда, и уже на следующий день всё было завершено. Наступила более рискованная часть эксперимента, результатом которого должно было быть воскрешение мальчишки в новой сущности, но какой — Хосок ещё не знал. Гули были слишком недоступными человеку, чтобы точно сказать, что они из себя представляют. Одно было понятно — их жизненные показатели и способность к регенерации выше человеческих в разы, и потому вероятность того, что сердце Чонгука вновь забьётся, казалась очень обнадёживающей. RC-клетки — одни из самых неизученных человеком живых организмов. Многие мировые учёные полагают, что они и являются основной чертой различий между телами людей и гулей. Концентрация RC-клеток в организме гуля многократно превышает концентрацию в организме человека, и дабы восполнить баланс этих самых клеток, гули вынуждены поедать людей. По неофициальным данным одному гулю для полноценной жизнедеятельности требуется съедать одного человека в месяц, однако в случае Чонгука, как гуля, созданного искусственно, он не в силах прожить без человеческой плоти больше нескольких дней. Гули, на первый взгляд, не сильно-то и отличаются от людей. Они так же спят, работают, едят (но, поскольку их желудок не способен переварить людскую еду, через некоторое время он её отвергает). Выглядят гули абсолютно идентично людям. До тех пор, пока не наступает время кормиться. «Боевой» облик гулей, который они невольно принимают, испытывая голод: неестественные чёрные белки глаз с алыми переплетениями капилляров, кроваво-красная радужка, а также, в случае повышенной агрессии, особенное их оружие — кагунэ. Из себя оно представляет некоторое подобие щупалец разных форм и размеров, находящихся в специальном мешке в организме гулей в области спины. Кагунэ может представлять из себя что угодно и менять форму, в один момент будучи подобием крыльев, а в другой — преобразившись в мечи для боя. Опасное оружие, малоизведанное и, вероятно, самое мощное из известных человеку. Хосок до сих пор не до конца знает, каков предел сил Чонгука и насколько на него влияет то, что питается он исключительно мертвечиной. Возможно, это слегка притупляет его способности, но Чону и не нужно, чтобы его творение было чересчур уверено в своих силах. Хосок знает, что Чонгуку даже сейчас не составит труда проломить железные прутья и выбраться на волю, но не делает он этого лишь по одной причине: Чонгук не знает, что способен на это. Не знает пределов своих возможностей. И сейчас учёному это только на руку. В будущем он обязательно выяснит всё, на что способен Чонгук, но не сегодня и не завтра. Слишком опасно, слишком рискованно. Хосок поднимается по лестнице на второй этаж дома и запирается в своей спальне. Он прижимается спиной к двери, вздыхая и медленно стягивая с себя халат. Сегодня он может ни о чём не беспокоиться: Чонгук накормлен, работа в морге выполнена, лаборатория в чистоте и завтра можно будет с утра приступить к очередным исследованиям, на несколько дней запершись в своём доме и погрузившись в самокопание. Свалившись на кровать в домашней одежде, Хосок погружается в сон за считанные минуты. *** Пасмурное утро не сулит ничего хорошего. Светло-серые тучи затмевают солнце и омрачают вид из окна, но даже здесь Чон находит плюсы для себя. Эта погода идеальна для того, чтобы не выходить из дома и целый день провести в лаборатории, за привычным запахом спирта и Чонгуком в качестве собеседника за стеной. Самому Чонгуку, конечно, рассказывать особенно нечего, но зато он с удовольствием слушает не смолкающую болтовню патологоанатома на самые разные темы. В доме гробовая тишина, и это даже как-то непривычно. Обычно уже с утра Чонгук каждые две минуты спрашивает о том, когда же Хосок удосужиться подкинуть не очень свежего мяса ему в «клетку» (по сути это лишь половина комнаты, отделённая от другой металлическими прутьями, но устроенная очень по-человечески. Чонгук называет своё жильё «клеткой» только из вредности). Сегодня же гуль довольно спокоен, что радует, но слегка настораживает. Хосок полностью снимает с себя пропахшую потом — и даже немного кровью — одежду и переодевается в абсолютно чистую, приятно пахнущую кондиционером, закидывая грязную в корзину для белья. Белый халат, изучивший уже добрую половину дома и не стиранный, наверное, месяца три, Чон тоже берёт с собой, спускаясь на первый этаж, где лаборатория и законное место для вещи. Кормление Чонгука — то, что Хосок привычно делает, как только просыпается. Всё равно, что зубы почистить, а иногда даже приоритетнее. В этот раз, когда Чон проходит мимо выученной наизусть металлической двери, до него не доносится ни редкое «Доброе утро», ни родное «Скоро ты уже? Я тут подыхаю!». У Чонгука безупречный слух, а звукоизоляция в его «клетке» оставляет желать лучшего. Хосок списывает всё на то, что гуль заспался, слишком поздно поужинав вчера, и со спокойной душой выходит из дома, не закрыв дверь, направляясь к машине. Не будет же патологоанатом хранить мертвячину в доме. От запаха в багажнике его Рендж Ровера давно подохли все мухи, а Хосок успел привыкнуть, хотя во время первой практики в институте на вскрытии потерял сознание, наравне с некоторыми однокурсницами. Опыт приходит только с годами. В большом чемодане по авторской методике компактно сложено всё тело, как обычно, без головы. Некоторые, особенно крупные части, конечно, пришлось сложить отдельно или разрезать, но тем оно лучше — Хосок берёт часть руки, от кисти до локтя, бледную и местами посиневшую, и уверенно направляется домой, не закрыв багажник, предполагая, что, возможно, Чонгук просто не голоден, оттого и помалкивает. Пин-код у входа в обиталище гуля самый простой — год, когда учёный нашёл его и выходил. Заходя внутрь, Чон бросает мимолётный взгляд на решётку и собирается задать шутливый вопрос, почему сегодня Чонгук такой тихоня, но замирает на месте, так и не вымолвив ни слова с открытым ртом. Прутья клетки выломаны, неестественно вывернуты, вырваны и погнуты — такая картина обескураживает в первое мгновение, но в последующие до шокированного мозга доходит другая, пробирающая до мурашек истина: Чонгук сбежал. Сбежал, оставив после себя полный разгром. Дверь за спиной с щелчком замка захлопывается, и Хосок не оборачивается, надеясь, что ощущение постороннего присутствия — лишь жестокая игра воображения, но все надежды развеивает до боли знакомый голос, звучащий страшнее раската грома, не по-злому и не по-издевательски. Звучащий до дрожи в кончиках пальцев ласково. — Здравствуй, хён. Врач оборачивается моментально и в несколько больших, панических шагов сам загоняет себя в тупик, упёршись спиной в стену. Чонгук улыбается, словно скалится, как загнавший зверушку в ловушку стервятник; глаза его такие же, как и всегда: чёрные, с багровыми радужками, с ярко выраженными капиллярами. Это должно выглядеть привычно, но вкупе с дьявольской улыбкой эти глаза выглядят поистине ужасающе, заставляя сердце трепещать и заливаться кровью, отбивая скорый марш. Хосок знает прекрасно, что нужно от него Чонгуку. Самый страшный кошмар стремительно воплощается в реальность — для завершения остался лишь один, финальный акт. Хосок должен был предвидеть, послушать интуицию, но он чёртов скептик, которому глубоко плевать на внутренний голос и животное шестое чувство. Поздно для сожалений, не поздно поверить в Бога. — Чонгук-и, ты… пожалуйста, Чонгук-и… — Чон готов позорно разрыдаться и вымаливать у собственного творения сохранение никчёмной жизни, но совесть глухо твердит — бессмысленно. В предвкушении облизывающийся Чонгук тому абсолютное подтверждение. — Хосоки-хён, — улыбается гуль и нависает над человеком, сам, кажется, того не замечая. Чонгук мощнее и крупнее Хосока — шансы уйти живым ничтожны. — Хосоки-хён, ты знаешь, как долго я грезил полакомиться тобой? Ощутить, наконец, умопомрачительный вкус свежей, горячей плоти? Твой вкус, хён? Чон снова облизывается и наклоняется ближе к хосоковой шее, впервые чувствуя такой дикий голод. Запах Хосока, выразительный и аппетитный, будоражит инстинкты и заставляет активнее выделяться слюну. Если Чонгук сейчас сорвётся и вгрызётся в сочную плоть хёна, он точно ни о чём не пожалеет. В такие моменты жалость и сожаление отмирают, как завядшие цветы. — Чонгук-и, — всё, что может дрожащим, надрываюшимся голосом произнести Хосок. Он чувствует, как влажный шершавый язык широко проходится по его шее, а Чонгук закатывает глаза от удовольствия просто быть здесь и сейчас, чувствовать страх Хосока, вдыхать насыщенный запах человека и оттягивать себя от долгожданной дегустации. Своего рода мазохизм. — Хосок-и, я не хочу тебя убивать, — театрально жалобным голосом произнёс гуль, слегка отстранившись. Хосок успел десять раз попросить прощения у Небес за все совершённые грехи и за то, что прошёл против законов мироздания, вернув к жизни Чонгука. — Но ты так вкусно пахнешь, что я не могу сдержаться. — Чонгук, не делай этого. П-пожалуйста, — по щекам катятся первые слёзы и со звоном разбиваются об пол. Когда Чон снова поднимает взгляд, но на лице гуля уже нет улыбки. Он смотрит прожигающе, оценивает и делает свои выводы, а Хосок чувствует себя смертником на эшафоте, которому вот-вот вынесут окончательный приговор. Когда Чонгук отступает на пару шагов, Чон обессиленно валится на колени и плачет, не сдерживаясь, сам не понимая почему. Неужели у Чонгука сработала жалость к хёну, когда он увидел его слёзы? — Беги, хён. Беги от меня, — и снова дьявольская улыбка, но прежней хищности в ней уже нет. Хосок кое-как поднимается на дрожащие ноги, осознавая, насколько жалок сейчас. По сравнению с гулем человек — раненая антилопа, уязвимая и беспомощная. В считанные мгновения Чонгук уносится из помещения, а затем так же стремительно покидает дом, не оставляя за собой и дуновения ветра. Зверь пощадил своего творителя. Зверь идёт убивать.