К чёрту Каннингема!

...Фандорин окинул взглядом гору оставшихся на блюде пирожных, поставленного перед ним шефом, и ему стало немножечко стыдно. Он объелся, дорвавшись до эклеров, кремовых корзиночек, воздушных марципанов и обсыпных миндальных трубочек. Сладкоежка Эраст сконфуженно посмотрел на шефа, но Бриллинг был занят своими мыслями. Он задумался. Лицо его стремительно мрачнело. Фандорину стало неуютно. Шеф сказал, что теперь он берёт его судьбу в свои руки с какой то неуловимой горечью. А после доклада Фандорина о своём расследовании, так и вовсе переменился в лице. Нахмурился, замолчал, только жестом просил угощаться пирожными, и самолично налил оранжада в чашку. Мешать шефу думать Эраст не посмел. Любопытство в нём оттеснило зародившуюся тревогу подальше. Он ждал. — Ладно, Фандорин. Будем брать Каннингема. Немедленно. Иван Францевич внезапно вскочил из-за стола. Эраст поддался порыву мгновенно следовать за шефом, вскочил и сконфузился своей поспешности, натолкнувшись на Бриллинга. Эраст застыл подле него столбом. Иван Францевич резко обернулся, поймал его взгляд, и тут Эраст Петрович испугался уже по-настоящему. Светлые глаза Бриллинга потемнели. Он властно посмотрел на юношу. Придвинулся неприлично близко, и положил руки ему на талию. Обхватив стройный стан юноши, оробевшего от поведения своего шефа, он сдавил его пальцами. Бриллинг обжигал прерывистым дыханием щеку Эраста. Жар от шефа исходил, как от самовара, а сам он вкусно пах пирожными. Шеф уткнулся носом Эрасту в щёку. Положение было плачевным, и выбраться из него живым не представлялось Фандорину возможным. Для чего он пересёк границы, скрывался, разоблачал, едва не сгинул от руки предателя, распутал клубок страшных событий и тайн — чтобы пасть от человека, в которого он верил? Да прикажи ему шеф отдать свою жизнь ради благого дела, ради отчизны — с пылкостью отдал бы, и даже не зажмурился от страха. — Не молчите, Фандорин, — потряс его Иван Францевич, выведя из оцепенения. — Я ведь не мог ошибиться. Эраст продолжал молчать и лихорадочно отметать все пришедшие на ум слова. — Вы слышите меня, чёртов мальчишка? Ответьте! Голос Ивана Францевича прозвучал с такой мукой, что Эрасту даже стало стыдно. Фандорин зажмурился. — Не надо, шеф, — как можно твёрже произнёс он. — Разве можно нам… да и зачем? Он ответил и стало легче на душе. Он сделал всё, что мог, а теперь будь, что будет. Падёт ли он, утащит ли его в омут порока Иван Францевич, или спасёт провидение, — как судьбе угодно. Он переложил выбор на судьбу и на Бриллинга. Но тутже заговорила проклятая совесть: ай-ай-ай нехорошо, Эраст Петрович, невинным остаться хочешь. Юноша покраснел. Проклятый румянец жёг ему щёки. Иван Францевич наклонился к нему ещё ближе — невозможно себе такое представить, но Эраст это почувствовал, – и шепнул ему на ушко: — Какая Вы душка — красив, смел, смышлён, трогателен. — И слово в слово повторил слова Бежецкой: — Не бойтесь, глупенький. Вы же этого сами хотите. Жёсткие пальцы взяли Эраста за подбородок. — Ну же, открывайте глаза, посмотрите на меня, mon chéri, — потребовал шеф от Эраста. В венах Эраста Петровича вместо крови побежало что-то огненное; сердце оголтело скакало в грудной клетке. Нестерпимый сладостный жар наполнил чашу живота внизу. Особенно сильно тянуло и пульсировало в самом сокровенном месте, потяжелевшем и налитом. Нечто похожее он два раза испытывал при встрече с Амалией Казимировной. Женщина гипнотизировала его и, несмотря на порочность, не привлекала физически. Эраст трепетал и восхищался её красотой, умом, загадочностью, и смертоносной опасностью, которой от неё неуловимо веяло и делало женщину ещё привлекательнее. А вот взрывоопасное возбуждение после слов шефа, сводило сейчас Эраста Петровича с ума. Но одна мысль твердила: нельзя, нельзя! грех-то какой. А каков он, этот грех? Эраст Петрович сам себе представить сие не смел, да и не понимал ещё, что происходит в такого рода связях физически. Бриллинг, скорее всего давным-давно искушён в подобных делах. Муки плоти были столь приятны, что ещё немного и он взмолится. Станет умолять Бриллинга совершить то, на что не в силах решиться сам. Фандорин открыл глаза. Смотреть на шефа с такого близкого расстояния оказалось чрезвычайно неудобно. Эраст опустил взгляд вниз, на волевой рот Ивана Францевича. — Как же Каннингем, арест, операция… — залепетал он. — К чёрту вашего Каннингема! — тихим злым голосом ответил Бриллинг, обнимая Эраста за пылающее лицо, и сжимая его так крепко ладонями, что увернуться уже не получится. Бриллинг чувственно прикоснулся губами к щеке Фандорина. Брови юноши сами собой поползли удивлённо вверх. Поцелуй это мокро, липко, отвратительно! — мелькнула мысль. Длинные ресницы трепетно захлопали. Он весь сжался, когда губы Ивана Францевича переместились ему на губы. Эраст не успел опомниться, как его влажно, с чмоканьем поцеловали. Надавили ему на зубы, раскрыли рот, и проникли внутрь мокрым языком. Отвращение куда-то пропало. Было стыдно, неловко, непривычно, но уже не гадко. Эраста подхватили под спину, прижали к горячему даже через сукно одежды телу, и долго, беспощадно выцеловывали. Со стоном впивались в упругие, натёртые с непривычки губы. Вылизывали, как суку. Эраст лишь мычал забитым языком ртом, а потом впился шефу в плечи, и ответил на поцелуй пылко, невпопад. Получилось ожесточённо и грубо. Голова Эраста закружилась, он расслабленно повис на руках своего соблазнителя. Фандорин задыхался. Ему дали глотнуть воздуха. Эраст обвёл мутным взглядом потолок, моргнул, и произнёс, едва владея заплетающимся, как у пьяного языком: — Сделайте со мной всё, что угодно, — и покрылся мурашками с головы до ног от собственной смелости. — Шеф. Иван Францевич легонько прикоснулся рукой к твёрдому естеству Эраста, которым юноша непроизвольно тёрся о бедро шефа, подхватив его снизу и сжав. Фандорин застонал. Безучастно ожидая рокового момента, Эраст наблюдал, как шеф расстёгивает на нём брюки и исподнее, и приступает к той же процедуре со своими панталонами. Эраст не стеснялся собственной наготы. На член шефа взглянул с любопытством. Длинный гладкий ствол венчала розовая головка, по форме напоминающая бутон. — Потрогайте, — предложил шеф, и Эраст провёл снизу по чужому члену пальцами. Ствол дёрнулся. Бархатистая кожа была сухой и горячей. Из бутона вытекла прозрачная капля, и скатилась вниз. Эраст завороженно улыбнулся. Иван Францевич обхватил торчащий из-под вытянутой из штанов сорочки член Фандорина, и властно, спокойно, начал двигать по нему рукой. Эраст повторил всё то же самое с членом шефа. В кулаке, сжавшем пенис, что-то перекатывалось, дрожало и возбухало. Иван Францевич кусал губы. Скатавшиеся к щиколоткам брюки обнажили длинные жилистые ноги со светлыми волосками. Шеф подавался вперёд; он раскачивался, держась за плечо Фандорина, закрывал глаза и стонал, округляя пошло рот. Эраст ласкал его рукой, то сбиваясь с ритма, то довольно грубо. Шеф его не поправлял. Кажется, ему даже это нравилось. Эраст проверил догадку: сжал член шефа посильнее, задвигал рукой резче. — Да, так, чёрт вас побери, — хрипло рыкнул Бриллинг, привстал едва ли не на пятки, и содрогнулся, издав полузадушенный всхлип. В руку Фандорина полилось горячее липкое семя. Бриллинг оттолкнул от себя Эраста, ткнув того в грудь. Эраст Петрович ошалело захлопал глазами. Он начинал злиться, обманутый и распалённый желанием. Бриллинг ловко извлёк платок, вытерся, с отвращением на губах, кинул смятую тряпку в сторону. Эраст Петрович чувствовал себя идиотом со спущенными штанами и торчащим, налитым болью и вожделением членом. Иван Францевич усмехнулся. — Ну, что, Фандорин, за скотину меня считаете? Не торопитесь никогда с выводом. Застегнув поднятые с лодыжек штаны, Бриллинг опустился перед Фандориным на колени. Скрипнули под весом тела подошвы его ботинок. Бриллинг обнял юношеские нежные бёдра жаркими сухими ладонями, и насадился ртом на твёрдое естество Эраста Петровича. — Шеф! — испуганно вскрикнул Эраст, вновь сконфуженный и доведённый до отчаяния случившемся. Шеф вытворял что-то неописуемо постыдное, но такое восхитительное, что слёзы злости на глазах юноши высохли. Он прикрыл очи. Его член погружали в горячее и влажное, сосали и всячески дразнили. Фандорин уже себя не контролировал. После первого опыта, он навсегда запомнил то ощущение, что было сродни беспомощности, только подгоняемое жаждой получить разрядку. Вцепившись в русую шевелюру Бриллинга, Эраст со стоном несколько раз насильно толкнулся бёдрами шефу в рот, проталкивая пенис ему в самое горло, пока волна, с жадностью добываемого блаженства, не накрыла его. Член извергал семя, пульсировал, заставляя Эраста подчиняться порыву стонать на разные лады, закатывать глаза и скрести ногтями по шее Бриллинга. «Я кончил» — только и смог подумать Фандорин. Бриллинг похлопал его по ягодицам, сжал несильно несколько раз. — Шеф! — выпалил Эраст, когда немного пришёл в себя. Иван Францевич обернулся к нему, поставив недопитую чашку оранжада на стол. — Идите вы к чёрту, Фандорин, уж не пришло ли вам на ум извиняться? — недобро нахмурился он. — И не рассчитывайте на нежные чувства и признание в любви. Вы взрослый мальчик, сами понимаете. — Мне этого ничего не нужно, шеф, — ответил Эраст Петрович. Бриллинг допил апельсиновый лимонад. — Чувства мои к вам я озвучивать не стану. Предпочитаю слову дело: в чём вы только что убедились. — Шеф, а что делать с Каннингемом? — чувствуя себя по-дурацки спросил Эраст. — Да к чёрту его. Не сейчас. Сегодня вечером у меня в планах довести начатое с вами до конца. Эраст вздрогнул. Звучало это весьма опасно. Подозвав Эраста жестом к себе, Бриллинг своевольно обвёл пальцем саднящие губы юноши. — Вам понравится падать в пропасть вместе со мной, Фандорин. Если же я ошибся, то рухну только я. Готовы? — Так точно, шеф, — ответил просиявший Эраст. Бриллинг притянул его за ворот к себе. — Сперва я обучу вас искусству целоваться, — начал он, глядя в восторженно смотрящие на него голубые глаза.