Повелитель мертвых

      — Позволь спросить, дядя… что есть добро… а что зло? Что чёрное… а что белое?       Золотые глаза прожигали насквозь. Лань Ванцзи даже не шелохнулся, когда на его спину обрушился очередной удар дисциплинарного кнута. Он стоял на коленях, идеально прямо, с поднятой головой и ничто не выдавало в выражении лица его истинного состояния.       Выдавало кое-что иное.       Струйка алой крови стекала из уголка рта и расширялась с каждым словом Ванцзи, а тот даже не обращал внимания. Лань Цижэнь смотрел шокировано, восхищённо и самую малость гневно. На дне его глаз, в самом тёмном углу прятались боль и сострадание. Его племянник… его Ванцзи стоял перед ним, смотрел с гневом (и разочарованием?), выдерживал удары кнута. Сердце болезненно сжималось.       А всё из-за чего?       Всё из-за непутёвого Вэй Усяня!       Лань Цижэнь сжал в гневе кулаки. Этот мальчишка, нарушитель всех правил и устоев, этот демон! Он отказал Ванцзи, прогнал, отверг, оскорбил. Он разбил сердце его племянника! А что Лань Чжань? Лань Чжань стоял и принимал наказание из-за Вэй Усяня. Наказание, о котором Старейшина Илин даже не узнает.       Как будто этому демону есть дело до него!       Лань Цижэнь правда хотел остановить это, изменить решение старейшин, но его племянник оказался столь неумолим в этом вопросе... Даже сейчас, заливая белоснежное ханьфу алой кровью, он всё ещё не отказался от Вэй Ина. Разве можно настолько сильно любить?       Мужчина фыркнул, взмахивая длинными рукавами верхних одежд, и удалился, не удостоив племянника ответом. Что он мог сказать? Как он мог сказать ему, что его чувства — неправильные? Как мог он говорить Ванцзи, что он должен, а что не должен чувствовать?       Лань Цижэнь действительно верил, что когда эмоции перестанут туманить разум его племянника, то он вспомнит о правилах, об устоях. Поймёт, что Вэй Ин — не тот, кто ему нужен. Что мальчишка утянет за собой на тёмное дно и не позволит выбраться.       Не такого будущего достоин Лань Ванцзи.       Не такой человек должен быть рядом с ним.              Он видел его там.       Смеющимся, безумным, грустным и самую малость — смирившимся. Вот только с чем конкретно он мирился, было непонятно. Лань Цижэнь лишь знал, что взгляд сумасшедшего задерживается на клане Гусу Лань дольше, чем на остальных. Будто он кого-то искал.       «Вздумал погубить и моего племянника?!»       Мысленно завывает Лань Цижэнь, скрипя зубами и сжимая до побелевших костяшек кулаки. Рукоять меча до боли впивается в ладонь, а потом Старейшина Илин творит странное. Он… он с облегчением выдыхает. И если бы глаза Лань Цижэня не были намертво приклеены к нему, ловя даже минимальное движение, он бы этого не заметил.       «Вэй Усянь рад, что Ванцзи нет здесь?»       Мужчина ищет ответов у Лань Сиченя, стоящего рядом с ним, когда грозовые глаза перемещаются на фиолетовые одежды Юньмэн Цзян. Племянник понимает и знает не больше собственного дяди. Лань Цижэнь решает, что Вэй Усянь обезумел в край, и это действие на самом деле ничего не значило.       Ненависть достигает своего апогея, когда миру себя вновь показывает Стигийская печать, погубившая сотни и тысячи невинных душ. А потом половина её летит по воздуху, словно прах, и Вэй Ина отбрасывает назад. Лань Цижэнь мог поклясться, что услышал хруст ломающихся костей ещё до того, как Старейшина Илин безвольным мешком отправился в полёт.       Когда хлынула волна мертвецов, все по привычке начали отбиваться. Противник выглядел яростным, жаждущим крови и мести. Заклинателей с пелёнок учили, что таких нужно убивать по умолчанию. Но что-то тут было не так.       Мертвецы не атаковали первыми.       Лань Цижэнь заметил это, когда один из них пробежал мимо, не обращая внимания на потенциальную жертву. Потом он заметил ещё несколько таких случаев. Пока он ошарашенно оглядывал их, то просто стоял на месте статуей имени себя. В этот момент он понял странную вещь — мёртвым плевать на живых.       Они просто уходят.       Они…       Если их цель - не заклинатели, то кто тогда? Ответ не заставил себя долго ждать. Лань Цижэнь проследил за направлением, куда сбегались мертвецы, которым удавалось прорваться или избежать людей.       Они шли за Вэй Ином.       Приказ сложить оружие адепты Гусу получили в тот же момент, когда Цижэнь сорвался с места и также отправился за Усянем. Он не застал ничего, кроме главы Цзян с потрескивающим Цзыдянем и чавкающих звуков. В отвращении Лань Цижэнь скривил губы и отвернулся.       Но он ясно услышал, как последнее, что сказал Вэй Ин, прежде чем умолкнуть навсегда и быть отрезанным от живых кучей мертвецов, было тихое: «Лань Чжань, не ненавидь меня.»       Когда заклинатели спустились с горы, то своими мыслями Лань Цижэнь поделился с племянником, рассказав о странной последней просьбе умирающего. И было кое-что ещё… Ордены Гусу Лань и Юньмэн Цзян пострадали меньше остальных, будто их кто-то защищал. Кто-то, кого они не видели.       А единственным, кто управлял мёртвыми, на их памяти был только Вэй Усянь.       Что всё это значило?       Но кое-что Лань Цижэню было ясно — Вэй Усянь смирился с собственной смертью. Он знал, что этот день станет для него последним. И он просто смирился. Это было самоубийство? Ведь никто из заклинателей так и не смог нанести ему удар. Старейшина сделал всё сам.              — Я хочу увидеть Вэй Ина.       Голос был твёрдым и уверенным, хотя лицо оставалось бледным. Среди этого белого полотна, где даже губы имели лишь намёк на природный розовый цвет, выделялись только золотые глаза. Они были полны столькими чувствами, что Лань Сичэнь оказался не в силах смотреть в них.       — Брат, — мольба сквозила в обычно холодном голосе, — пожалуйста. Я просто… я просто хочу его увидеть.       Лань Ванцзи уже чувствует неладное. Его сердце колет от неприятных ощущений во время ожидания приговора. Даже дыхание сбивается. Его брат, обычно улыбающийся, последнее время был очень мрачным, почти не заходил к нему.       Раны на спине Ванцзи ничуть не зажили. Они ныли и кусались, второй Нефрит только шипел и сохранял внешнее спокойствие. Лань Сичэнь прекрасно это понимал, смотря на младшего брата, пытавшегося выглядеть таким сильным и спокойным.       Как он должен сказать, что человек, которого его брат любит всем сердцем, мёртв? Разодран на куски собственными мертвецами до такой степени, что даже тела не осталось. Сичэню самому хочется плакать только от одной мысли о том, как разбит будет его брат.       Но если не скажет он, то это сделает кто-то другой.       И не факт, что Ванцзи будет от этого легче.       И ещё… Лань Сичэнь просто не мог скрыть эту информацию от него.       — А-Чжань… господин Вэй, он…       — Что не так с Вэй Ином?       Лань Чжань чувствовал, как напряглась каждая клеточка его тела, как замерло сердце и похолодела кровь. Он даже перебил мнущегося брата, которому говорить явно было нелегко. Но ещё хуже был тон и факт того, что старший брат так и не посмотрел ему в глаза.       — Вэй Усянь мёртв.       Собрав всю волю в кулак, выпалил Лань Сичэнь, опасаясь, что ещё секунда, и он просто уйдёт. Тишина воцарилась надолго. Глава клана осторожно посмотрел на брата и его сердце сжалось. Золотые глаза потускнели, лицо побледнело пуще прежнего. Лань Чжань выглядел, как побитый щенок.       Взор у Ванцзи помутнел после осознания того, что сказал его брат. Перед глазами всё плыло, казалось, что он сейчас просто рухнет. Вэй Ин не мог умереть. Не его Вэй Ин. Только не он. Может, брат имел ввиду кого-то другого? Да, точно, другого! Его Вэй Ин жив и на тот свет ещё не собирается.       Лань Чжань на задворках сознания понимал, как жалко выглядят его доводы и аргументы. И ещё Лань Чжань перестал осознавать происходящее, когда перед глазами лицо улыбающегося подростка сменялось перекошенным от боли лицом взрослого человека.       Лань Чжань плакал.       Вернее сказать, он сидел, почти не двигаясь. Его тело била мелкая дрожь, а из глаз текли слёзы, оставляя мокрые дорожки на щеках. Он даже не сразу почувствовал пальцы собственного брата, вытирающего слезы с его лица, что-то обеспокоенно шепчущего.       — А-Чжань, пожалуйста, не плачь, А-Чжань. Всё хорошо, всё будет хорошо. Прости меня, пожалуйста, диди, прости.       Лань Сичэню было до чёртиков страшно. Его брат всегда казался сильным и отстранённым, он не любил проявлять эмоции на людях и в одиночестве тоже. Он плакал за свою жизнь лишь однажды — когда осознал, что двери материнской цзинши не откроются не потому, что она не хотела больше видеть своих детей.       Сердце главы ордена кровью обливалось при виде такого состояния брата.       Лань Ванцзи полностью начал осознавать себя вновь лишь спустя добрых несколько часов. Он открыл глаза и обнаружил, что заснул в объятиях брата, который тоже провалился в царство снов.              Спустя пару дней никто не нашёл Ханьгуан-Цзюня на территории Облачных Глубин. Лань Цижэнь ходил мрачнее тучи, прекрасно зная, куда именно запропастился его племянник, и только Лань Сичэнь, ходивший рядом с дядей, сдерживал того от действий в столь эмоциональном состоянии.       Гора Луаньцзан перестала гореть не так давно — никто не осмеливался подняться и потушить её. Лань Чжань пришёл на пепелище. В воздухе ещё витал едкий запах крови, дыма и гниющих тел. Их тут оказалось предостаточно. Кто-то был сожжён (остатки клана Вэнь, не иначе), кто-то сражён мечом.       Большинство тел были мертвы намного больше, чем четыре дня. Ванцзи понял, что скорее всего это те, кем пытался отбиться Вэй Ин. Второму Нефриту Гусу Лань так и не осмелились сказать, как именно погиб Старейшина Илин. Особенно после того, как за долгим разговором Лань Сичэнь и Лань Цижэнь пришли к выводу, что это действительно было самоубийство.       Лань Чжань ступал осторожно, выискивая в руинах что-то, что могло бы сказать, что Вэй Ин жив. Может, это был хитрый план? Не мог же он уйти, ничего не забрав. Но здесь, на горе, в его пещере не было только красной шёлковой ленты, которую любил Вэй Ин. Суйбянь и Чэньцин тоже пропали, но их мог забрать глава какого-то ордена.       Ланьлин Цзинь вполне мог использовать их в качестве трофеев и платы за отнятую жизнь Цзинь Цзысюаня. Юньмэн Цзян также мог заявить права на обладание ими, Вэй Усянь их бывший адепт и по его вине погибла Цзян Яньли.       Лань Ванцзи соврёт, если скажет, что не хотел бы забрать его оружие в качестве памяти о погибшем любимом. Поэтому он молчит. Молчит и погибает изнутри. У него ничего не осталось. Даже несчастной ленты и то нет.       Ванцзи не сразу замечает, как раны на спине разошлись, заливая его кровью. Бинты пропитываются красным бархатом довольно быстро, пачкая идеально-белоснежное ханьфу. Лань Чжаню пора возвращаться. Он уже никаким путем не мог ходить по этой мёртвой горе, среди трупов и боли. Дядя был прав, когда сказал, что здесь нет даже трупа.       Лань Чжань знает, что адепты Гусу через три дня будут играть здесь Расспрос, чтобы найти душу Старейшины Илин.       Неужели им мало того, что он мёртв?       Лань Чжань сжимает руки в кулаки и достаёт меч. Пора. Внезапный всхлип где-то в стороне останавливает его. Ванцзи резко разворачивается, игнорируя вспышку боли в спине, но никого не замечает. Неужели показалось?       Повторные всхлипы опровергают эту мысль.       — Сянь-гэгэ, ты обещал.       Детский голос звучит разбито и хрипло. Ханьгуан-Цзюня прошибает холодный пот сначала из-за обращения, которое использует ребёнок, а затем от осознания того, что он знает этот голос. Это Вэй Ин? Он вернулся сюда с А-Юанем? Зачем? Чтобы не запутаться в собственных мыслях, Ванцзи срывается с места и идёт на детский лепет.       Жалобный голосок затихает, а Лань Чжань так и не обнаружил никого поблизости. Было до одури тихо, не было даже птиц. Прямо за спиной кто-то заходится в кашле, и Нефрит, не долго думая, оборачивается, видя одно лишь дупло, из которого и доносится кашель.       Лань Чжань подходит осторожно, убирая в ножны меч и заглядывает внутрь. А-Юань лежал с закрытыми глазами, свернувшись клубочком и прижимая к себе алую ленту. Мужчина нервно сглотнул, потянув бледные пальцы к мальчику. Того покрывали куски разной ткани, видимо, служившие в качестве одеяла или пледа.       Но они не слишком помогали.       Лань Чжань понял это, когда коснулся ледяных пальцев и горячего лба ребёнка. А-Юаня била мелкая дрожь, он дышал через рот и неразборчиво что-то шептал. Если Лань Ванцзи мог разобрать его слова, то это было в основном: «Сянь-гэгэ» и жалобные слова о каком-то обещании. Что ему такого пообещали, мужчина так и не понял.       Алая лента мозолила глаза, когда Лань Чжань осторожно поднял и прижал к себе ребёнка. Стоило попытаться забрать вещицу, как А-Юань начал в панике кричать и сжимать ее сильнее, пытался спрятать в своем кулачке. Заклинателю это не было помехой, он мог бы с лёгкостью присвоить ленту себе, но такой вид мальчика выбивал из колеи больше, чем когда он цеплялся за ногу и отказывался отпускать.       — Ладно, хорошо, она… твоя.       Ванцзи еле выдавил из себя последнее слово, укутывая ребёнка в свои верхние одежды и отправляясь обратно в Гусу. В конце концов, у него будет кое-что посущественнее ленты, у него будет А-Юань, которого так любил Вэй Ин.              Когда он вернулся в Облачные Глубины, то почти не мог стоять на ногах, но упрямо держал в своих руках ребёнка. Многие смотрели на него странно, а Лань Чжань лишь знал, что никому не позволит забрать и погубить А-Юаня так же, как остальных. Как Вэй Ина.       Никто никогда не узнает о том, что он — последний живой член клана Вэнь.       Лань Чжань смог отдать А-Юаня только в руки подошедшего брата, попросив того позаботиться о нем, а потом едва не свалился сам. Его подхватил под локоть дядя, Ванцзи посмотрел на него, в глубине золотых глаз плескалось удивление, но он лишь благодарно кивнул, переводя дух. Когда он смог вновь идти сам, то сразу же зашёл к местным лекарям.       Один обрабатывал и перевязывал его раны, неодобрительно цокая на него; другой рассказывал о состоянии ребенка, которого принес Ханьгуан-Цзюнь с собой в Гусу. А-Юань был болен, но заклинатель понял это и сам. Лекарь заверил, что ничего страшного, его поставят на ноги всего за несколько дней.       Второй лекарь с укором посмотрел на Ванцзи, как бы говоря о том, что с его ранами так же просто ничего не получится. Он и сам это понимал, но ему было необходимо самому убедиться в том, что на горе Луаньцзан действительно ничего не осталось. Он бы себе не простил, если бы Вэй Усянь лежал где-то там, ожидая помощи, а он не пришёл и в этот раз.       — Я хочу оставить его, брат.       Ванцзи говорит это спустя три дня, когда А-Юань действительно выглядит здоровым. Мальчик хорошо ест, живет в цзинши Лань Чжаня, потому что мужчина просто боится отпускать того от себя слишком далеко. В сердце ярким бутоном цветёт страх того, что кто-то узнает в нём Вэня.       Сичэнь смотрит на ребёнка, который что-то старательно выводит кистью для каллиграфии на бумаге. Он не был уверен в том, что тот пишет, скорее рисует что-то, но младший брат, кажется, не был против таким распоряжением его вещей.       — А-Чжань, это же… это тот ребёнок с горы Луаньцзан?       Лань Хуань не был изначально уверен в этой теории, но заметил, как дёрнулся брат от его слов. Было такое чувство, будто Ванцзи сейчас вцепится в этого ребенка и откажется отдавать кому-либо. Даже если придут его настоящие родители.       Сичэнь не дал ответить, мягко сжав ладонь брата своей. Он слышал где-то историю, что у Старейшины Илин был сын. Люди придумывают много глупостей и слухов, лишь бы быть в центре внимания. А ещё, когда А-Юань впервые оказался в его руках, он заметил ленту, которую будто охранял мальчик.       Лань Сичэнь всё ещё не был уверен в том, что это действительно биологический ребенок Вэй Ина. Без обид, мальчик не слишком был похож на него внешне. Да и характер… А-Юань был спокоен, если не считать, что постоянно цеплялся за ногу Лань Чжаня и звонко смеялся. Может это из-за незнакомого места или болезни, но всё же. Лань Сичэнь всё ещё не был уверен.       — Брат… пожалуйста.       — Господин Вэй был бы благодарен тебе.       — Мгм.       Лань Чжань был безмерно благодарен своему брату за эту возможность, за то, что не задавал лишних вопросов и не осуждал. Они спокойно поговорили ещё около часа. Глава ордена прочитал лекцию о том, что ребёнок — это не какая-то шутка и о нем придется заботиться. Лань Чжань будет заботиться как минимум в память о Вэй Ине точно.       А-Юань полностью вылечился ещё после двух дней жизни в Облачных Глубинах. Он выглядел живым и бодрым, вполне счастливым. Лань Чжань тоже выглядел намного лучше, все эти пять дней Ханьгуан-Цзюнь также провёл, позволяя себя лечить. Он должен быть здоров, должен был быть сильным, как раньше, чтобы мог защитить мальчика.       А-Юань сидел почти прямо (каждый раз, когда он забывал про прямую спину и горбился, Лань Чжань недовольно звал того по имени; мальчик сразу же выпрямлялся, извиняясь), а Ванцзи расчёсывал его волосы перед сном. Великий Ханьгуан-Цзюнь старательно проводил гребешком по волосам ребёнка, стараясь не причинить ему неудобств.       — А-Юань?       — Мгм?       — Хотел бы ты… остаться в Гусу?       Ребёнок поворачивается лицом к Лань Чжаню и последний нерешительно замирает, смотря в детские глаза.       — С тобой?       — Мгм.       — Если с тобой, то я останусь где угодно.       Лань Ванцзи потерял дар речи. А-Юань говорит это как что-то само собой разумеющееся. Уголки губ мужчины немного приподнимаются, тогда как Вэнь (вернее, сказать, теперь Лань) Юань широко улыбается, обнимая его за талию.       Лань Чжань гладит его по голове, облегчённо выдыхая. Ему казалось, что ребёнок, как и Вэй Ин откажет ему сразу, без возможности уговорить. А завтра… завтра А-Юань официально станет его приёмным сыном. И тогда никто даже не подумает о том, что этому ребенку можно навредить.       Ванцзи просыпается ночью от того, что кто-то откровенно пялится на него. Взгляд его какое-то время был сонным и затуманенным, но мужчина не спешил вставать, не ощущая угрозы. Рядом с его постелью стоял А-Юань с влажными от слёз глазами. Когда Лань Чжань это заметил, то сон как рукой смело.       — Что случилось? Ты в порядке?       А-Юань неуверенно кивает, но уходить явно не собирается. Ванцзи только больше беспокоится, протягивает руки и позволяет ребёнку забраться в кровать, прижимаясь к мужчине. Заклинатель осматривает его, как только может, но не видит внешних повреждений.       — Где-то болит?       — Нет.       Выдавливает ребёнок, всхлипывая и поднимая глаза на Лань Чжаня.       — Это глупо…       — А-Юань, если что-то не так, ты можешь просто сказать.       — Мне приснился кошмар.       Лань Чжань его понимает, ему и самому снятся кошмары. Он обнимает мальчика, целует в макушку и просто слушает.       — Он не вернулся.       — Кто?       — Я не помню… Но он обещал. Обещал и не вернулся.       А-Юань не помнил, но Лань Чжань понял, о ком идет речь. Лань Чжань понял, о каком обещании тогда, ещё в дупле, говорил мальчик в бреду. Он прижимает его к себе, накрывая одеялом.       — Можно я посплю с тобой?       А-Юань звучит жалобно и Лань Чжань не уверен в том, что мог бы отказать ему. Уже через час мальчик умиротворённо посапывал в объятиях приёмного отца.              Вэй Усянь потакал своим собственным желаниям, когда отправился на поиски. Вернее, Вэнь Цин чуть ли не пинками выгнала его из небесной столицы, когда полностью пришла в себя. Но Старейшина бы солгал, если бы сказал, что сопротивлялся.       Это того стоило.       Потому что сейчас, укрытый темнотой ночи он наблюдал самую прекрасную картину в своей жизни: Лань Чжань во сне обнимал сопящего у него под боком А-Юаня.