моя четвертая свобода

/ в твоих ладонях тлеет угольком моё немое сердце и, похоже, я пересёк свой личный рубикон, когда решил впустить тебя под кожу / Эйс был готов поставить свою душу — если, конечно, она у него есть, — на то, что Сабо его провоцировал. Планомерно провоцировал. Бело Бетти, с вечно курткой нараспашку, выглядит менее провокационно, чем застегнутый на все пуговицы Сабо. Хотелось подойти к нему и сказать, чтобы он больше так никогда не делал, иначе не только Эйс не выдержит; если случится казус, полягут все, и Сабо в первую очередь. Один Драгон останется стоять, как дуб в поле, среди павших осин в неравном бою с чужими бедрами в обтягивающих штанах. Никто в этом мире не мог выглядеть так сексуально без единого открытого участка тела, как чертов Сабо. Шейный платок, накрахмаленный до хруста, выглаженный жилет, пояс, штаны обязательно со стрелками, блестящие черные сапоги и рубашка с манжетами — идеальный вариант для личной игры Портгаса Д. Эйса в «сдохни или умри». «Да не, все нормально» — отмахиваясь от настороженной Бетти, Эйс пытается вытереть рубашкой пошедшую из носа кровь, в тот момент когда Сабо особенно сильно наклоняется, идеально складываясь пополам, чтобы подобрать разлетевшиеся листы. Нет, чтобы присесть. На нем отсутствует обычный плащ, поэтому хорошо видно, как штаны облегают его во всех пикантных местах, очерчивают стройные ноги и бедра. Сабо выпрямляется, даже не согнув колени, и, заметив пристальный взгляд Эйса, подмигивает ему. Эйс готов кончить. Хотелось пафосно поджечь сигарету с помощью собственного пламени и уйти в закат от такого Сабо, но Эйс только нервно сглотнул и по инерции подмигнул в ответ. Блондин дёрнул бровью и отвернулся, продолжая разговор с Бетти о чем-то супер секретном и важном. Чёртов Сабо. Его нужно выпускать в стан врага в качестве оружия массового поражения: люди будут умирать на месте от оргазмов. «Трогать нельзя, можно только смотреть». Нет, сначала все было нормально. Сначало вообще ничего не было. Когда Эйс очнулся, ему было так плохо, что всякие детали отошли на второй план, а то и на третий. Он пытался смириться с мыслью о том, что Отец мертв, а Сабо вполне себе жив, только имеет проблемы с памятью, но это не главное. Он жив — вот в чем вся соль. Кажется, после осознания данного факта у Эйса случилась истерика, и он сжёг все восточное крыло. Было очень смешно и одновременно боязно смотреть, как злой Драгон нагоняет тучи, чтобы с помощью дождя побыстрее потушить пожар. Эйс пытался скрыть смех за икотой, но у него ничего не вышло. Через некоторое время начальник штаба ускакал помогать Луффи на Дресс Розу, щеголял там в самой отвратительной маскировке из всех возможных — будем честны, он даже не пытался скрыться, — и вернулся в родные пинаты весьма воодушевленным. Поделился с Эйсом, которого пеленали всем штабом, чтобы тот не сорвался за братом, сведениям о Луффи, поулыбался, провел несколько ночей в объятьях Портгаса за воспоминаниями о детстве и не только. Эйс временами просто тыкал в Сабо пальцем, дёргал за одежду или сгребал в объятия, чтобы убедиться, что он жив и не растает, как предрассветное марево. Сабо в первые разы неожиданных обнимашек терялся и не знал, куда деть руки, а потом втянулся и сжимал плечи Эйса до хруста, утыкаясь лбом ему в плечо. Сабо нужно было время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что он больше не один. А потом Эйс, в пылу нахлынувших на него чувств, не сильно задумываясь о последствиях, вместо привычных объятий сгреб Сабо за щеки и поцеловал. Он целовал долго, вдумчиво и аккуратно, боясь спугнуть; сначала в губы, потом в щеки, лоб и нос по нескольку раз. Обвел губами каждый миллиметр пораженной ожогом кожи. К концу экзекуции Сабо был похож на вареного рака и пытался скрыть смущение, спрятав красное лицо в шляпу. Эйс рассмеялся, дёрнул его на себя, усадив на колени, и опять заключил в объятия, положив голову на плечо. Сабо издал нечленораздельный звук, отпустил шляпу и вцепился трясущимися пальцами в плечи. — Я понимаю, что у тебя разрыв шаблона и резкая смена мировоззрения, но, всё-таки… — У тебя странное понятие о братских чувствах, — Сабо на его коленях смотрелся, как влитой, будто всю жизнь на них сидел. Он чуть выше ростом, но более сухой и узкий в плечах, с литыми мышцами и королевской осанкой. Как бы долго и упорно, всеми доступными методами, он не пытался отречься от звания дворянина, все равно в манере поведения или одежде часто проскальзывали определенные черты. — А это не они, — горько усмехается Эйс, водя пальцами по чужой напряжённой спине. — Это немного другое, Сабо, более страшное чувство. — Я понимаю, — вдруг резко дёргается Сабо и оказывается с Эйсом лицом к лицу; его глаза горят такой больной решимостью, что Портгас чуть было не заваливается на стуле назад от напора.— Но мне нужно время, чтобы принять его. Сложновато перейти от того, что было к тому, что ты хочешь. — Не заставляй себя, если не хочешь. Я пойму, если ты откажешься, Сабо. Мне совесть не позволит тебя принуждать. Вы все считаете меня умирающим и прощаете всё, даже если я вам мешаю или врежу. От меня дофига мороки и ноль пользы, только если тебя развлекать и сигареты поджигать вашим агентам, так что не смей меня жалеть. — У тебя есть совесть? — хихикает Сабо и кладет подбородок Эйсу на голову, заставляя того уткнуться носом в шею. Эйс кусает его за шейный платок, а Сабо дёргает его за пряди волос, грозя заплести их в косички. — Да, но только для особых случаев. — Я согласен. И нет, ты меня не принуждаешь. Эйс кивает и возвращает их в прежнюю позу. От Сабо пахнет свежей бумагой, чернилами, морской солью и чем-то теплым, домашним. Эйс не хочет его отпускать из объятий, будь его воля, он бы просидел бы так целую вечность, но Сабо хлопает его по плечу и напоминает, что ему нужно отчитаться перед Драгоном, иначе его сожрут. Эйс шутит про угрюмого дракона и пещеры, за что получается укоризненный взгляд и щелчок по носу. С того момента прошло три недели, а потом Портгас стал замечать перемены. Разительные перемены. Сабо стал вести себя странно: он стал проявлять инициативу. В его движениях и действиях появился подтекст, двойное дно и потайная дверца. Он стал невзначай садиться ближе, когда они завтракали, случайно задевать бедро Эйса своим бедром, опираться на него или класть голову, просить его подержать документы или передать чай, чтобы они обязательно столкнулись пальцами. Эйс по собственной инициативе переехал из лазарета в комнату Сабо, последний, конечно же, не возражал, но на общей кровати целомудренно ложился лицом к стене и подальше, хотя они в процессе сна меняли позу и постоянно просыпались лицом к лицу с сплетёнными конечностями. Теперь же, Сабо не стеснялся и каждый раз плюхался чуть ли не на Эйса сверху, желал спокойной ночи и закидывал на него руки, как на личную плюшевую игрушку в полный рост. И это только самое невинное из всего того, что он делал. Дальше Сабо стал выбирать из своего гардероба только самые обтягивающие костюмы, самые тонкие рубашки, самые красивые перчатки, самые бесшумные сапоги, чтобы подкрадываться к Эйсу и ловить его за плечи. Сабо стал его провоцировать. И Эйс просто не мог не поддастся на такие провокации. Он уже был готов кончить от одного вида того, как Сабо медленно, палец за пальцем, высвобождает свои руки из перчаток. Как он откупоривает бутылку дорогого коллекционного вина, берет бокал двумя пальцами и отпивает чуть-чуть с таким блаженным видом, будто получил ангельскую благодать и путевку в рай на каникулы. Сабо пьянит Эйса не хуже того вина за баснословную сумму, которое он пьет во время редких выходных, развязав шейный платок и откинувшись в кресле у окна. Он часто сидит с закрытыми глазами, пьет маленькими глотками красную жидкость и механическими движениями гладит шею, очерчивая шрамы. Его пальцы скользят по коже, а за ними скользит и голодный взгляд Эйса. Сабо его провоцирует. Конечно, заканчивается этот спектакль одного актера позорной капитуляцией главного зрителя и зажатым в углу Сабо, который улыбается так шально и довольно, что нет ни одного шанса того, что он это не запланировал. — Ты садист, знаешь об этом. Я уже десять раз успел усомниться в том, что ты безответная сторона. — Безответная? Ну, вообще-то я дал согласие, просто ты, видимо, забыл об этом, — терпеливо объясняет Сабо, расстегивая бесконечные пуговицы на белой рубашке. — Решил намекнуть, как видишь. Пришлось постараться, чтобы ты выдал хотя бы какую-нибудь реакцию кроме отвисшей челюсти, осоловелого взгляда и самовозгорания. — О, не только я увидел, не беспокойся. Ещё туча человек на базе, несколько флотских и парочка членов Сайфер пол. Нормально сказать нельзя было? «Эйс, давай переспим, я заметил, как ты меня ешь взглядом и решил смилостивиться над тобой». — Это скучно, — совершенно издевательски тянет Сабо. Наконец, расправившись с рубашкой, он стягивает ее с плеч, демонстрируя красивые изгибы молодого тела, украшенные с одной стороны россыпью ожогов. У Эйса темнеет в глазах, а в комнате резко подскакивает температура. — Сабо, — хрипит он. — Ты ведь знаешь, что будет дальше, да? Пожалуйста, скажи, что ты знаешь. Сабо смотрит на него, как на умственно отсталого и дёргает в сторону кровати. На нем остались только штаны и бессменные перчатки, что приводит к страшному контрасту голой кожи и ткани. В Сабо уверенности больше, чем в начавшем всю эту вакханалию Эйсе, раз в сто. Руки Сабо скользят по его груди, заползая под майку и ведя по месту, где находится громадный шрам и остатки метки. — Да, я знаю, — буднично пожимает плечами он, дёргая Эйса за майку и заставляя снять мешающий элемент гардероба. — Мы наконец разденемся, ляжем, а потом ты меня всё-таки трахнешь, хорошо? А то я слишком долго тебя пытаю, да и себя заодно. На меня уже сослуживцы странно косятся. В голове Эйса отплясывает обезьянка с максимально тупой мордой и стучит по барабану, периодически кувыркаясь через себя. Эйс чувствует себя прям как эта обезьянка — по тупому, будто он в собственных действиях определиться не может, зато Сабо, видимо, давным-давно определился, чуть ли не с самого начала все знал. Ну, конечно, по-другому и быть не может. Сабо хватает его за шею и впервые целует сам.