Ин(ь-ян)версия

Ехать было недалеко и все равно они опоздали. Но оторваться друг от друга — было гораздо сложнее. Вэй Ин ужасно нервничал, он это видел, хоть тот и старался безмятежно улыбаться. Возможно неуверенности в себе добавляла еще и одежда — джинсы с футболкой вместо привычного костюма, или, хотя бы, пуловера с брюками, как он был одет сегодня. В прошлые выходные, впрочем, на нем тоже было что-то подобное, без пиджака, даже странно. Но от вида парня в его джинсах и футболке — его! — останавливалось дыхание от одной только мысли. Живым. Эмоциональным. Зажатым — и то и дело норовил натянуть футболку пониже, словно это поможет скрыть его неприемлемый, наверняка запрещенный ужасными правилами, наряд. Он был уверен, что мать, воспитавшая сына подобным образом — сухая, вечно сердитая карга. И как только у нее вырос такой светлый и теплый сын? Лань Чжань мысленно настраивался, что нужно будет молчать, если кто-то посмеет при нем сделать замечание Вэй Ину. Молчать, не ругаться и уж точно никого не бить. Молчать. Это он умел. Но все равно было сложно. На удивление, упомянутый клуб находился в районе Баошань, и не в каком-то пафосном, дорогом здании, а на мансардном этаже весьма старого дома, стоявшего на берегу Хуанпу¹. Из окон открывался прекрасный вид на проплывающие мимо суда. Наверное поэтому на стенах коридора, по которому они шли, висело довольно-таки много картин, запечатлевших реку во всех ее мыслимых проявлениях — одинокую, безмятежную или суетливую, заполненную множеством суденышек, спящую — освещаемую лишь отсветами фонарей с берега, или залитую солнцем, словно расплавленным золотом. Лань Чжань раньше никогда не думал, что привычная ему река, разделившая город пополам — может быть столь красива и многолика. И все же красивее его Вэй Ина — под небом не было ничего. От светлой улыбки, преображающей и так прекрасное лицо в лик сияющего небожителя, его душу заливало расплавленным золотом. Хотелось схватить его за руку и увести прочь, вернуться с ним обратно в свою квартиру и никуда больше не выпускать. — Ты меня слышал? — Вэй Ин улыбался и он никак не мог отлипнуть от вида розовых, все еще немного припухших от недавних поцелуев губ. При мысли о том, что он их касался, в груди и животе словно разгорался пожар. Лань Чжань медленно покачал головой, признаваясь, что — нет, не слушал, и виновато заглянул в серые глаза. Вспыхнувшие в них огоньки сделали улыбку еще шире, смешливее, счастливее, и еще острее стало желание увести парня из этого странного места, в котором он и вовсе уже не понимал, что они делают, вместо того, чтобы смотреть, не отрываясь, друг на друга. — Гэгэ, пожалуйста, — беззвучно шепнули губы, которые Вэй Ин стал еще и покусывать, силясь сдерживать свою радость. — Мгм, — Лань Чжань старательно нахмурился, пытаясь сосредоточиться на окружении, и обнаружил, что они стоят в большом зале, у самого выхода, и перед ними довольно много людей. Все слушали женщину, стоящую у огромного белого полотна, закрывающего всю противоположную от них стену. Она обернулась и вдруг посмотрела прямо на него. — Кто поможет мне? — спросила она у зала, но по-прежнему смотрела только на него, улыбаясь. Улыбаясь так светло и ясно, и он точно знал эту улыбку, и в этот миг он безоговорочно проникся доверием к этому человеку. — Кажется, вы у нас первый раз, поможете мне? — Иди, — с тихим смешком произнес рядом с ним любимый голос и Лань Чжань только тогда осознал, что после слов женщины все обернулись и смотрят на него. Он испуганно оглянулся на Вэй Ина, категорически не в силах выйти вперед и делать что-то неизвестное, пугающее — перед таким количеством зрителей, но тот словно не заметил промелькнувшего на невозмутимом лице страха. — Иди же, иди! Уверен, тебе понравится! И парень принялся подталкивать его вперед, потом взял за локоть и потянул за собой. Лань Чжань, чувствуя, что ноги не гнутся, прошел к этой необычной женщине, вместо приветствия отвесив церемониальный поклон, что наверняка выглядело со стороны нелепо — он, хоть и одетый сегодня сдержаннее, чем обычно, но явно не тянул на представителя интеллигентной молодежи. Но за спиной раздались аплодисменты и он нерешительно оглянулся, не зная, что ему делать дальше. — Ты умеешь рисовать? — дождавшись утвердительного кивка, женщина продолжила, улыбаясь так тепло и искренне, что он внезапно успокоился. — Уверена, так ты еще не рисовал! И вдруг достала из небольшой, неприметной тумбы, стоявшей в сторонке, ведро с краской и большую кисть. На мгновение Лань Чжаню показалось, что ему придется красить стены, как он когда-то делал, подрабатывая на стройке еще в колледже, но это была просто весьма увеличенная копия обычной кисти для гунби ². — Не бойся! — подбодрила его женщина, ставя перед ним еще несколько ведер. Обычных, металлических ведер, почти доверху заполненных, как он присмотрелся, немного разведенной краской. Но Лань Чжань все еще не понимал, что от него требуется и продолжал молча смотреть на женщину. — Ты можешь нарисовать что угодно! Прямо здесь! — она похлопала рукой по ткани, — все, что угодно. Не важно, если получится странно, некрасиво или непонятно, просто рисуй. И он нарисовал. Почему именно это — он сам не совсем понимал, видимо в опустевшей голове держались лишь события недавнего времени. Держать кисть поначалу было неудобно, такой непривычно длинной она была, поэтому первый кролик вышел весьма лохматым. Зато второй — элегантным и серьезным, спокойно взирающим на окружающий мир с полотна, тогда как первый сидел к нему боком и, Лань Чжань был уверен — не отрывал от него взгляда. И ему на мгновение почудилось, что это он — взъерошенный и нелепый, смотрит на Вэй Ина так, словно тот для него весь мир. — Прекрасно! — рассмеялась женщина и он вынырнул из своих грез, поняв, что опять залип, теперь пялясь на стену. — Тогда сегодняшняя тема: «Кролики»! Вам есть, что сказать по этому поводу? — она с улыбкой обернулась к залу и, услышав только радостные крики в ответ, кивнула. — Тогда те, кто уже у нас не первый раз пришел — берите кисти и краски, и помогайте остальным! В зале поднялась небывалая суета, все присутствующие начали двигаться, но Лань Чжань снова выпал из реальности, когда к нему подошел улыбающийся Вэй Ин. Он остановился рядом с мамой и она, явно не думая ни о каких правилах, приобняла его и чмокнула в щечку. На мгновение у Лань Чжаня внутри что-то сжалось, но скорее от зависти, чем от ревности — ведь он не мог так просто, на виду у всех, сделать то же самое. — Мама, правда он чудесно рисует? — парень лукаво глянул на Лань Чжаня и вновь перевел взгляд на женщину. — Просто отлично! Весьма неожиданно и очень мило, — и, рассмеявшись, она отошла от них, заговорив с другими учениками. — Ты любишь кроликов? — Вэй Ин с лукавой улыбкой заглядывал ему в лицо. — Ммм… Теперь да. Вэй Ин подошел ближе и вдруг взял его за руку, все еще держащую кисть. Он направил ее на холст и, управляя его ладонью, дорисовал сидевшему боком кролику бантик на затылке. Лань Чжань немного нахмурился и, вернув себе контроль над кистью, нарисовал в ответ на лбу серьезного кролика ленту. — Должно было быть наоборот, — со вздохом заметил он, закончив. — Почему? — Ты милый и серьезный, — и почувствовал, как загораются уши, когда взглянул на пораженно распахнувшего глаза Вэй Ина. Но вот парень рассмеялся, смущенно прикрываясь ладонью. — Чжань-гэ, как ты можешь говорить такие вещи с таким серьезным лицом? — произнес он, переведя дыхание, и искоса поглядывая на него блестящими глазами. — Мальчики, держите обычные кисти! — неожиданно появилась рядом с ними женщина, спасая от необходимости что-то отвечать, и действительно протянула им кисти привычного размера. Вокруг стоял гомон и смех, все присутствующие разместились вдоль полотна, разрисовывая его всевозможными кроликами всех цветов и в самых невероятных образах. Они с Вэй Ином наперегонки оставляли своих кроликов на белой ткани, выписывая причудливую историю, где малыши то гонялись друг за другом по полянке, то спали бок о бок, то играли на музыкальных инструментах. Вэй Ин смеялся не останавливаясь, раскрасневшись от эмоций, перемазавшись в краске, и Лань Чжань в итоге не выдержал, мазнул кончиком кисти по его носу, оставляя круглый отпечаток, а когда парень оторопел, добавил несколько полосок на щеках, преображая прекрасное лицо в милую мордочку. Неделя пролетела слишком быстро, оставив в душе совершенный раздрай. С одной стороны Лань Чжань был невероятно счастлив, каждый день обнимая своего Вэй Ина, готовящегося у него дома к выступлению, с другой — ему становилось катастрофично мало. Так мало, что заснуть он не мог совершенно, с трудом дожидаясь следующего дня и момента, когда можно будет забрать парня из института и увезти к себе. До ужина. И даже однажды — до самого вечера, когда отец Вэй Ина отлучился по каким-то своим делам, а мама посчитала, что вполне сможет поесть и одна. О чем радостно сообщили ему, заливисто смеясь и повалив на кровать. Серые глаза светились таким счастьем, что сердце останавливалось каждый раз при взгляде в них, а сдерживаться становилось все сложнее. Парень плавился в его руках, превращаясь в податливый кусок глины, позволяя лепить из себя все, что угодно, но Лань Чжань отчаянно боялся заходить дальше простых ласк, которые и так становились более смелыми и несдержанными с каждым днем. Но как можно было оставаться спокойным, когда совсем рядом самый желанный человек на свете? Вэй Ин устраивался в его объятиях, или наваливался на него спиной, или закидывал на него ноги, хихикая, когда Лань Чжань принимался его щекотать, и читал, сосредоточенно шевеля губами от усердия, а потом шутливо возмущался, когда Лань Чжань вновь отбрасывал его книгу, принимаясь безудержно целовать, пока у обоих не заболят щеки. В паху начинало болезненно ломить от возбуждения и он прятался на балконе, а Вэй Ин снова утыкался в книгу, но так долго рассматривал одну страницу, что становилось ясно - не читает. Он открыл для себя, что самой прекрасной музыкой в его жизни стали тихие стоны, вырывающиеся из прикушенных в попытке сдержаться губ, самым сладким вкусом, самым прекрасным зрелищем, самым желанным — его Вэй Ин. Он гладил его, целовал, сжимал в своих руках, и отчаянно хотел получить полностью, всего, без остатка. Он задыхался и сходил с ума, силясь держаться, силясь не терять голову, но отвести взгляда от теплой улыбки — не мог, и в очередной раз приводя парня к себе домой, отчаянно хотел запереть дверь на замок и не выпускать. Его собственное безумие пугало и мучило, казалось, что еще шаг — и он причинит Вэй Ину вред, как причинил всем тем, кого любил. И в эти моменты оставалось только хвататься за планшет, выплескивая на экран душащие его эмоции, не находя в себе сил вновь приняться за работу, то и дело принимаясь зарисовывать впаявшиеся под веки сцены, едва не кончая на одни лишь линии и штрихи совершенного тела. Но сегодня действительно нужно было лечь спать пораньше, чтобы не быть похожим завтра на привидение, как испуганно называл его Вэй Ин, каждый день подмечая все более болезненный вид друга. Ведь он обещал посетить выставку, на которой тот должен был выступать, и хотел поддержать его всем, чем получится. [1] Хуанпу — река, условно делящая Шанхай пополам. Баошань — район на севере Шанхая, в основном заполнен промышленными зонами и спальными районами, но местность ближе к центру, к Путо — полна исторических зданий. [2] Гунби, 工筆 — техника китайской живописи. Для нее используется кисть с упругим ворсом, собирающимся на конце в острый кончик (есть еще наоборот, пушистая, для заполнения фона, но я говорю именно про контурную). Например, вот http://dveimperii.ru/wp-content/uploads/img/all/kist-27.jpg