Ин(ь-ян)версия

У каждой мечты есть вкус, запах и цвет. У Вэй Ина это был запах сандала, золотой цвет глаз и сладкий вкус утренних поцелуев, которыми он каждое утро будил любимого. Он стоял около кофемашины, которую он сам — сам! на свои честно заработанные деньги — не так давно приобрел в их дом, и нежно улыбался, поглядывая из-за стойки на своего парня. Все это — наполняло его душу невероятным теплом. Огнем. Жаждой, оседающей на иссушенном ночью жаркой любовью нёбе. Все его существо полнилось нежностью и страстью, подаренными ему одним лишь человеком. Казалось странным, что раньше, до этой встречи, он как-то жил, строил планы, считал себя цельным и довольным человеком. Теперь та жизнь казалась ему серой и унылой, и самым большим страхом для него стало проснуться однажды утром — и обнаружить, что все это было сном. Что счастье было им придумано. Но раз за разом он просыпался в объятиях любимого, и это успокаивало его как ничто другое. Вбитый с самого детства в его организм режим все еще не изменился. На часах 5:00 — и он открывал глаза, но теперь его утренний ритуал начинался не с монотонного, размеренного сбора, не с медитаций, не с подготовки к учебе или чтения заумных трактатов… Он просыпался, смотрел на время и снова закрывал глаза, прижимаясь к теплому телу рядом с собой, обнимал, гладил его, осторожно, невесомо, чтобы не разбудить — Лань Чжань наверняка опять лег поздно, Вэй Ин же обычно не мог досидеть даже до полуночи, порой засыпая сидя рядом на диване, недавно купленном, с какой-нибудь книжкой. С романом или детективом, а не учеными трудами. Теперь у него было целое собрание современной литературы — и был стеллаж до потолка, под книги, беспорядочно заставленный мелочами и совместными фотографиями, и новый комод тоже был — потому что шкафа на двоих не хватало. Вещи ему переслала мама, когда убедилась, что сын не передумает и домой возвращаться не намерен. С отцом он не разговаривал и не виделся с момента подписания бумаг у юриста. Там они ругались и кричали так, что стены дрожали — неслыханно! Но, оказывается, даже у отца есть то, что ему важнее правил. Это было странно, но Вэй Ину пришлось почти уговаривать взрослого мужчину забрать все это наследство, поочередно переходя от криков и угроз к сухому выяснению отношений. Так ничего и не выяснили. Но желания выяснять больше и не было. Мать, в их регулярные встречи где-нибудь в кафе или парке, вскользь упоминала, как дела у главы семейства Вэй, как он занят и что не может спать от переживаний, и это оставляло внутри саднящее чувство глухой вины, но стоило вернуться к ожидающему его где-нибудь неподалеку Лань Чжаню — и он успокаивался. Все было правильно? Он был уверен, что все было правильно! В действительности сильно он скучал по своему коту, Гоши, но тут госпожа Вэй проявила редкое упрямство и отказалась отдавать ему питомца, да и стоило признать, что откормленный на мясных деликатесах и привыкший к просторному дому кот — вряд ли почувствовал бы себя комфортно в их крохотной студии. Но его владельцу этого пространства хватало, и даже больше — эта теснота ему нравилась, за полгода он так и не опостылел к постоянным ласкам и случайным прикосновениям, когда при каждом удобном случае они целовались, обнимались, гладили друг друга, усаживались вместе, даже если устали, даже если были заняты своими делами, даже когда учились и когда работали. Но больше всего он любил утренние часы — каждого дня, проведенного вместе. Он вставал, готовил завтрак, с трудом, не всегда результативно — если не считать результатом прожженную насквозь сковороду, но зато с небывалым энтузиазмом постигая кулинарную науку по рецептам из интернета, и даже научился использовать перец. И полюбил его, как полюбил все, связанное с Лань Чжанем. И смотрел, смотрел на своего спящего парня, впитывал каждый его вдох, предвкушая, как тот проснется сам, или же, если его терпение кончалось, что случалось гораздо чаще — о, оказывается, он очень, очень нетерпелив! — разбуженный его поцелуями. Машина с утробным рыком закончила разливать по кружкам кофе, духовка коротко пискнула таймером, сообщая о том, что слойки готовы, для приготовления крема оставалось только включить миксер, и это было просто прекрасно. Вэй Ин против воли заулыбался, тихо мурлыкая себе под нос, пока убирал со стойки ноутбук, на котором успел поработать с утра, дописывая очередную статью в журнал, посвященный современному искусству, и собрался накрыть все для завтрака. Для их совместного завтрака, его нового утреннего ритуала. И, обернувшись, он наткнулся на теплый, солнечный взгляд любимых глаз, сонно, так разморено и нежно смотревших на него. У каждой мечты есть вкус, запах и цвет. У Лань Чжаня это был запах летних трав, серебряный цвет глаз и сладкий вкус утренних поцелуев, которыми его каждое утро встречал любимый. Стройный, изящный, больше не спрятанный под серым твидом очередного костюма, а перебравшийся в легкие бриджи и обтягивающие яркие футболки, парень, тихо и размеренно суетившийся за барной стойкой, отделявшей в их маленьком жилище кухонную зону от спальни и гостиной одновременно, замер, встретившись с ним взглядом. Лань Чжань мог с закрытыми глазами нарисовать это красивое лицо, сияющий взор и солнечную, ослепительно прекрасную улыбку, но этот миг, когда спокойствие нежных черт сменялось ярко вспыхивающей радостью, озаряя весь мир счастьем, — передать никак не мог. Потому что эта любовь — она прямо сейчас, здесь, в спешащем к нему человеке, в предвкушении, в остановившемся ходе времени, в мгновении, застывшем меж двумя ударами сердца. Ее не выразить, не поймать, ее можно только чувствовать. И он чувствует, ярко, остро, впитывая в себя реальность доставшегося ему счастья. — Гэгэ, — тихо шепчет Вэй Ин, падая в протянутые ему навстречу объятия, тычась носом в ухо, щекоча дыханием, словно ласковый котенок, водит губами по шее, жадно, горячо, — гэгэ, с новым добрым утром… Он барахтается в объятиях, пытаясь прижаться еще ближе, суматошно целует и даже кусает, и Лань Чжань притягивает его все ближе, почти затаскивая на себя. — Каждым утром, — бормочет он Вэй Ину на ухо, касаясь губами охваченной жаром кожи. — И каждое утро люблю, — тихо выдыхает парень, откидывая голову назад, подставляя шею под ленивые, нежные поцелуи. Вэй Ин уже весь горит, нервно елозит, нетерпеливо приподнимая зад, будто в попытке привлечь его внимание, и Лань Чжань с готовностью следует за этим движением, сгибая ногу в колене так, что парень почти ее седлает, прижимая теперь своим бедром его член. — Люблю… — эхом повторяет Лань Чжань, сцеловывая рваные вдохи с губ. — Уже полдень! Я соскучился! — и, добавляя в голос капризной обиды, Вэй Ин приподнимается на руках над ним, плотно притираясь промежностью к его ноге. Удовольствие вспыхивает где-то под веками, оседает на позвоночнике, делая тело тяжелым и напряженным, скручивается горячим узлом в паху, заставляя толкаться бедрами навстречу. — За одно утро? — он и пытается изобразить недоверие, но вместо того, чтобы включиться в игру, лишь тихо и счастливо улыбается. — Чжань-гэ! — ахает Вэй Ин, обхватывая ладонями лицо и принимаясь покрывать беспорядочными поцелуями его лицо, — ты такой красивый, когда улыбаешься… самый красивый! Весь мой! Твой — хочется согласиться. Ты красивее — хочется возразить. И он едва не задыхается от противоречия, вместо ответа ловя губы и принимаясь их жадно терзать. — Хочу! — почти стонет он в поцелуй, когда они прерываются, чтобы сделать вдох. Прикосновения пьянят, чужой вкус на языке обжигает, и он скользит ладонями под одежды, нетерпеливо, жадно, задирает футболку, бросает ее и тянет штаны — Вэй Ин, задыхаясь, смеется, изгибается, не желая отрываться от него, извивается, совсем не помогая раздевать себя, и они вдвоем спинывают штаны вниз, с кровати. И снова целуются, прижимаясь так сильно, что еще чуть-чуть — и сольются воедино. — Ты ждал? — тихо спрашивает он, оглаживая ладонями ягодицы. Они так ловко помещаются в его руках, что их хочется мять и сжимать, не отрываясь, но не меньше ему нравится и, скользнув пальцами между, добираться до сжатой звездочки ануса, разминая, заласкивая ее до тех пор, пока она податливо не раскроется, открываясь для последующего удовольствия. — Ты готовился? — выдыхает куда-то в ключицу, прикусывая и следом откидываясь назад, вдавливаясь затылком в подушку, чтобы увидеть размытый желанием взгляд серебряных глаз. Вэй Ин вдруг краснеет, заливаясь нежно-розовым румянцем, пытается спрятаться у него на плече, но он ловит его лицо одной ладонью, поглаживая пальцами острую, изящную скулу, надавливая большим пальцем на подбородок и заставляя открыть рот. И смотрит, требовательно смотрит в ожидании ответа, кружа в это время пальцем вокруг нежных складочек между ягодиц, дразня легкими прикосновениями. В серых глазах нет смущения, только искры смеха, но Вэй Ин все равно нарочито отводит взгляд, будто не он ловит его палец губами, втягивая, лаская языком, пряча улыбку в уголках губ. — Ты готовил себя мне на завтрак? — теперь он смущается по-настоящему, ресницы стыдливо опускаются на щеку, и, стоит пальцу покинуть его рот, закусывает губу, только бедра продолжают двигаться, подмахивая, ловя прикосновения. — Ты проснулся рано, ушел в ванную, и, умывшись, позаботился и о своей попке? — Лань Чжань! — восклицает Вэй Ин, окончательно краснея. — Почему в жизни из тебя лишнего слова не вытянешь, а в постели ты вдруг принимаешься говорить такое… такое… бесстыдство! — Что в этом плохого, — фыркает он и, не дождавшись ответа, вводит сразу весь палец в податливо раскрывшуюся дырочку. — Ты такой мягкий… такой гладкий, чистый, нежный… Такой сладкий, я знаю тебя на вкус даже там… — Гэгэ! — дергается он, приподнимаясь на руках, возмущенно глядя на него. Но ведет бедрами вслед за его движением, будто не желая расставаться с ласкающим его нутро пальцем. — Мне и готовиться нечего, мы так долго ночью… И замолкает, смущенный собственными словами. Лишь прикусывает губу, когда Лань Чжань останавливается, в ожидании продолжения. — Мы ночью что?.. — хрипло переспрашивает он Вэй Ина, и прокручивает ладонь сначала влево, потом вправо, дразня недостаточной стимуляцией. — Мы ночью… — тихо шепчет Вэй Ин, опуская взгляд, и прогибается в пояснице, качая бедрами, пытаясь получить больше. Но Лань Чжань сдавливает ладонь, прижимая запястье к копчику, не позволяя двигаться пальцу внутри, хотя так нестерпимо хочется ввести сразу три, чтобы ощутить, как сдавливаются, пытаясь сжаться, тугие стенки. — Что? Мы ночью что… мы… пили чай? — Чай, — сдавленно смеется Вэй Ин, прикрывая глаза и судорожно выдыхая, когда внутрь него все же проникает сначала один, потом еще один палец. — Мой любимый сорт чая, — шепчет Лань Чжань, невольно подкидывая бедра вверх, вдавливаясь членом прямо в промежность, касаясь истекающей смазкой головкой поджатых яичек. Вэй Ин содрогается и стонет, упираясь руками теперь в его плечи, напрягая ноги и принимаясь покачиваться на нем, прогибаясь в пояснице, подставляясь под торопливую ласку. И, вытаскивая пальцы, Лань Чжань давит на разведенные бедра, направляя свой член в растянутое отверстие. Он знает, как оно сейчас выглядит — порозовевшее от стимуляции, уже не судорожно сжатое звездочкой, а соблазнительно припухшее, нежное и блестящее от крема и смазки, которыми готовил себя Вэй Ин утром, пока он спал. И эта мысль настолько сладкая, что он стонет, толкаясь внутрь. — Гэгэ, — стонет в ответ Вэй Ин, и его пальцы впиваются в плечи, сжимаясь, как и его нутро вокруг члена. Удовольствие прокатывается волной нервной дрожи по хребту, заставляя сладко ныть все мышцы, и, подхватывая Вэй Ина под бедра, он принимается медленно и глубоко входить раз за разом, упоенно наблюдая, как парень становится мягким, горячим, плавясь тонкой свечой от его огня. Он стонет на каждом толчке, и всхлипывает, когда толстый член почти полностью выходит, дразня колечко мышц краем крупной головки. И вновь проезжает вперед, глубже, задевая самую чувствительную, самую горячую точку внутри него — точно зная, как надо, точно зная, как ему от этого хорошо. — Еще, — хрипло выдыхает Вэй Ин, когда он замедляется, принимаясь дразниться мелкими, легкими движениями, наслаждаясь теплом и влажностью узкого прохода. — Гэгэ… не дразнись! А-ах… И сам качается навстречу, насаживаясь глубже. Стонет. Откидывает голову назад, задыхаясь от дрожи, и на новый толчок вскрикивает, принимаясь порывисто и быстро двигаться навстречу. — Баобей, какой ты у меня нетерпеливый, — пытается улыбнуться, но от горячего наслаждения сводит скулы, и он подается вперед, желая поймать чужие губы. — Можем подождать, — вдруг выдыхает Вэй Ин, коварно улыбаясь, и поднимается, не давая себя коснуться жадному поцелую. Упирается руками в его живот и, напрягая ноги, с силой сжимает его бедра, не позволяя двигаться внутри себя. — Раз ты не торопишься… И он послушно замирает, с восторгом глядя на медленно облизывающегося Вэй Ина, упиваясь проступающей страстью на его лице — срывать с него запрет за запретом, отпуская из оков, словно дикую птицу освобождая из клетки — было его особым удовольствием. Столь же сладким и острым, как и сам Вэй Ин. Особенно когда он такой… Наглый, дерзкий, смелый: медленно выпрямляется, кладет руки на его руки, сжимающие бедра, и качается вперед, не поднимаясь с его члена — все так же медленно, позволяя полно ощутить, как напрягаются мышцы, сменяется давление на толстый ствол, распирающий изнутри стройное тело. И, когда качается назад, новая волна дрожи, вновь напрягаются мышцы, сдавливая и окутывая его жаркой теснотой от основания до самой головки, и пальцы неконтролируемо сжимаются на белых бедрах. Вэй Ин замирает, в радостном предвкушении глядя на него, но Лань Чжань снова замирает, не желая прекращать игру. Он не торопится. У него вся жизнь впереди — и он не упустит и капли этого счастья. И Вэй Ин продолжает раскачиваться на нем, медленными движениями все сильнее разгоняя огонь в крови — один на двоих. Серебристый взор подернут влажной дымкой, и то и дело прячется за пушистыми ресницами, губы горят красным, искусанные в попытках сдержать стоны, и вот Вэй Ин сам не выдерживает этой бесконечной волны, приподнимаясь… И замирает. Смотрит из-под полуприкрытых век, прерывисто дыша, сжимаясь на самом навершии его члена, смотрит и не двигается. Лань Чжань нетерпеливо толкается вверх, но упрямые бедра поднимаются, ускользая от него, и тогда он сжимает руками тонкую талию, рывком насаживая обратно. — А-ах, гэгэ-э! — рвано вскрикивает Вэй Ин, содрогаясь всем телом и сжимаясь так сильно, что перед глазами полыхнуло белое пламя, вызывая ответный стон. И, отдышавшись, склоняется к нему. — Гэгэ, гэгэ, кто из нас нетерпеливый? Жадно целует в висок, снова стонет, кусает за мочку, и Лань Чжань срывается, стискивая и удерживая худые бедра на руках, принимается в них отчаянно вбиваться, вырывая уже не стоны, а крики, все громче и громче. Соседка снизу, встречая их, каждый раз плюется и ругается в спину, но стоит с ней встретиться глазами — краснеет и сбегает. Они бы устыдились беспокоить покой одинокой женщины, чья весна давно отцвела, но… За закрытыми дверьми у каждого своя жизнь. Их жизнь полна любви и счастья, и они не хотят ее стесняться. Госпожа Вэй просила их приехать к ним в гости — на первую луну новорожденной дочери. Они сначала хотели отказаться, но вместе решили, что больше не боятся встречи с прошлым. Там осталось много мрачных воспоминаний, но… Но сейчас и здесь — они вместе, и готовы идти дальше.