Метаморф

Три дня бродил по саванне Нао, избегая подстерегающих на пути опасностей и ловушек. А их становилось все больше по мере того, как Лухамр приближался к Большому Лесу. Хотя до опушки леса оставалось еще несколько дней пути, предвестники его — большие группы деревьев и крупные хищники попадались все чаще. Лухамр уже видел стадо Большеногов, черную крупную Кошку, пару Волкенов. Особенно опасными были ночи. Еще задолго до наступления сумерек Нао начинал думать о ночлеге. Он искал пещеру в скале, удобную площадку на вершине холма, или на худой конец густой колючий кустарник, куда можно было бы забраться и переждать ночь. Ночевать под большими деревьями было опасно. Даже та ночь, которую он провел на одной из ветвей, не была спокойной. Он просыпался от каждого шороха, вздрагивал от каждого звука. На третьи сутки его начала мучить жажда. Нигде не было ни ручейка, ни озерца, ни болотца на крайний случай, а дождевую воду пить было не желательно, пока она не отстоялась. Нао еще помнил, как мучился болями в животе, когда совсем малышом ловил дождевые капли ртом. Под ногами шуршала жесткая, сухая бурая трава. На горячих камнях грелись юркие ящерки и медлительные крайты. В воздухе роились тучи гнуса, появлявшиеся лишь ближе к сезону дождей. Насекомые стремительно проносились над его головой и больно жалили разгоряченное тело. Когда тени четвертого дня удлиннились, саванна вдруг сделалась прохладной и обрела свой естественный рыжеватый цвет. Воздух стал влажным, и ветерок донес из-за вздымающейся гряды холмов запах свежей воды. Набежавшие за это время алые облака сгустились, обвисли плоским наполненным водой дном над саванной и вдруг разразились долгожданным проливным дождем. Нао выбрал себе трудный путь, который преодолевал с честью и упорством Волкена, идущего по следу добычи. Его воспитывали смелым, решительным и выносливым. Способным быстро забывать лишения и тяготы, и снова радоваться жизни. Предоставленный самому себе он временами терялся перед лицом враждебных сил природы и поэтому всеми силами старался приблизиться к видневшимся на горизонте холмам, но усталость и жажда не позволяли двигаться быстрее. Он старался успокоить дыхание, экономить силы и энергию. У Нао были зоркие глаза, тонкий слух, ловкие руки и неутомимые в ходьбе и беге ноги. Длинные тени легли у подножья деревьев. Массивная звезда склонялась к западу и увеличивалась по мере того, как спускалась все ниже, заливая равнину алым светом и медленно двигавшихся впереди Большеногов. И тянуло дымком от горящего дерева, хотя нигде не было видно дыма или огня. Последние сомнения Нао рассеялись. За расселиной между двумя холмами находилась вода. Так подсказывал ему инстинкт, а так же и то, что множество мелких животных двигались туда же за Большеногами украдкой. А запах тлеющего дерева не вызывал у них опасения или желания в панике бежать, скрыться, но с каждым шагом он становился все ярче, насыщеннее. И этот щекочущий ноздри аромат перебивал даже жажду Нао. А мысль, что Огонь так близко и его путешествие закончено или почти закончилось, заставляла сердце биться в груди Лухамра бешеными, рваными толчками. Уже на подходе к скале, он с сожалением посмотрел вслед массивным гигантам, скрывшимся в расселине, и поднял голову кверху, глядя на сизую струйку дыма, будто бы вытекающую из распахнутого зева черной пещеры высоко над головой. Он подхватил увесистую палку и уже собирался поискать удобную тропу, чтобы подняться наверх, как крик птицы Тау заставил насторожиться. Нао спрятался в кустарнике росшем у подножья холма и затаился, весь обратившись в слух и зрение. Он внимательно вглядывался в рыжую поверхность степи, пытаясь еще издали рассмотреть того, кто спугнул его намерения завладеть Огнем поскорее. Ему казалось, что каждая минутка промедления отдаляет его от заветной цели. И через некоторое время оскалился, уловив знакомые очертания похожих на скалозубов Агу и его братьев. Братья шли постоянно останавливаясь на некоторое время, принюхивались, пытаясь выделить среди нескольких десятков ароматов, тот единственный принадлежащий члену племени. И Нао понял, что его непременно найдут. А дать бой этим соплеменникам — чистое самоубийство. И поможет спастись лишь хитрость и отступление. Это не будет позором или трусливой попыткой спрятаться. Это будет мудрое решение: умереть он всегда успеет, а племени нужен Огонь, Гаммле нужен он, Нао. Он огляделся, отметив за средой обитания нотки тревожности. Сейчас необходимо было ему найти тот единственное, что может скрыть этот резкий аромат его грязного тела. И едва не вскрикнул, определив среди осота и росянки ядовитую лапчатку. Схватив в горсть несколько ягод, раздавил их в ладони и намазал соком шкуру, заменяющую ему одежду. Едкий, слезоточивый запах помета стаи Тау душным плотным облаком повис вокруг, отчего горло самого Нао скрутило жестким спазмом. Безумно хотелось ни то откашляться, хватая ртом сырой от дождя воздух, ни то проблеваться, но не дать сыновьям Гнилозуба почувствовать себя, обнаружить свое присутствие. Он с тихим шорохом опустился на землю зажимая рот и нос чистой рукой, второй же выламывая полый стебель осота и захватывая его губами. Нао не знал как и почему, но через эту соломину дышалось легче, словно проходя сквозь нее воздух становился чище и прозрачнее. Он затаился весь обращаясь в слух, каждой клеточкой, каждой частью своего тела впитывая звуки шагов, подобные тем, что издавало стадо Большеногов и злобное ворчание проходивших мимо соплеменников. И лишь когда звуки присутствия Агу и его братьев стихли, растворившись в красноватом вечернем мареве малого солнца, он поднялся и опасливо оглядел окрестности. Насколько видел глаз стояла тишина, нарушаемая лишь редким с посвистом рычанием саблезубых Тахо и волнообразным на ветру колыханием степного осота. Воин вновь поднял увесистый камень, прикинув его вес в руке и оскальзываясь на вязкой после утреннего ливня вязкой почве, стал забираться на скалу. Туда, где широко открытой кривоватой пастью зиял вход в пещеру. Туда откуда тянулась изредка ниточкой струйка дыма. Он старался дышать реже, хотя бы через раз и носом, но едкий запах ягодного сока скручивал спазмом горло. И Нао стал задыхаться. Выбора не осталось. Он развязал лиану, удерживающую шкуру на торсе, скинул ее вниз, в кустарник, выдохнул глубоко втянул носом влажный воздух, будто бы избавившись, наконец, от мешавшей дышать преграды, и потянулся, возбужденно поигрывая мускулами рук и груди. Вновь полез вверх, цепляясь босыми ступнями за выступающие камни. И едва смог заглянуть в пещеру, остановился, прикипев взглядом к стройной широкоплечей фигуре с золотистой кожей. Чужак, казалось, светился в лучах выглянувшего солнца, хотя большая часть его тела была прикрыта странным… Нао не знал как назвать то, что на нем было… Шкура? Нет, на шкуру его покрытие не было похоже от слова «совсем». Вот у Нао была шкура Волкена, он глянул на себя и поморщился: теперь ее и носить наверное будет нельзя, испорченную соком ядовитой лапчатки. А голым он долго не продержится. Он вновь посмотрел на чужака, колдовавшего над сложенными для костра дровами. Что-то тер, куда-то дул, отчего сердце Лухамра замирало. Он, аккуратно ступая по неровному, покрытому мелкими камнями, листьями и палками полу пещеры подкрался сзади, встав за спиной чужака, владеющего огнем. И подняв зажатый в руке камень, завороженно ждал. Чего именно? Да ответ казалось лежал на покрытой шрамами и мозолями ладони Нао, даже на вид крепкой и жесткой, будто он руками глину месил, да дома-землянки строил. Хотя так и было в действительности. Кроме него некому было помочь больной матери, построить землянку. Его отец погиб четыре весны назад в схватке с Волкеном. И Нао один исполнял роль воина-главы-семейства. Нет, он ждал, когда чужак в мягкой, цвета ночного неба коже наконец разожжет Огонь, который был так нужен Нао и лухамрам. Но пришелец-чужак словно почуял его. Вдруг откатился к стене и пригнулся, готовясь ни то напасть, ни то отразить нападение Нао. Лухамр же замер с занесенной над головой рукой, с зажатым в ладони остроконечным булыжником, так крепко сжимая его, что казалось, тот определенно рассыплется. И не отрываясь, поскуливая смотрел на так и не разгоревшийся Огонь. **** Эр Джей*** Этот абориген, подпиравший стену по ту сторону так и не разгоревшегося костра, выл, как молодой Волкен, лишившийся добычи. Я же все пытался расслабиться и успокоить испуганной птицей бьющееся сердце. Никак не мог сосредоточиться и сообразить, что же ему все же было нужно. Рядом с кострищем, нанизанные на прутья лежали куски вчерашнего ужина, но он ползал на коленях вокруг сложенных поленцев и скулил, поддувал серый пепел, видимо, надеясь, возродить умершее пламя. — Эй! — я попытался обратить на себя внимание, подняв обе ладони кверху, как бы говоря, что не вооружен и не причиню вреда. Сделал шаг вперед. Затем еще один. Мой обнаженный абориген оскалился и метнулся к стене. Я замер, глядя на него, не моргая и не отводя глаз. Нельзя было показывать свой страх и отводить взгляд. Он должен был понять, что я не обижу его, но и не подчинюсь. Я здесь главный! Присев в кострища, снова поднял обе ладони кверху и затем похлопал возле себя. — Садись, не обижу… Абориген сначала оскалился, показывая, что он может постоять за себя, а затем скульнул. Он походил на ребенка со сломанной игрушкой. Вроде и не играл почти, берег и ухаживал, а она сломалась. Это вызвало у меня улыбку, но я сдержался, не зная, как он отреагирует на этот жест. Ещё раз похлопал ладонью возле себя и протянул ему нанизанный на прут кусок мяса. — Возьми, ешь… Он по собачьи склонил голову на бок и опасливо протянул руку, но вдруг отдернул ее и вновь прижался голой спиной к стене пещеры. — Возьми, ешь… — вновь повторил, протягивая прутик. Я очень надеялся, что он таким образом станет доверчивее, оценит дружеский жест. И не обманулся в ожиданиях. Парень, а это был именно самец, медленно подошел ко мне, покачивая перед лицом довольно крупным знаком мужественности и опасливо сдернув кусок с прутка, метнулся вновь к стене, прижавшись дрожащим от холода телом к холодному камню. Я покачал головой. И снова произнес: — Ешь! — Ш-ш-ш, — послышалось в ответ шипение и довольно острые, будто специально заточенные зубы самца впились в холодное жесткое мясо грызуна. Он ел очень быстро, отрывая от целого довольно крупные куски и с трудом проглатывая. Пришлось дожидаться, когда он расправится со своим обедом, чтобы продолжить знакомство. Хотелось приручить его — контакт с местными жителями нам точно не помешает. — Я — Эр Джей, — коснулся ладонью груди, указывая на себя. — А ты? — указал на него, все так же стоящего у стены. Он заинтересованно склонил голову набок, но не ответил. Я же, подождав еще немного, вновь указал на себя и произнес: — Я — Эр Джей, а ты? — вновь указал на него. — Эр Джей… — парень молчал, а после произнес видимо, пытаясь подражать мне. — Рыжей… Я лишь покачал головой и вновь исправил: — Эр Джей… — Рыжей… — повторил он, сведя брови на переносице домиком. Понимая, что ему тяжело правильно выговорить это имя, вздохнул и согласно кивнул: — Хорошо, пусть будет Рыжей, а ты? — указал на него, не дождавшись быстрого ответа. Он какое-то время смотрел на меня, а после, словно поддавшись искушению, ни то произнес, ни то мяукнул: «Нао». Дальше наше общение пошло быстрее. У меня не было цели, учить его говорить на «всеобщем». Нет, конечно, хотелось понимать его постоянно меняющиеся мимику и жесты, сопровождаемые либо оскаленными зубами, от которых я внутренне вздрагивал, либо скулежом. Но и хотелось одновременно с этим оставить после себя хоть какой-то след, и не в виде привнесенного технического прогресса — для них пока совершенно не нужного да еще и вредного на этом этапе, а простейшие умения. Я стал называть предметы и указывать на них, повторяя по нескольку раз. Он кивал, понятливо осмысленно шевелил губами, а после произносил, временами сильно коверкая. Приходилось тактично поправлять, понимая, что его речевые навыки еще не достаточно развиты, хотя он очень старательно подражает мне. Через пару часов, когда начало смеркаться, мой новый собеседник неплохо ориентировался уже в порядка двух десятков понятий. А главное, мне удалось выяснить, что ему понадобился Огонь, разжигать который я и стал его учить. Дело, что называется в четыре руки пошло значительно быстрее. Я тер палку о палку, пока трение не вызвало возгорание, а мой голый друг подсовывал сухие стебельки, траву и тонкие побеги, пока яркие языки пламени не стали с аппетитом лизать более толстые веточки. Радости Нао не было предела. Он с восторгом ребенка скакал вокруг и повизгивал, затем бросился из пещеры и вернулся назад с охапкой гибких стеблей и жестких листьев травы и, удовлетворенно вздыхая, сел плести что-то вроде корзинки, куда после поместил несколько плоских камней. Назначения этой корзинки я так и не понял, но останавливать его бурную деятельность не стал. Еще неизвестно, как он отреагировал бы, попытайся я его остановить или отобрать творение. Я же наблюдал за ним несколько часов, занимаясь своими делами: сходил к озерцу, помылся, притащив еще глины и воды в плошке, что сделал накануне и сделал несколько высоких емкостей, постоянно смачивая пальцами голубоватую массу, чтобы придать ей пластичности. Нам все же нужна была посуда, чтобы было из чего пить. Конечно, пробудем мы на Клио недолго. Не может же буря в атмосфере длиться вечно. В конце-концов нас отсюда заберут. А все, что останется после нас, думаю, не пропадет. Останется тому же Нао и его племени. Недаром же он шел за нами так долго. Ведь что-то ему определенно нужно. Нао подсел поближе и завороженно следил за моими руками, временами надолго замирая, и, казалось, в эти мгновения даже не дышал, напрочь выбросив из головы свое плетение. Вернувшийся с охоты Дэн принял нашего гостя настороженно, все время стремясь находиться между мной и Нао. Время от времени прижимая меня к себе и принюхиваясь. Его зародившаяся ревность разливалась во мне кипящим потоком. И мне до дрожи в пальцах хотелось прижаться к нему, раствориться, слиться с ним в едином вздохе, в бьющемся в унисон сердце. Ужин — сказано конечно громко, словно не пищу принимали, а находились на приеме у главы Космической Федерации — прошел в относительном молчании. Дэн ревниво поджимал пухлые губы, отчего становился похожим на большого ребенка. А Нао, по сути, и был им, мычал и угукал, пытался воспроизвести все, чему научился за день, с восторгом реагируя на каждый жест, улыбку или слово. Стремился повторить, будто губка впитывая все новое. ****Дэн**** Вернувшись в пещеру я не рассчитывал, что нас в «постели» окажется трое и третим явно будет не Кан. Нао был настоящим красавцем, в отличие от тех аборигенов племени, которых мы спасли от Скалозуба на краю болота. И это вызвало у меня неожиданный приступ ревности. Эр Джей возился с ним, как с малым ребенком, и уделял ему времени больше, чем мне. И это до странности грызло изнутри, тем более, что раньше я и вовсе не задумывался, о том, чтобы рядом был мой анкжис-най. Внутренний зверь рычал и требовал пометить свою пару. А я не желая поддаваться этому архаизму, лишь время от времени прижимал Эр Джея к своему телу и принюхивался, до дрожи в коленях боясь ощутить на нем запах этого дикаря. Да это выглядело дико, и опускало мою планку в глазах анкжис-най на уровень первобытного дикаря, но ничего с собой поделать не мог. Я должен был убедиться, что Эр Джей мой и только мой. И видимо моя суета не прошла бесследно: запах пары стал гуще, насыщеннее и слаще, привлекая уже не только меня, но и Нао. Он время от времени принюхивался и поскуливал, заинтересованно склонив голову набок, совсем как это делают животные. Ужин я выдержал с трудом, съев свой кусок жаркого и пару картофелин. Нао подражал нам во всем, точнее моему анкжис-най, и радовался как дитя любому жесту, улыбке или удачно произнесенному слову. После пришлось тащить его принимать «ванну». Он дикаря несло, как от нашего Смилодона в период течки. Помывшись он успокоился, и глядя на то, что наши тела упакованы в форму, точнее в ее остатки, сплел себе нечто вроде набедренной повязки, Спать я утянул Эр Джея, как обычно, уложив у стены и накрыв половиной «паруса», второй накрылся сам, обняв свою пару. Каково же было мое удивление, когда спустя какое-то время ощутил прижавшееся ко мне с другой стороны обнаженное тело. Тихо рыкнул, выталкивая Нао из-под паруса. Это было похоже на дурной сон, от которого я буквально подскочил. Но нет, наш приблудный дикарь действительно лежал у меня под боком. И что мне оставалось делать? Будить свою пару я не хотел, а Нао, насколько я понял доверился лишь ему. Хотя, если судить по его доверчивому, прижавшемуся ко мне обнаженному телу, я тоже не в аутсайдерах. Можно даже сказать в фаворе. Еще раз рыкнув, отвернулся к нему спиной и ткнулся носом в шевелюру Эр Джея. Тот, чуть повозившись, снова провалился в сон. Через какое-то время уснул и я, но согретый со спины телом Нао.