Центр внимания

В какой-то момент Веста задумалась. Во что превратился бы перед ней боггарт, если бы он снова возник на её пути? Трижды она в своей жизни сталкивалась с ним. Трижды этот показанный им страх становился впоследствии явью. Чего бы она ни боялась, это всегда претворялось в жизнь, заставляя смотреть прямо в глаза своему ужасу. Встреча с преступником-беглецом, осуждение приемным отцом, смерть Сириуса… должно быть, если бы она снова увидела боггарта, он бы предстал перед ней в виде обычной двери. Деревянная дверь на обшарпанном крыльце, без замочной скважины и многочисленными механизмами внутри. Дверь, за которой таилась целая вселенная, наполненная воспоминаниями. Дверь, через порог которой когда-нибудь придется переступить, ведь это её дом. Почти весь июль она прожила у Тонксов. Их дом заколдовали Фиделиусом, заклинанием Доверия, — на всякий случай. Веста не понимала такой замороченности: вряд ли Пожиратели будут прямо-таки гнаться за ней, устроив охоту, тратить на это время. Если представится удобная возможность — убьют, не раздумывая. Если не представится — зачем придумывать ради неё, жалкой беспомощной пятнадцатилетки, какие-то великие планы? Однако, чтобы не рисковать, её все равно забрали в сопровождении двух членов Ордена прямо с вокзала. Сразу к Тонксам, в спрятанный под заклинанием дом, Хранителем которого стал Люпин, начавший ещё более остро чувствовать ответственность за дочь его погибшего друга. Веста так и не нашла сил извиниться перед ним за заклинание, брошенное в него, когда он пытался её остановить. Если бы она этого не сделала, он бы её сдержал. Она бы не совершила ошибки, из-за которой внутренние демоны продолжали беспощадно терзать её и без того искореженную душу. Люпин её не винил. Никто её не винил, все были такими понимающими и сочувствующими, что становилось попросту до одури тошно. Веста этого не заслужила. Заслужила порицания, ненависти, а все были приторно вежливыми и добрыми, будто она лишь жертва обстоятельств. Однако никто не заставлял её произносить убивающее. Она сделала это сама, с остервенением, с властным желанием. Веста не жертва. Даже Андромеда. Даже родная сестра погибшей была слишком снисходительна. В школе Веста ужасалась мысли, что придется встретиться с ней, посмотреть ей в глаза, но единственное, что она услышала в тот вечер по этому поводу: — Я не виню тебя, дорогая. Это была уже не та Белла, которую я знала. Больше эта тема не поднималась. Но Веста всё равно видела боль в этих темных глазах, видела, как тетушка стала больше погружаться в такое знакомое Весте одиночество. Возможно, погружалась в далекие воспоминания, ещё не омраченные войной и делением семьи на две стороны. Веста не хотела этого знать, не хотела видеть, потому что и своей боли у неё было более, чем она могла бы вынести, чужая полилась бы уже через край. Должно быть, это неправильно, но Веста в какой-то степени даже чувствовала успокоение от того, что Андромеда стремится к одиночеству, невольно отстраняясь от племянницы. Потому что даже от обычных девочек с отдаленно похожими на Беллатрису чертами в школе Веста дергалась. Что говорить о женщине, родной сестре, так сильно походящей внешне на погибшую? Потребовалось время, прежде чем Веста прекратила вздрагивать, видя Андромеду боковым зрением. В один из дней пришли результаты СОВ. Защита от Темных искусств — «Превосходно», как и по многим другим предметам. По Зельям — «Выше ожидаемого». Вероятно, переволновалась в день экзамена. Если бы она узнала об этом результате всех тех мучений и зубрежки не сейчас, а в середине июня, была бы катастрофически раздавлена. Теперь это не имело никакого смысла. Вся эта беготня в мае–июне, вся эта попытка дать отпор Снейпу, Амбридж — что за глупости? Будет тогда учителем Заклинаний или Трансфигурации. Если вообще будет. Война только началась, а она уже в списке мишеней Пожирателей Смерти. Тут хотя бы выжить, не то что думать о будущем. Одной из темных ночей ей приснился Благородный дом Блэков. Это было ожидаемо, поскольку она прекратила пить зелье, данное слизеринским деканом. Попросту закончилось, и можно было бы сварить новое, она даже знала, как, но подумала, что лучше не поддаваться искушению заработать зависимость от снотворного зелья, как от наркотика. Поэтому да. Поэтому, как она и предполагала, рано или поздно ей приснился отчий дом. Эти длинные лабиринты коридоров, эти скрипучие лестницы, жуткие портреты. Проснулась в холодном поту, в липкой темноте ночи, одна, зажгла свечи и просидела так до рассвета, пытаясь угомонить лихорадочную дрожь сама, потому что тревожить Тонксов не хотелось вовсе. А это даже не самое худшее, что могло ей присниться. Лишь старый дом, издающий протяжные скрипы мрачных воспоминаний. Веста всегда знала, что этот дом столько же страшен, сколько красив. Но когда живешь в нем с близким человеком, все эти недостатки уходят на второй план, размываются, дом преображается, подсвеченный счастьем его обитателей. Теперь это было лишь затхлое грязное помещение с темными артефактами, спрятанными по пыльным углам. И ей туда нужно. После той ночи она поняла, что ей туда нужно, она не может продолжать откладывать, проще отмучиться сразу, обрубить все связи с этим местом. Съездить, забрать оставшиеся вещи, которые она не брала с собой в Хогвартс. И забыть, как очередной страшный сон. — Сколько времени тебе понадобится? — тихо, чтобы не разбудить знакомый портрет, спрашивает Тонкс, когда они втроем — она, Веста и Грюм, вызвавшийся быть сопровождением — проходят в полумрак уже снова запылившейся прихожей. — Часа два. Сорвалось с губ само, она даже не задумалась. И с замиранием сердца ожидала после этого, что Грюм грубо спросит: зачем так много, собрать вещи — делов на минут двадцать-тридцать. Не спросил. Сурово кивнул и поковылял своей деревянной ногой куда-то в сторону столовой, где раньше проводились собрания. — Мне подняться с тобой? Веста покачала головой. Тонкс смотрит на нее несколько секунд, словно пытаясь считать по лицу, в каком Веста состоянии и можно ли её вообще оставлять одну, после чего, так и не найдя в поникшем лице ответа, поджимает губы и привычно треплет кузину по волосам, пытаясь хоть как-то вернуть ей упавший дух. — Если вдруг что, я тут, Ви. Веста улыбается уголками губ, без единой капли желания улыбаться. Только лишь чтобы Тонкс не переживала. У Тонкс и так своих забот полно. Привычно розовые волосы посерели, стали скорее мышиного цвета. Лицо часто пасмурное, омраченное никому неизвестными, неозвученными переживаниями. В чем причина таких перемен — неизвестно. Тонкс, кажется, не была особо близка с Сириусом, пусть он и приходился ей дальним родственником. Когда она удалилась вслед за Грюмом, скрывшись в темноте, Веста вздохнула, понимая, что в очередной раз придется столкнуться со своими страхами. Этот дом буквально кричал о том, что его больше нет. Каждая стена, каждый предмет, каждая дверь напоминала о моментах с ним, оживляла воспоминания перед глазами, живые, яркие, такие, словно ничего и не произошло. Всё здесь дышало безмолвием. Ни души. Неважно, что там, в конце коридора, Грюм и Тонкс. Это не меняло той безлюдности, что звенела в облезлых стенах мрачного здания. Когда-то этот дом был полон людей. Смех, разговоры, музыка. Атмосфера была другой, и вряд ли она когда-либо станет прежней. Поднимаясь по лестнице, она скользнула взглядом, полным отвращения, на головы эльфов, которые они так и не убрали. Ступени под ногами привычно скрипели, заставляя дух внутри всё больше покрываться ледяной корочкой. Здесь жутко. Всегда было жутко. Когда-то она любила этот дом всем своим юным сердцем, потому что он был неразрывно связан с семьей. Сможет ли она снова когда-нибудь его полюбить? Это место, в котором не осталось ничего живого? Словно дом умер вместе со всеми Блэками. Умер следом за Орионом, Регулусом, Вальбургой и теперь — Сириусом. Не осталось больше Блэков, и этому дому незачем дальше жить. Осталась ещё Веста, но сейчас она чувствовала здесь себя как никогда чужой. Проходя по мрачному коридору, даже не включила свет, не зажгла свечей, не подсвечивала себе дорогу магией. И так знала каждый поворот, каждый шаг, каждую крупицу пыли. Разглядывая знакомое пространство, знакомые ворчливые картины, шла вдоль коридора, проводила ладонью по узорчатым темным обоям, которые они так старательно реконструировали, чтобы на стенах висело хоть что-либо приличное, а не какие-то жалкие ошметки, от которых создавалось ощущение, словно здесь жили не люди, а чудища. Быть может, это недалеко от правды. Ваши души такие же гнилые, как этот дом, и так же черны, как ваша драгоценная фамилия. За спиной — тихое бормотание, и Веста медленно обернулась, будто бы не знала, что это лишь картины. Казалось, не портреты это, а просто призраки ступают по этим дощатым полам, и в голову вдруг скользнула мысль, а не мог ли здесь остаться Сириус духом без плоти? Не мог бы. Призраками остаются лишь те, кто боится идти дальше. Сириус точно не боялся, и сейчас он где-то там, в неизвестном никому из живых месте. Возможно, с Лили, с Джеймсом. С Марлин. За эти несколько недель Веста слишком часто утопала в искушающих её мыслях, что хочет к ним, туда. В место, где нет больше боли, есть лишь души, с которым воссоединяешься, обретая покой. Что её здесь держало? Что могло удерживать её здесь, на земле, пока душа тянется к уже погибшим? Драко, который наконец показал, что всё ещё считает её сестрой. Даже грубо затыкал Паркинсон, которая осмелела после того, как узнала, что Сириус Блэк никогда никого не убивал и не мог причинить ничьей семье вреда. Снова он встал на её защиту от нападок, жаль лишь, что ей эта защита теперь была не то чтобы нужна — больше всего на свете ей было сейчас плевать на то, что говорят за её спиной. Поттера она тоже не могла оставить. Теперь — не могла. И это так поразительно. Снова возвращалась к мыслям «а что если бы…». К мыслям, что было бы, не произойди та ситуация на третьем курсе. Если бы её не бросило в самый центр внимания, если бы её не окружили сплетнями, пересудами. Разве поняла бы она, каково Поттеру? Разве понял бы он, что она тоже человек, а не фарфоровая кукла без души? Должно быть, ей стоит быть благодарной. За всю ту боль, за те глубокие копания в самой себе, болезненное разрушение собственной личности. Если бы не третий курс, не было бы Поттера, Грейнджер, Уизли, Тонксов. Веста никогда бы не познала, что такое человечность, сочувствие, безвозмездное желание помочь. И Сириус. Конечно, Сириус. Если бы он не сбежал… нередко ей казалось, что было бы жить куда проще, но ведь не было бы и тех моментов, когда она была действительно счастлива. Его смерть не перечеркивает те воспоминания, которые он подарил ей перед тем, как уйти. Возможно, омрачает, но отнюдь не перечеркивает. Веста столько обрела и столько потеряла, но это куда лучше, чем не получить этого никогда вовсе. В своей комнате Веста долго рассматривала герб Слизерина, что висел в ромбе на голубоватой стене. Будто никогда его до этого не видела. Размышляла — а все еще она любит так сильно свой факультет? Теперь, когда никаких амбиций в ней не осталось, а все эти зеленые цвета напоминают лишь о поступке, что она совершила? Вопрос так и остается без ответа. Слишком сильно она увязла в размышлениях, затерялась в стенах этого дома, поэтому возвращаться к реальности было труднее, чем казалось. Взяла наконец рюкзак, всё также заколдованный чарами расширения, и принялась собирать оставшиеся здесь вещи. Одежда, подарки с дня рождения, книги. Всё в рюкзак, даже особо не думала об аккуратности, просто клала, лишь бы быстрее отделаться, покончить с этим. Напоследок окинула свою комнату взглядом, место, где провела все свое прошлое лето, — кажется, ничего не оставила. И в голове всплывает мысль, которая так и сочится отрицанием, но в то же время звенит стальной, суровой правильностью. Нужно. Нужно сходить, чтобы уже окончательно попрощаться с этим местом. Попрощаться с ним. Покопавшись в рюкзаке, выудила оттуда пачку сигарет, откуда использовала лишь одну, так и недокуренную из-за вовремя появившегося тогда на башне Поттера. Сжала в руке и, покинув свою спальню, прошла по небольшому коридору правее. В комнату, где была не раз. Здесь тоже пыльно, но нет ощущения заброшенности. Словно владелец спальни вот-вот вернется, стоит лишь немного подождать, набраться терпения. Подойдя к столу, на котором в небольшом беспорядке были разбросаны письменные принадлежности, она положила зажатые в руке сигареты. Потому что это его. И должно оставаться здесь. Медленно вздохнула, прикрыв глаза. Боже мой. В этой комнате она ещё явственнее сходила с ума. Весь дом — сплошная пытка, отдельный круг Ада, но здесь. Здесь хуже всего. Воспоминания так и всплывали перед глазами одно за другим, сменяясь, толкаясь в голове за право быть главным. А было ли оно, главное воспоминание? Все по-своему важны, по-своему болезненны, впивались в сердце с беспощадным остервенением. На кресле в углу, которое обычно даже не использовалось по назначению — на нем никогда никто особо не сидел — стопка вещей. Одна из которых — куртка из черного кожаного материала. Мозг кричал «прекрати, остановись», но душа уже тянулась к этому креслу, и ноги несли скованное тело к нему, повинуясь. Взяла эту куртку в руки, подняла, рассматривая, будто не видела никогда до этого. Видела. Конечно, она видела. И перед глазами — снова он. Снова улыбка и сеточка морщин вокруг серых родных глаз. Всё также медлительно, словно нет у неё уже больше сил ни на какую активность, живость, юношескую энергичность, она просовывает руки в рукава, тут же чувствуя окутывающий её запах знакомого одеколона. Душащий, сдавливающий легкие теплотой. Закатав слишком длинные рукава, она подходит к старому облезлому шкафу, приоткрывает дверцу, ту, на которой висело мутное зеркало. Вгляделась в свое отражение. Разумеется, выглядит нелепо. Куртка всегда была слишком ей велика, а теперь ещё и надета поверх темно-синего летнего платья по колено — за окном стоял июльский зной. А на лице почему-то появляется улыбка. Печальная, отдающая тенью потаенной внутри горечи, но на удивление искренняя, не фальшивая. Потому что — перед кем ей её натягивать? Перед кем играть роль? Само лицо уже не такое, каким было в конце июня. Тед и Андромеда не могли позволить ей есть в таких маленьких количествах, в которых она ела в конце учебного года, не могли позволить ей безвылазно сидеть дома. Поэтому она уже не такая осунувшаяся, не такая бледная. Только глаза выдавали то, что таилось внутри. Когда-нибудь и из глаз это исчезнет. Сейчас ей казалось, что этого не произойдет никогда в жизни, что она уже попросту обречена на эту тоску, но однажды серые глаза снова будут блестеть счастьем. Сейчас эти пустые глаза осторожно пробежались напоследок по комнате, и внимательный взгляд выцепил листок пергамента на тумбочке у кровати. Веста подошла ближе и протянула руку, чтобы поднять и взглянуть. Весь день она держалась, все это прощание с домом сдерживалась, но сейчас в глазах защипало, и перед ними появилась пелена слез. Мешающая видеть не совсем аккуратный рисунок черного пса, который она подарила отцу на Рождество на четвертом курсе. Сириус хранил его. Совсем рядом с постелью, на прикроватной тумбочке, не убирал в дальние ящики стола, а держал на виду. А Веста заметила только сейчас. Другая рука потянулась к грудной клетке, выше, к ключицам. Туда, где обычно покоилось серебряное украшение, ставшее уже таким родным, привычным, словно продолжение тела, а теперь не было и его. Даже это она сохранить не сумела. Сжав этот листок пергамента в руке покрепче, Веста, всё ещё чувствуя в горле болезненный ком, забралась на кровать поверх одеяла. Легла лицом к потолку и прикрыла глаза. Когда это закончится? — думала она, пока слезы стекали вниз по вискам. — Почему боль не утихает?. Ведь будто целый кусок души был жестоко вырван и затянут туда, в арку, вслед за отцом. От души оставалось ещё значительное количество, но какое это имеет значение, если эта дыра без такого значимого куска все время кровоточит, отравляя мраком оставшееся? Лежа поверх покрывала на этой кровати, в комнате Сириуса, и плача, сжимая в пальцах, холодных несмотря на жару, собственный рисунок, Веста не могла знать, что в этот же момент там, где-то совсем далеко, в Малфой-мэноре решается её судьба. Не могла знать, что Тот-кого-нельзя-называть, в наказание за ошибку Люциуса, прикажет Драко устранить не только Альбуса Дамблдора, но и её, предательницу крови, некогда Эстери Малфой. Не могла видеть ужас в глазах брата в этот момент. Не могла слышать умоляющий шепот Нарциссы, обращенный к Северусу Снейпу в просьбе помочь Драко, просьбе убедить Темного Лорда отозвать свой приказ, просьбе защитить Эстер. Северус выполнит просьбу. Неизвестно, потому ли это, что он давний приятель семьи Малфоев, или по приказу Дамблдора, который, разумеется, узнает обо всем сразу после того, как узнал Северус, или по каким-либо другим причинам, но он убедит Темного Лорда, что это решение может стать роковым. Поскольку, если убить сперва девчонку, Орден Феникса обострит свое внимание, и весь план по устранению Дамблдора может покатиться прямиком в пропасть. Темный Лорд смилостивится. И позволит не убивать девчонку, пока не будет убит Дамблдор. А когда группа Пожирателей Смерти проникнет в Хогвартс, тогда уже свершится правосудие над убийцей одной из его самых преданных подопечных. Однако за несколько часов до того, как это должно будет произойти, до того, как в школу ворвутся слуги Темного Лорда, Драко отыщет Снейпа, человека, от чьих советов грубо отказывался весь год, но к кому ещё теперь обращаться с этой мольбой, кроме как к человеку, который пообещал Нарциссе помочь? Драко расскажет профессору, что план уже почти свершился, расскажет о том, что грядет вечером. Будет практически умолять его, с безумным ужасом в глазах просить спрятать Эстер, куда угодно, лишь бы надежнее, лишь бы Пожиратели, которые проникнут сюда из-за него, не тронули её. Снейп мог бы рассказать обо всем Дамблдору, предотвратить его гибель, но того уже не будет к тому моменту в замке. Уже отправится с Поттером на поиск крестража. А потому Северус сможет предотвратить лишь одну гибель. И спасение девчонки Блэка ляжет на его собственные плечи, как бы он этому ни противился. Слишком возиться он с ней, разумеется, не станет. Отыщет, создаст портал из первой попавшейся склянки, хотя неофициальное создание порталов запрещено Министерством, и, так толком ничего и не объяснив, сказав лишь «по приказанию Дамблдора», отправит её в защищенный дом Тонксов. Тонксы ни о чем знать не могли. Потому, увидев Весту вечером посреди гостиной, с зажатой в руке пустой склянкой, будут крайне удивлены, но сразу поймут, что, если это по приказу Дамблдора, значит, так нужно. А Веста, которая в тот момент осознает, что надвигается нечто страшное, станет рваться обратно, умолять Теда и Андромеду создать портал в школу; сама она этого не умеет. Веста ведь не может оставить своих друзей там, наедине с неизвестно чем, но определенно связанным с Пожирателями, раз Дамблдор приказал отправить одну из их главных целей в безопасное место. Так она и просидит весь вечер, в скребущих её тревогах, успокаиваемая Тонксами, хотя те будут беспокоиться сами — в Хогвартсе их дочь, патрулирующая замок. Когда вскроется, что произошло; когда вскроется, что Снейп убил Дамблдора и всегда был на стороне Пожирателей, пазл в голове Весты отчаянно не сможет сложиться. Если он на противоположной стороне, зачем помог ей? Мог бы сам за волосы притащить её, дочь ненавистного ему человека, прямо к своему Лорду. Или хотя бы просто ничего не делать, оставляя её на произвол жестокой судьбы. Веста попытается втолковать эту мысль Поттеру, но тот будет слеп злостью и ненавистью к убийце Дамблдора. И она невольно соскочит с этих путаных мыслей на чувство вины за то, что её вовсе не было в замке, когда ему так сильно нужна была поддержка, не было рядом в момент, когда на его глазах убили его наставника. Однако, будь она в тот вечер в школе, это стоило бы ей жизни. Лежа сейчас на постели Сириуса, в Благородном доме Блэков, и зажимая пальцами свой же рисунок, она не знала, что вернется сюда раньше, чем думала. Через год, тем же летом после смерти Дамблдора, она вернется сюда вместе с троицей, при поиске крестражей. Этот дом будет ей все также противен, а Кикимера, явственно виноватого в смерти Сириуса, захочется вовсе навсегда изгнать из дома, и это было бы милостью по сравнению с тем, какие еще идеи возникнут в ее голове, но Грейнджер и Поттер не позволят. И Кикимер действительно им пригодится, поведав историю Регулуса Блэка, её родного дяди, чью комнату она занимала все это время. После этого она станет к домовику несколько мягче. Через два года война будет окончена. Казалось, ей не будет конца, но нет, она будет окончена, и Веста даже выживет, хотя не верила в свое будущее до последнего. Выживет, как и Поттер, хотя тому придется единожды умереть. И не описать словами боль, что обожгла солнечное сплетение хуже любого Круциатуса в то мгновение, когда она увидит его якобы бездыханное тело на руках Хагрида. Увидит мертвым единственного человека, ставшего ей настолько же дорогим, каким был Сириус. Неизвестно, что стало бы с ней, если бы он действительно погиб, но, видимо, жизнь хотя бы в этом была милостива и позволила Мальчику-который-выжил выжить во второй раз. Веста так никогда и не узнает, что в этой войне всё могло обернуться иначе. Что, не соверши она ту ошибку в Отделе Тайн, за которую корила себя больше всего, она лишилась бы ещё одного близкого ей человека, которому когда-то суждено было умереть от рук Беллатрисы в Битве за Хогвартс. Через три года она всё ещё не сможет оправиться. Временами будет просыпаться посреди ночи, с воспоминаниями о войне, о зеленых вспышках, проносящихся со свистом над головой, с воспоминаниями о Беллатрисе и самое важное — воспоминаниями о Сириусе. Просыпаться с паникой, барабанящей в глотке, и дрожащими холодными руками, жмущимися к груди, туда, где трепыхается испуганное сердце. Порой будет просыпаться от кошмаров и Поттер. Куда более ужасающих, чем её собственные, ведь пережил он, как ни смотри, больше. И каждый раз они будут рядом, чтобы вовремя разбудить, вырвать из цепкой хватки ночного ужаса; чтобы успокоить друг друга крепкими объятиями, глушащими всю эту боль; чтобы целую ночь после этого говорить о всяких мелочах, лишь бы продержаться до рассвета, символизирующего, что любой тьме есть конец. Через четыре года Веста, бродя по Косому переулку, специально заглянет в магазин Джорджа Уизли. К тому моменту он всё ещё не оправится после его слишком тяжелой утраты, но будет усердно пытаться жить дальше, цепляясь за все хорошее, что осталось в его вдруг опустевшей без брата жизни. И вспоминая прошлое, копаясь в этих веселых школьных воспоминаниях, они вдруг поспорят. Поспорят на то, осмелится ли Веста записаться во Всеанглийский Дуэльный Конкурс, раз уж большая часть их школьных шуток вертелась вокруг одного и того же. Упрямство и нежелание проигрывать спор заставит её записаться и даже занять третье место, хотя участвовать помимо нее будет около полсотни магов с разных частей Великобритании. После этого Джордж никогда её не называл как-либо иначе, кроме «дуэлянтка». Спустя какое-то время она, подталкиваемая азартом, попробует снова. И займет первое. Через пять лет Веста, вместе с Поттером, с которым они рассудят жить вместе на площади Гриммо, окончательно отремонтирует этот жуткий дом, оставив ему прежнюю элегантность и несколько мрачное великолепие, но избавившись от всей змеиной символики, срубленных голов домовиков и прочей мерзости, что не навевает ничего, кроме ужаса и отвращения. Через шесть лет Поттер сделает ей предложение. После всех шуток некоторых Уизли в их сторону по поводу того, что эти двое вечно тормозят — то с отношениями, то с помолвкой. Когда Веста была младше, она ни на секунду не верила в наивную сказку о любви на всю жизнь. Не верила, что пара, зародившаяся за школьной партой, способна жить так долго, особенно если это самые первые отношения. Но спустя столько времени и событий она поймет, что попросту не видит никого рядом с собой, кроме него. Только он один знал, через что она прошла, только он один всегда понимал её целиком и полностью, только он один видел все ее отрицательные черты, все темные уголки ее души и все равно находил в ней самое светлое, неизменно оставаясь рядом. Поэтому за кого же ещё выходить, кроме как за знаменитого мальчишку со шрамом, за школьного врага её брата и человека, который взаимно презирал её года два их жизни? На эту свадьбу будут приглашены и Малфои. Драко даже пожмет Поттеру руку под внимательным взглядом сестры в белом платье, которое чем-то отдаленно напоминало то её роскошное платье с далекого школьного бала. Нарцисса придет тоже — впервые после стольких лет встретится со старшей сестрой и познакомится со своей племянницей, у которой к тому моменту уже будет взрослеть маленький удивительный сын-метаморфомаг. Люциус не сможет заставить себя прийти. Неизвестно, это проснется у него совесть, поэтому чувство вины станет слишком грызть его, не давая посмотреть после всего приемной дочери в глаза, либо же он попросту не захочет ее видеть, но его отсутствие будет для нее лучшим свадебным подарком из возможных, ведь, как бы она ни будет пытаться оставить прошлое за спиной, это прошлое упрямо не поддается забвению. Фамилию свою Веста после свадьбы оставит. Будет отшучиваться, что достаточно ей смен фамилии за свою жизнь. Гарри поймет, что, конечно, это не та причина, по которой она не хочет становиться Вестой Поттер. Поймет, что кроме неё не осталось больше Блэков в этом длинном аристократичном роду. Поймет, что она слишком привязана к этой фамилии и всем, что с ней связано. Однако и она будет понимать, как важно ему иметь свою семью. Он же тоже был единственным Поттером. Поэтому, когда, обобщая, третьи лица будут называть их двоих «Поттерами», она не станет иметь ничего против. Через семь лет Веста станет юным, двадцатидвухлетним преподавателем Защиты от Темных искусств, заняв наконец такую желанную должность. Минерва Макгонагалл, находящаяся на посту директора, примет её, как старого друга, пусть та и не была никогда ученицей Гриффиндора, несмотря на ту попытку на четвертом курсе. И пусть она попросту не может быть таким же прекрасным учителем, которым когда-то был Люпин, но у многих учеников она все равно станет любимчиком среди всего педагогического состава. За саркастичную непринужденность и за умение поставить ученика на место, даже не повышая тон, ведь училась этому у лучших — у человека, которого она ненавидела всем сердцем до семнадцати лет и, может, всё еще не могла простить его до конца за все те годы ледяной ненависти, но все равно она уважала его как невероятно смелого человека и того, кто на шестом курсе спас ей жизнь. Возможно, это не его заслуга: он дал обещание Нарциссе, обещал оберегать её детей в тот непростой год. Но это не меняло сути. Если бы не Северус Снейп, её бы попросту не стало той роковой ночью. Будущее Весты Марлин Блэк не будет идеальным, поскольку, как она уже знала, в этом мире вовсе нет ничего совершенного. Отголоски войны, крови, смертей будут преследовать её в кошмарах, в мелочах, в особенности по памятным датам, одной из которых навсегда останется восемнадцатое июня. Каждый год восемнадцатого июня она будет просить у Поттера немного времени, чтобы побыть одной. Будет заходить в эту самую комнату, в спальню своего отца, чтобы сесть около его постели, прямо на пол, и выкурить одну ужасно горькую на вкус сигарету. Нет, это не будет вредной привычкой. Это будет традицией. Веста не станет страдать от нехватки никотина, она лишь будет хотеть снова окунуться в это. В эмоции, воспоминания. Каждый раз будет вспоминать те моменты, когда вытаскивала отца, сидящего здесь, с сигаретой в руках, из беспросветной тоски, и смотреть на это теперь уже не своими детскими глазами. Смотреть на это глазами Сириуса, ведь они всегда были так похожи. Гарри никогда не даст ей погрузиться в это слишком глубоко, всегда вытащит её из этого уныния, хотя сам безмерно тосковал. Всегда будет вытаскивать её из притягательного одиночества, позволять сжечь в дым и заполнить легкие лишь одной единственной сигаретой в год, не больше. Не будет до конца понимать, зачем ей это — его не было тем летом, когда Веста всячески боролась с внутренними демонами своего отца. Однако будет осознавать, что если она делает это, значит, так нужно. Будет доверять ей, как доверял всегда. А после — окружит заботой и нежностью, чтобы она не увязла в этом отголоске скорби совсем, и получит от неё то же взамен. Иногда он будет просить её вызвать патронуса, того сияющего ворона, которого они видели на пятом курсе, чтобы убедиться: она знает и помнит, что у нее были и есть счастливые моменты, которые всегда можно использовать, оживить в памяти, отгоняя это эхо мрачного прошлого, словно сотню дементоров. Вместе с ней будет вызывать и своего патронуса, ослепительно яркого оленя, чтобы напомнить об этом и себе. Сейчас Веста не знала, что её ждет эта долгая, счастливая, пусть и неидеальная жизнь, попросту не могла этого знать. Поэтому сейчас, сжимая в руках собственный детский рисунок большого черного пса, она больше всего хотела, чтобы все эти мучения закончились. Потому что им, казалось, все не было конца. Ее останавливало лишь осознание, что есть в этом мире люди, которые нуждаются в ней; которым она почему-то дорога, хотя не заслуживала этого ни капли, считала свою душу такой же черной, как её драгоценная фамилия. Поэтому ей придется жить, придется перебороть это манящее желание всё закончить, придется научиться жить с той недостающей частичкой души в груди, там, под ребрами. Веста справится. Потому что рядом будут близкие ей люди, которые ей в этом помогут. Потому что она будет сильной. Потому что однажды, когда вся эта история, длиною в целую жизнь, только-только начиналась, её отец написал в одном из первых его писем короткие слова, дающие силы до сих пор.

Прошу тебя, оставайся сильной. С любовью, Сириус.