Бежать.
Бежать и не оглядываться. Как можно быстрее скрываться в этих дебрях из толстых и мощных деревьев и низких пушистых кустов. Не оглядываться. Каждый раз, когда изумрудные глаза норовят хотя бы на миг глянуть, что творится за спиной — потянется ли чья-то рука и схватит, или только листья будут покачиваться тебе вслед, — каждый раз у сердца что-то вспыхивает и тут же расползается по телу, дрожащими волнами охватывая конечности. Ноги, обтянутые коричневыми шнурованными ботинками с острым носком, начали покалывать в ступнях и побаливать, но скорость их движения не становилась меньше, наоборот — увеличилась, настолько, что было сомнительно, касается ли подошва земли. Рыжие непослушные волосы растрепались сильнее, а вьющаяся челка и вовсе спала на глаза, мешая, отчего приходилось периодически сдувать её. Шаги за спиной то стихали, то вновь настигали, сопровождаемые хрустом и шуршанием, но она не взглянет, лишь зажмуриться и резко завернет за большое, просто огромное дерево с пышной кроной, толстыми раскидистыми ветками и широкой корой. Правая нога немного заныла от резкого поворота, от чего шаги сделались медленнее и неуклюжее. Волнение. Едва ощутимое, оно прокралось и начало тревожить сердце. Шаги стали ближе. Превозмогая боль, она рванула вперед, пусть даже белоснежную юбку начали неаккуратно цеплять концы торчащих ветвей, а дыхание от сбитых с ритма вдохов и выдохов сделалось рваным. Ощущение будто задыхаешься. Резкие повороты, дабы сбить с пути и хотя бы на несколько секунд скрыться от чужих глаз, а до слуха доносятся шорохи и трески сбоку. Между острыми концами плотно сплетенных листьев замелькало что-то бледное. Эмма, хмыкнув, дернула уголками губ и, заметив спереди небольшой холмик из земли и скопившихся в ней палок, коричневых листьев, камушков и травы, сверкнула глазами, ускорившись. По спине прошел холодок. Она ощущала на себе неотрывные взгляды, словно под прицелом.Не дождетесь!
Мгновение — нога заскользила по кривой поверхности, но в такие моменты сила пробирается из самого сердца, поэтому, оттолкнувшись пальцами от земли, она мгновенно поднялась на вершину, приготовившись к прыжку без промедления. В ушах стоит звон и гул собственного сердца. Она сейчас не думает о высоте. — Эмма, осторожно!Как некстати.
Едва коснувшись земли, правая нога-предательница ступала неровно и больно кольнула, подвернувшись, отчего тело не смогло удержать равновесия. Перед глазами картина начала стремительно кривиться. Сдержать тоненький вскрик, вырывающийся от неожиданности и испуга из груди, показалось непосильной задачей, получилось с трудом, и получилось лишь громкое айканье и шипение. Теперь шагов стало множество, словно все они, преследующие ее поочередно, вдруг сбежались вместе и нагнали беглянку. Подняв глаза, она наткнулась на возвышающуюся над ней тень, настолько длинную и широкую, что та полностью накрыла её саму. — Эмма! Множество голосов, встревоженных и звенящих, раздались откуда-то сверху, а после — тяжелый и быстрый топот, приближающийся к ней. Девочка с яркими огненно-рыжими волосами, едва присев на корточки, вздохнула и вновь свалилась на землю, раскинув руки и ноги звездочкой и прикрыв глаза. Её окружили. — Я… сдаюсь, — выдохнула девочка, ощущая, множество теней нависло над ней, впившись взглядами. Губы едва заметно дрогнули, но глаз она не открыла, лишь услышала, как кто-то тяжело вздохнул и присел рядом с ней. Покрасневшей и саднившей коленки невесомо коснулись прохладные пальцы, отчего та словно начала жечься. — Это было очень глупо. Смотри, что ты наделала, Эмма. Голос Нормана, как всегда, спокойный, даже успокаивающий, с нескрываемым беспокойством и совсем легким укором. Она не видит, но уверена: голубые, чистые и глубокие, как небо, глаза сейчас осматривают её ногу, кидая недовольные и тревожные взгляды на безмятежное лицо. Вокруг завозились, потом послышалось ещё несколько детских голосов: «Эмма, ты в порядке?», «Сильно болит?», «Ты сможешь ходить?». Дети так чисты и наивны. Их искренность её просто умиляет, а на сердце становится теплее и светлее. Ну как их можно не… — Ай! Нет, не могу, — она резко вскочила и схватилась за ногу, отчего дети вздрогнули и подскочили на местах, обеспокоенно смотря на неё, — так больно! Норман, а, Норман, всё ведь, да? Теперь я не смогу больше играть с вами в салочки? И в прятки? И даже до столовой наперегонки не доберусь?!… подразнить?
Она захныкала, вцепившись в ногу, всеми силами выражая на лице всю скорбь потери, боли и смирения. Дети, что были поменьше, увидев её такой, неосознанно начали шмыгать носами и готовы были зареветь, уже вцепившись в неё; что постарше — просто обеспокоенно смотрели, не зная, правда ли ушиб настолько серьезный, что их сильная и всегда активная Эмма больше не сможет гнаться за ними по всей территории дома? Маленькие ребята, в количестве шести человек, что погнались за оставшимся игроком, дабы нагнать её и завершить игру, когда Норман поймал уже всех, не могли ну никак предугадать такого! Строгие наказы Мамы вспыхнули в головушках детей, заставив сердце гулко застучать. И только Норман, мягко покачав головой, легко улыбнулся. — Эмма, другая нога. — А?