Просто история

Многие хотя бы раз в жизни говорят, что хотят умереть. Кажется, именно это со мной и произошло. Окей, всё не так печально, но тогда я действительно ощущал себя ходячим трупом. Возможно, в каком-то смысле так оно и было, или, по крайней мере, казалось со стороны. В тот день я сидел у кого-то под забором, и искренне верил, что запивать колёса алкоголем — одна из лучших идей, которая приходила за последние семнадцать лет жизни. Нет, я не был самым несчастным ребёнком на свете, не страдал депрессией из-за несправедливости бытия или расставания. У меня была крыша над головой, собственная комната, любящие мать с сестрой и, как хотелось бы верить и по сей день, испытывающий ко мне хотя бы привязанность, отец. Мечта о собаке и размытые планы на будущее. Я не вливал в себя литры алкоголя и забывался в случайных связях из-за пожирающего изнутри одиночества, разочарования или чего-то подобного. Я считал свою жизнь прекрасной и искренне не понимал, как она могла сотворить со мной это говно. Я не задумывался о таком исходе событий ровно до того момента, пока не стало настолько хреново, что очнулся только на следующий день, под капельницей. В больнице я провалялся недолго, пока врачи не убедились, что полностью вымыли ту дрянь из организма. Я вновь мог бы стать птицей вольной, однако непрекращающиеся слёзы матери и причитания сестры, всё же дали мне не метафорический и почти больно ощутимый пинок. У меня не было иного выбора, кроме как сдаться под таким морально подавляющим всё моё существование словом "обязательства". Пожалуй, стоит пропустить всю ту неинтересную часть истории, где я часами горбился над учебниками и готовился к поступлению в университет. Это был не самый весёлый период жизни, о котором я и вспомнить ничего толком не смогу, так что позволю сделать себе небольшой скачок вперёд. Это было начало лета, и Питер встретил так же холодно, как и дедушка, всю дорогу ворчавший о понаехавших в его обитель родственников. Прежде я никогда ещё не путешествовал в одиночку дальше продуктового в родном городе, а потому с интересом разглядывал раскинувшееся разнообразие, прижимая к себе дорожную сумку и предвкушая что-то невероятное и потрясающе, что обязательно должно было случится на днях. Меня ни на секунду не оставляли мысли о новой и самостоятельной жизни. Но мечтам свойственно разбиваться о жестокую реальность. Мои же вдребезги разлетелись под ударом слетевших коробок с хламом в прихожей. — Поспишь пока на балконе, — пробурчал Борис охрипшим за долгие годы голосом, доставая из нагрудного кармана рубашки сигарету, закуривая прямиком на пороге спальни. — Юкина уговорила меня дать тебе работу на первое время. А если будешь паинькой, то, так уж и быть, возьму на полную ставку. — Всегда мечтал попробовать себя в роли тату-мастера, — пытаясь обратно пристроить соскользнувшую с гвоздиков полку, я невольно покосился на всё так же неподвижно стоявшего в проходе деда, добавил, — или и самому сделать себе тату. Что скажешь, набьёшь, чтоб я лучше в интерьер салона вписывался? На это он уже ничего не ответил, только вздохнул уже который раз за сегодня, исчезая за дверью ванной. В подвальном помещении слегка веяло холодом, а в воздухе витал еле уловимый запах кофе и булочек. Из динамиков горланил мужчина, да так, что в ушах временами начинало шуметь. Впрочем, Бориса не могло приглушить даже это. Его громкий голос, это один из немногих факторов, способных вывести из состояния глубокой задумчивости. Он, в равной степени не жалея ни собственных голосовых связок, ни шаткую детскую психику, кричал на меня в детстве за мелкие, и не очень, шалости. Мне всегда доставалось от него больше всего, что не мешало оставаться его любимым внуком, а потому количество криков и подзатыльников всегда приравнивалось к количеству покупаемых вкусностей и игрушек. С того времени, на самом деле, мало что изменилось. Уже на протяжении долгого времени тот дискутировал с молодым пареньком, как же лучше получать новый оттенок — смешивать сразу готовую краску, или же сухие пигменты, и уже после добавлять носитель. Он был опытным тату-мастером старой школы, переубедить, а тем более переучить его — задача совершенно непосильная. А потому я, забавы ради и с небольшим сочувствием, наблюдал за медленно краснеющим из-за услышанных в свой адрес парочку интересных эпитетов юношей, напросившемуся в ученики к Борису. Больше, чем поэтов и кошек, дедушка не любил слишком много о себе возомнивших людей, а потому долго с новоиспечённым учеником не церемонился, выставив того на улицу, с силой захлопнув и так держащуюся только на вере в лучшее стеклянную дверь, а я же, как ни в чём не бывало, продолжил чистить оборудование. Оно, как и всё здесь, кажется, уже давно было готово уйти на покой. Обшарпанные стены, старые постеры, скрывавшие за собой дыры, да какие-то вырезки из журналов выпусков 80-х годов, паутина в местах, до которых было лень дотягиваться и ещё куча мусора, оправданная художественным антиминимализмом для своих, что бы это не значило. Не так я представлял себе салон, в красках расхваленный сестрой на кануне моего отъезда. — Ого, явился, всё-таки. А я уж начал переживать, что потерял своего лучшего клиента, прям три памперса насквозь. Дёрнувшись, то ли от неожиданности, то ли от пробудившегося детского страха получения пиздюлей, я повернулся, заприметив вошедших мужчин. Первый — типичный клиент салона. Кожанка, старые, поношенные джинсы, чёрная косуха, растянутая футболка с то ли черепами, то ли какими-то эмблемами в качестве принта. Из-под одежды виднелась большого размера татуировка, переходящая на шею. Он что-то ответил Борису и тот, от души посмеявшись, пригласил его присесть на один из стульев, и, закурив, они продолжили своё громкое обсуждение, оставив без внимания второго гостя. Тот со скучающим видом рассматривал уже давно прогнившее помещение, похороненное в слоях пыли, и мне впервые стало действительно стыдно. Он настолько не вписывался в здешний интерьер, хотелось поскорее забрать его из этой дыры и разместить на одном из тех стендов с рекламой модного парфюма. Только про эти потрясающе длинные ноги можно было написать книгу «тысяча и один способ испытать визуальный оргазм». Аккуратно собранные в маленький пучок волосы, чуть растрёпанный ветром. Он заправил выбившуюся прядь за ухо. Достал из кармана телефон и чуть нахмурился. Пальцы невольно сжались, а спустя пару секунд я почувствовал, как что-то липкое течёт по рукам. — Блять! Краска уже лужицей растекалась по столу, капая на джинсы, и вот-вот грозясь подобраться к иглам. В надежде заприметить хоть что-нибудь, что помогло бы избавится от пятен, я развернулся всем телом в сторону зала, схватив с пола непонятного происхождения тряпку. Вновь дёрнулся, ощутив прикосновение чего-то горячего к колену и с ужасом уставился на присевшего около меня того самого "красавчика с рекламы". Он посмотрел на меня снизу вверх, протягивая влажную салфетку. Я принял ту на автомате, пробубнив что-то похожее на «спасибо», не в силах оторвать взгляд от длинных пальцев, заправивших вновь выбившийся блондинистый локон за ухо, когда парень нагнулся, стирая с пола чёрные капли. Наши взгляды вновь пересеклись, и в уголках его медовых глаз появились еле заметные морщинки, когда тот улыбнулся. Сердце было готово попрощаться и пожелать долгих лет жизни уже сейчас. Это была не просто «улыбка-привет», «улыбка-хватит-пялится-мне-неловко» или «улыбка-ну-ты-и-придурок». Он улыбнулся так, что если бы не крики Бориса о порче имущества, то кровь с лица непременно устремилась бы вниз. —…пачкает одежду. — Что? Он хмыкнул, наклоняясь ко ещё ближе, говоря, впрочем, тише, чем до этого. — Я говорю, краска с рук одежду пачкает, — и, будто в подтверждение, он взял мои ладони в свои, чуть приподнимая, для большей наглядности, — видишь? В горле окончательно пересохло и я, больше не в силах терпеть шумевшую в ушах кровь, в пару шагов оказался за дверью с аккуратно выведенной надписью «только для персонала», на ходу уверяя деда в моей способности компенсировать испорченный пигмент. Щёлкнув замком и заперев подсобку изнутри, я наконец смог полностью выдохнуть, сползая вниз по стене. От каменного пола веяло холодом — то, что нужно, дабы успокоить возбуждённые нервишки, и не только. На тот момент казалось, что если вдруг существует кто-то, управляющий нашими жизнями и судьбами, у него определённо очень хреновое чувство юмора. Мизерные остатки достоинства, после такого позорного бегства, были утрачены с концами, а я так и просидел в комнатушке ровно до тех пор, пока те парни не ушли, весело о чём-то болтая. Последнее, что пронеслось в голове, было настолько точно описывающее многие ситуации слово «пиздец».