Голубых кровей

      В стенах Малфой-мэнора холодно, пускай и не так, как в Азкабане. Огонь камина грел зал, стены, весь дом, но не её. Не её искалеченную душу. Вспомнив свою маленькую, узкую, сырую камеру, Беллатрикс вздрогнула. Нет, больше она туда не вернётся, ни за что и никогда, не допустит этого. Тепло продолжало ещё сильнее разливаться по всей гостиной, но до сидящей в ней женщины так и не доходило.       — Как ты сидишь в этой жаровне? Спалишь весь дом, Люциус тебе спасибо не скажет.       Беллатрикс вскинула голову и увидела своего мужа, стоящего в дверном проёме с двумя большими кружками, над которыми клубился тёплый манящий пар.       — Ничего страшного, отстроит новый. Меньшее наказание для этой лживой крысы-предателя, — хрипло ответила она ему и сильнее укуталась в толстый плед. Не помогло.       Родольфус так же хрипло рассмеялся, что, по правде говоря, больше походило на карканье, и подсел к ней, протянув ей одну из кружек. В конце концов у них всех голоса после тюрьмы мало напоминали человеческие. Беллатрикс приняла напиток из рук мужа и принюхалась: пахло её любимой корицей и мёдом.       — Может, хоть это тебя согреет, — одним уголком губ улыбнулся Родольфус и принялся осторожно отхлёбывать свой чай.       — Вряд ли, — она цепко обеими ладонями держала кружку, но всё равно слабо ощущала горячее стекло. — Но спасибо.       Родольфус внимательно пригляделся к жене и едва уловимо качнул головой. Отставив свой чай в сторону, он развернулся к ней и серьёзно заглянул в глаза.       — Тебя что-то беспокоит. Что?       Беллатрикс не знала, что ему ответить. Вернее сказать, знала, но что именно выбрать? По ночам ей продолжали сниться дементоры, высасывающие и без того разорванную душу, переворачивающие мысли в голове, превращающие их в полный беспорядок. Её бил никуда не уходящий озноб: она уже решила, что — вот это новость — больна, но верный Тёмному Лорду колдомедик убедил её, что в этом плане она здорова и причин не видит, склоняясь к психосоматике. «Попробуйте привести свои мысли и чувства в норму, и всё пройдёт», — говорил он ей, а Беллатрикс хотелось звонко рассмеяться. Свою голову она уже никогда в порядок не приведёт.       — Мне паршиво, — ответила ему она, всё-таки сделав первый глоток в попытке согреться. — Знаю, что плохо всем, но... — Беллатрикс закусила губу, пытаясь правильно подобрать слова. — У меня ощущение, что я мертва. Снаружи похожа на труп, внутри тоже не лучше, — она горько усмехнулась.       Родольфус слегка прищурился и сказал:       — Обещай не дёргаться.       — Что? — она глянула на него с недоумением, отставив свою кружку на кофейный столик рядом.       — Просто пообещай.       Беллатрикс недоверчиво оглядела мужа, но согласилась.       — Хорошо.       Родольфус медленно, с особой осторожностью поднял руку и протянул ладонь к её лицу. Беллатрикс пришлось напомнить себе обещание не дёргаться. Он заправил её выбивающийся чёрный локон за ушко, затем аккуратно провёл пальцем по линии скулы. В следующее мгновение палец переместился на её нижнюю губу, и Беллатрикс слегка приоткрыла рот, в ожидании задержав дыхание. К её разочарованию, рука Родольфуса переместилась к шее; он проводил ею не спеша, задев мизинцем бешено пульсирующую вену, явно ощущая неспокойное сердцебиение. Затем его ладонь снова поднялась выше: Родольфус запустил пальцы ей в волосы и притянул к себе.       Их губы соприкоснулись словно впервые: поцелуй был лёгким, нетребовательным, но от него у Беллатрикс голова закружилась сильнее, чем когда-либо. Ответить и пошевелиться она не успела: Родольфус отстранился, но руку из её волос не убрал. Она распахнула глаза, будто пробуждаясь ото сна, и зачарованно посмотрела на него.       — Зрачки расширены, — начал он, нежно гладя её по голове. — Пульс учащён. Дышишь, говоришь, даже в питье нуждаешься, — Родольфус усмехнулся и кивнул в сторону стоящей кружки чая. — А насчёт остального... Кто из нас сейчас не похож на мертвеца? Страшнее Долохова не выглядит никто, — он широко улыбнулся и поцеловал её в лоб.       Впервые за пятнадцать лет Беллатрикс стало тепло.