Aye, captain

      У Луффи вся спина забрызгана солнцем.       Золотистые пятна лениво скользят по загорелой коже в такт шевелящимся над головой веткам, пока Луффи лежит, распластавшись, и довольно улыбается своим мыслям. Зоро хочется подойти и приложиться губами к каждой солнечной отметине, почувствовать жар кожи — Луффи всегда горячий-горячий. Хочется проследить губами позвоночник, поцеловать косточку на шее, чтобы Луффи вздрогнул под пальцами. И зарыться носом в волосы — они у Луффи мягкие-мягкие, пахнут солью, морем и чем-то еще неуловимо-приятным и щемяще-родным.       Луффи такой…       Где-то здесь у Зоро заканчивается дыхание.       На палубе слишком много народу, чтобы вот так просто подойти и сделать всё, что хотелось, поэтому Зоро прикрывает глаза, чтобы не видеть и не думать, но образ жгучим солнечным контуром отпечатывается на обратной стороне век. Не думать не получается, и Зоро очень надеется, что у него выходит хотя бы держать обычное, нейтральное выражение лица. Не то чтобы они с Луффи что-то скрывали. Но Зоро мучительно не нравилось, когда вот такое личное видели все.       На палубе шумно, народу много, все всё время снуют туда-сюда, так что Зоро остается просто ждать. Он смотрит на Луффи — неотрывно, долго, — а потом прикрывает глаза и проваливается в полудрему; образ Луффи от этого менее отчетливым не становится. День жаркий, солнца много, время течет медленно, и даже волны бьются о борт как-то лениво. Зоро ждет. В конце концов, ждать он умеет очень хорошо.       Он не видит, как все расходятся, но чувствует мягкую тишину, которая вдруг воцаряется вокруг. Зоро открывает глаза, фокусируется на Луффи, который так и валяется возле мандариновых деревьев Нами, и поднимается на ноги. Луффи на его приближение улыбается, фыркает, но глаз не открывает — и лицо такое довольное, как будто он тоже уже устал ждать, когда там Зоро соберется к нему подойти. С него станется.       Зоро опускается рядом, бездумно касается ладонью спины, гладит горячую кожу. Прикосновение щекоткой отдается где-то под ребрами, солнце шумит в голове — или это просто стук сердца, или он просто слишком долго сидел на палубе, или это просто Луффи (последнее кажется самым вероятным). Зоро наклоняется и наконец прижимается к коже губами — как хотелось все это время. Целует пятна солнца на пояснице, прослеживает губами изгиб позвоночника, поочередно касается позвонков на шее — нежно, осторожно, руками поглаживая ребра. Брызги солнца как-то по-особенному ощущаются на языке, спина у Луффи горячая и без солнца, он весь сейчас податливый и расслабленный, тихонько урчит в ответ на прикосновения, шепчет имя Зоро на выдохе и бормочет:       — Так приятно… Можно еще?       Луффи отзывчивый, он удивительно легко признает, когда ему хорошо. Сам Зоро почему-то так не может, ему каждый раз сложно сказать, даже если в голове уже всё мешается от удовольствия, и тем больше цепляет этот тихий шепот и эта прошибающая искренность. Луффи всегда безумно открытый, у Зоро от этого голова кругом.       Он оставляет на спине дорожку поцелуев, прижимается губами к каждому золотистому пятну, ласково кусает в шею, вслушиваясь в сорвавшееся дыхание Луффи. Тот улыбается, и в каждой черточке лица такое отчетливое блаженство, что Зоро готов продолжать хотя бы ради того, чтобы это видеть.       А еще — потому что Луффи невероятный.