Тень

Однажды Ламаник мельком признался, что тайком помогал ей всё это время. Ну, не прямо признался (парня вообще было трудно заставить открыто говорить о чём-либо), просто обмолвился о чём-то, за что проницательная Пасифика смогла зацепиться. Началось всё с того, что она снова задала свой вопрос: – И всё же почему ты начал шпионить за мной? – Может, это было определено свыше, – усмехнулся он. – Должен же был кто-то поймать тебя, пока ты падала. Уж не знаю, дожила бы ты до водопада вообще, если бы не я. – Само собой, – бодро ответила Пасифика. – Что мне будет? – У тебя удивительный талант искать приключения себе на голову, – заметил парень. – Много что могло случиться. Девушка промолчала, но последние слова Ламаника застряли в её голове. Могло случиться что-то такое, из-за чего она не дожила бы до водопада? Выходит, парень и раньше её спасал? Но когда? Она не могла даже предположить. С каждым днём Пасифика всё больше понимала, что Глифул, кажется, стал ей другом. Она привыкла проводить с ним время, к его странным шуточкам, привыкла к его незримому (или зримому) присутствию рядом. Парень всегда неизменно сопровождал её в лес, хотела она того или нет. Но можно было отдать ему должное: он уважал её личное пространство. Ламаник никогда не появлялся рядом, если она не просила его. Как-то раз Пасифика даже поэкспериментировала: шаталась по лесу несколько часов, предложив Ламанику показаться лишь в самом конце. Он появился как ни в чём не бывало, а до этого лишь следовал за ней, как тень. Девушка звала его в разное время: иногда она приходила в лес с чётким желанием пообщаться с Ламаником, и тогда приглашала его сразу же, а иногда, когда ей хотелось побыть одной (насколько это возможно, если за вами шпионят), вообще его не окликала. Парень не настаивал. Лишь одно Пасифику смущало: лицо Ламаника. На нём всегда было такое каменное выражение – хоть стёкла им разбивай. Большую часть времени парень ходил с равнодушным ко всему холодным видом, изредка усмехаясь и абсолютно никогда не улыбаясь. За месяц Пасифика ни разу не увидела его улыбку. Девушка была всерьёз намерена это исправить. Безрадостное состояние окружающих людей было для неё невыносимо. Но её планам было не суждено сбыться сразу. В жизни блондинки тоже случались мрачные дни, и в один из таких дней она смогла по-настоящему оценить то, насколько Ламаник о ней заботится. Началось всё с того, что Пасифика зашла в магазин и столкнулась там с Клариссой Лоуренс – своей одноклассницей. Это была очень самоуверенная и самовлюблённая девица, которой, вдобавок, повезло родиться в богатой семье. Кларисса мнила себя королевой мира, и многие её в этом мнении поддерживали. Пасифика, которой было противно всякое притворство, старалась избегать общения с этой девушкой, но Кларисса обожала самоутверждаться за счёт других людей, и Пасифика была одной из основных её подушек для битья. Она знала, как кольнуть блондинку побольнее. Ей удалось и в этот раз. Когда Кларисса окликнула её («Эй, Нортвест!»), Пасифика сделала вид, что не услышала. Она всем сердцем надеялась, что одноклассница уйдёт, но вместо этого Кларисса начала осыпать блондинку привычным потоком издёвок. Она всегда смеялась над поношенной одеждой Пасифики, над её причёской (чем её не устраивал конский хвост, Пасифика так и не смогла понять), над её домашней курочкой Ханной. А иногда задевала особенно больно – когда поливала грязью её родителей. Пасифика старалась сохранять мир со всеми людьми, и с Клариссой тоже, но когда она начинала травить её семью – этого блондинка никогда не выдерживала. – А как поживают твои чокнутые родители? Пасифика всем сердцем любила маму и папу. Да, они были слегка чудаковатыми, странно одевались, у обоих были длинные каштановые волосы (даже у папы), оба носили джинсы-клёш. Это не были типичные жители Реверс Фолз, но в основном горожане относились к ним хорошо: Нортвесты были дружелюбны и безобидны. Они не были пьяницами или наркоманами, они были отзывчивыми и спокойными, они безумно любили свою единственную дочь и весь мир вокруг. Но Кларисса не считала это преимуществом. Тот факт, что Нортвесты живут в фургоне, казался ей куда более значимым, чем их моральные качества. – Вы всё ещё живёте в этой жестяной коробке? «Мама и папа не хотели бы, чтобы я злилась, – твердила сама себе Пасифика. – Не злиться». Девушка, в общем-то, привыкла не обращать на подобные выходки внимания, но Кларисса была ужасно настойчива. Пасифика терпела её реплики в адрес своей семьи около минуты. А потом взорвалась. Она наговорила ей много неприятных вещей. Скорее всего, одноклассница ещё пару месяцев побоится к ней сунуться. Но Пасифика не испытывала радости, на душе было мрачно и противно, в горле стоял ком. В таких случаях у неё было лишь одно убежище – лес. Блондинка почти прибежала туда, желая спрятаться от всего мира, но, оказавшись среди деревьев, вспомнила – Ламаник. Его взгляд чувствовался как никогда остро. – Ламаник, пожалуйста, уйди, – потребовала она дрогнувшим голосом. Ей нужно было просто поплакать, чтобы пришло успокоение, но ей не хотелось делать это у него на виду. Глаза уже застлало пеленой слёз, горло сдавило, но она нашла в себе силы добавить: – Я хочу побыть одна. Совсем одна. Пасифике показалось, что прошла вечность. Секунда, две, три – парень словно раздумывал. А потом ощущение чужого взгляда пропало. Просто исчезло в одно мгновение, словно и не было. И вот тогда девушка дала волю слезам. Жгучая обида за семью и стыд за себя жгли её изнутри с удвоенной силой. Сколько раз она задавала себе вопрос: почему Кларисса такая? Разве это так ужасно, что её родители – хиппи, что они живут в фургоне, что в качестве домашнего питомца у них курица? Разве это так плохо, что у неё не самая модная одежда, что у неё нет сотни разных серёжек и что она не наносит себе косметику на лицо? Разве Кларисса Лоуренс была счастлива в своём огромном доме, со своими родителями на грани развода, с тысячами дорогих побрякушек, которые она не надевала дважды? Могла ли она похвастаться тем, что было у Пасифики? Родители Клариссы любят её хотя бы вполовину так же сильно? Они проводят время хотя бы вполовину так же весело? Пасифика знала, что нет. Так почему Кларисса настолько сильно любит шпынять её? Девушке было до слёз обидно за свою семью. Она так любила маму и папу, она хотела бы, чтобы весь мир видел, какие они замечательные. Они не заслужили всех этих насмешек. Уж точно не они. А ещё Пасифике было стыдно. Родители были пацифистами до последней клетки, всегда спокойные и дружелюбные. Она так не умела. Её дружелюбия не хватало на всех. Она хотела бы быть дружелюбной с Клариссой, но в очередной раз не справилась. У неё никогда не хватало сил. Пасифика глубоко вдохнула, постаравшись успокоиться, и ладонями вытерла слёзы со щёк. Нужно было прийти в себя. Появляться дома с распухшими от слёз глазами – плохая идея: придётся объяснять маме с папой, что случилось, и им не понравится эта история. Во-первых, их заденут слова Клариссы: за себя они не беспокоились, но вот отношения дочери с окружающими их волновали. Во-вторых, их расстроит, что Пасифика кому-то нагрубила, пусть и за дело. «Урок хладнокровия от Ламаника мне бы не помешал», – с печальной усмешкой подумала Пасифика. Она прислушалась к собственным ощущениям. Обмануться было трудно: парня рядом не было. Блондинка ощутила лёгкий укол сожаления. Теперь, когда стремление побыть одной улеглось, ей вдруг остро захотелось, чтобы Ламаник был рядом. Ей нужно было прийти в себя, отвлечься, перенять частичку его хладнокровия. Девушка была уверена, что его странные шуточки и ледяное спокойствие ей помогут. – Ламаник? – неуверенно позвала она. Ничего не произошло. Ничьи глаза за ней не наблюдали. Пасифика подавила вздох разочарования. Она решила немного пройтись, чтобы найти подходящее бревно, на которое можно присесть, но не успела сделать ни шага: чьи-то руки вдруг обхватили её сзади, поймав в кольцо. Кто-то обнял её со спины, прижав к себе. Ламаник. Она без труда узнала рукава чёрной рубашки, узнала его руки, которые видела столько раз, и узнала запах его одеколона, который её окутал. Да и кто ещё мог настолько незаметно к ней подобраться? Пасифика так растерялась, что сказала первое, что пришло на ум: – Я думала, ты ушёл. – Так и было, – ответил Ламаник ей в затылок. – Но потом у меня возникло чувство, что ты хочешь, чтобы я вернулся. Он сказал это спокойно, без усмешки или чего-то подобного. Слышал ли парень, как она его звала? Так или иначе, Пасифика была рада, что он внезапно появился. Она позволила себе прикрыть глаза и расслабиться в кольце из его рук. Это действовало так успокаивающе, словно часть его хладнокровия действительно передавалась ей через эти странные объятия. И уже потом, дома, когда девушка ложилась спать, она невольно вспоминала эти несколько минут, которые провела в его объятиях, и не могла подавить улыбку. Было что-то особенное в том, как он её обнял. Именно тогда она поняла, что её отношение к Ламанику, возможно, немного выходит за пределы обычной дружбы.

***

Ламанику не понравилась её история. Рассказ Пасифики о встрече с Клариссой напомнил ему их с Аннабель детство, когда близнецов дразнил каждый, кто умел говорить. Ламаника шпыняли за его родимое пятно на лбу и за непослушные вихрастые волосы, Аннабель – за брекеты. К счастью, они были друг у друга. Став взрослее, они смогли справиться со всеми обидчиками. А вот Пасифика не могла, и Ламанику было за неё обидно. Уж он бы показал этой Клариссе… Наверное, особенность характера Пасифики заключалась в том, что она во многом сохранила детское восприятие мира. Ну какой взрослый человек будет здороваться с кустами ежевики или общаться с рекой? Поэтому-то Пасифика и воспринимала издёвки, как маленькая девочка: с горькими слезами, болью в душе, с обидой и непониманием. Ровно то же самое Ламаник видел в Аннабель несколько лет назад. Вот только сестра избавилась от этого, а блондинке такое явно не грозило. – А чего тебе стыдиться? – спросил он, когда Пасифика рассказала, какой стыд жжёт её изнутри. – Я нагрубила ей, – ответила девушка. – Это нехорошо. – Сколько, говоришь, лет она тебя дразнит? – уточнил Ламаник с иронией. – Всю школу. – Вот именно. За 10 лет издёвок можно один раз нагрубить. Даже твой миролюбивый нрав не должен от этого так страдать. Тем более что ты всего лишь сказала ей несколько слов, а не выдрала ей волосы или врезала кулаком по животу. – Откуда у тебя такие кровожадные мысли? – Пасифика с опаской на него посмотрела. – Я так не делал, если вопрос в этом, – усмехнулся парень. – Я к тому, что ты слишком сильно грузишь себя из-за такой ерунды. – Это не ерунда. Не хочу быть грубиянкой, – блондинка поморщилась. – Раз папа с мамой могут, то и я смогу, наверное. Правда, раз за разом не получается… – Не думаю, что твои родители научились этому с первого раза, – заметил Ламаник. – На такое спокойствие уходят годы. Поверь мне, – хмыкнул он. – Ты гораздо терпимее многих, но иногда выходить из себя – это не смертельно. Наоборот: это нормально, особенно если ты долго копишь всё в себе. – Может, ты прав, – неуверенно признала Пасифика. – Полегчало? – уточнил Ламаник. – Да, – девушка улыбнулась. – Какое счастье, что я снова могу улыбаться. А ты когда начнёшь это делать? – она с усмешкой посмотрела на друга. – Что делать? – не понял он. – Улыбаться, Ламаник. Я ни разу не видела, как ты улыбаешься. Улыбнись? – попросила она. – Может, в другой раз, – ответил парень. Улыбнуться… Пасифика ни разу не видела его улыбки по двум причинам: во-первых, он действительно улыбался редко, во-вторых, во время его улыбки она чаще всего смотрела в другую сторону. Пусть так пока и остаётся. Ламанику было интересно, во что это выльется. А то, что Пасифика не оставит его хмурое лицо в покое, он знал наверняка.