Мышь Волк и Лиса

Линия Алисии

      После случая в столовой, Алисия с темными мыслями отправилась на занятия, но быстро от них освободилась, сказав что ей плохо.       Она ходила по территории Академии не спеша, направляясь в сад. Увы, солнечный день не мог развеять ее дождливые раздумья. Чувство обиды, грусти и стыда сжирали ее изнутри, казалось этому не будет конца, среди планов мести, пряталось явное желание сбежать из Академии. Сбежать от этих унижающих взглядов.       Блуждая по лабиринту из роз, подле Зимнего Дворца, она услышала шаги и голоса сквозь зелёную стену, испугавшись, что ее могут найти, она притаилась, смотря пути отступления. Алисия могла спутать эти шаги, с шагами садовника, но те работают лишь ранним утром, а сейчас уже был полдень, тем более что был слышен женский смех.       — Ты видела то обугленное тело? — спросила одна из девушек, с нотками забавы.       — Ага, словно тщательно прожаренный теленок, — не менее забавно было и другой девушке. — Вацелия была ещё той коровой, но и Одра ничем от нее не отличалась, собаке собачья смерть, — девушки засмеялись.       — Я так рада, что они скончались такой мучительной смертью, они занимали слишком много места в Академии, на что они только надеялись? Смех да и только! — девушки снова засмеялись.       — Думали, что могут сравняться с нами — с Высшей Аристократией, если смогут найти себе подходящего кандидата. Ха! И что теперь с ними? Хоть на стол подавай, с них и так нечего было брать, а так хотя можно отодрать лакомый кусочек. Все таки какая же молодец Алисия, смогла придумать такой хороший план, не извела Мышь, так изжила со свету двух других крыс, все одинаково, — девушки снова засмеялись и исчезли в глубине лабиринта.       Алисия остолбенев молчала, слушая разговор, ее ноги онемели, а все тело заполнила холодная кровь.       «Не извела Мышь, так изжила со свету двух других крыс» — запомнились ей эти слова, она хорошо знала Вацелию и Одру, они не были подругами, но когда начались все эти гонения, а затем созрел этот план, именно они проявили инициативу. Девушки всего лишь хотели получить признание окружающих, которое им было не достичь.       Алисия вошла внутрь Зимнего Дворца и почувствовала всем телом влажность этого места, но ей было не до этого, холод пробирал ее до костей, она напряжённо ходила по запутанным дорожкам из гравия, пока ее разум заполняли совсем другие мысли… Одра была дочерью разорившегося аристократа, единственное что их поддерживало в обществе это торговля. За время учёбы, у нее даже появился жених, который ждал ее выпуска, полученные знания за обучение, могли поспособствовать дальнейшем деле ее отца и будущего мужа.       Алисия вспоминала ее лицо, эти голубые глаза и медные волосы спрятанные за кружевными платком, ее улыбку и ямочку на щеке.       Ей не нужна была эта лампа.       От этой мысли, на глазах Алисии навернулись слезы. Ее шаг набрал обороты.       Вацелия была дочерью священника, она долгими годами вымаливала у отца возможность поступить в Академию. Именно там она искала спасение от церковной жизни, за все те года, которую она прожила здесь ни разу не написала семье, но суровое воспитание сделало свое дело. Она хотела вырваться из лап религии, но не смогла освободить разум.       Алисия помнила тот вечеря когда протянула ей лампу. Тогда ей все казалось какой-то нелепой шуткой, все было слишком легко. Она взяла лампу, что бы покончить со своим прошлым.       Волчица видела в Вацелии отражение самой себя, никто другой не понимал ее лучше, она доверилась ей слишком наивно.       Осознавая это только сейчас, Алисия была согласна согласна с шепотом Одры. Волчица слышала.       » — Вацелия, пожалуйста брось эту затею пока не поздно, могут пострадать окружающие. Тебе это не надо, никто этого не заслужил, — шепотом взмаливалась Одра в период уборки храма.»       Вацелия лишь напряжённо молчала, тщательно выскрёбывая тряпкой многовековой пол. Ее бровь хмурились, заставляя морщиться пол, а глаза как не моргали и словно смотрели сквозь.       Осознавая это только сейчас, до Алисии дошло…       Единственный вариант почему, Вацелия не бросила лампу в комнату Адель и Алесты, это то что, Одра не дала ей это сделать. Наверняка, они даже сцепились друг с другом, из-за чего зажженная лампа могла упасть и в итоге сжечь их обоих.       Две невинные души погибли из-за нее.       И только сейчас она это поняла.       Если бы она не дала лампу       Они были бы живы       И они смогли бы придумать другой способ как убить Мышь. Яд подсыпанный в еду. Подкараулить и зарезать ножом. Столкнуть с лестницы. Бросить под карету. Закопать заживо в Зимнем Дворце. Задушить подушкой во сне. Утопить в ванной. Пытать ее до потери сознания в подвале церкви, пока та не испустит дух.       Мысли разрывали разум Алисии и град слез рухнули из ее глаз, она уже не видела врат церкви, к которым она бежала. Сейчас, ей могла бы помочь лишь молитва.       Молитва для самого мерзкого грешника на этой грешной земле.       Именно такой она себя чувствовала.       Алисия рухнула на колени каменного пола церкви. Она дрожала всем телом, ее крепко сжатые ладони практически сводило судорогой. Холод молельни был ничем, по сравнению с чувством вины и страха девушки.       Прижав дрожащие руки к груди, она согнулась перед крестом, раскачиваясь вперёд назад, сдерживая голос. Она не смела, поднять заполненные слезами глаза на витражи со святыми, что гневно смотрели на всех, кто приходил в храм.       — Простите, простите, — начал крепнуть ее голос, — простите, простите меня… Простите, — ее лицо было мокрое от слез, что смешались с соплями и слюной, но не смотря на это она продолжала молиться. Ее голова раскалывалась от бесконечных слез, но сколько бы она не просила прощения, в храме было пусто, ничто не могло издать звук. Солнце садилось, а витражи тускнели, она это заметила лишь, когда в храме совсем стало холодно и темно.       Возвращаться в академию ей совсем не хотелось, а тем более в общежитие.       Она продолжала сидеть на ледяном полу, содрогаясь телом, она знала, что рано или поздно придет сторож, что бы закрыть церковь. Девушка надеялась, что ночной смотритель не посмотрит вглубь здания и просто повесит замок, что бы Алисия смогла окончательно окоченеть. В один момент, девушка даже уснула, она слишком устала, ей нужен был покой.       — Я нашел ее здесь, — послышался голос. — Едва чуть не закрыл, если бы не заглянул за угол.       — Ясно, — послушался другой. — Очень интересно…       Алисию толкнули в плечо, она чувствовала нечто среднее между холодом и болью в своих конечностях, в особенности, что она просто скрутилась калачиком в углу храма. Аристократка сонно посмотрела в сторону удара, но не смогла узнать обладателей голосов из-за лампы, что ослепил ее.       — Вставай, Алисия, — холодно сказал знакомый голос. — Возвращайся в свою комнату.       Девушка мало что поняла, но сторож помог ей подняться, а затем ее провели до комнаты. Она всё ещё спала, и добравшись до постели, рухнула, окончательно попрощавшись с реальностью.       Алисия тяжело подняла глаза в собственной кровати, она обвела взглядом собственную комнату, где она всегда была одна. Положение диктовало ей иметь одиночную комнату, как в то время Адель имея более низкое положение, жила в комнате для двоих. Если подумать, то Алеста должна была жить в комнате для самых нищий, а то и вовсе делить угол с прислугой.       Ее тело ныло и трясло, а ещё невыносимо хотелось пить, она повернула больную голову, желая увидеть графин с водой. Так и произошло, графин был там, но тело казалось слишком тяжёлым, что бы поднять даже руку. Но как бы не было тяжело, сухость во рту вынуждала приподняться. Графин оказался еще более тяжким, с трудом опуская носик сосуда к стакану.       Осушив стакан с водой, Алисия попыталась встать и дойти до шкафа. Открыв с агрессией дверцу, она посмотрела на вещи внутри, после чего вытащила чемодан, раскрывая его.       Она больше не хотела быть в этом месте, даже собственная комната, больше не казалась родной и безопасной. Ей хотелось сбежать.       — Значит, хотите покинуть Академию? — сказал Адольф глядя на Алисию, — Хорошо, — его цепкий взгляд вглядывался в лицо аристократки, он видел ее дрожь, но не мог отличить его от лихорадки.       — Благодарю, — сказала Алисия, несколько заикаясь.       — Могу ли я спросить истинную причину вашего отбытия из Академии? — спросил зам. Директора, как только девушка дернулась.       Алисия дрогнула и отвела взгляд, а затем посмотрела на мужчину.       — Это место не может показать то, насколько моя вера сильна. Поэтому я возвращаюсь домой, — Алисия сомкнула руки, словно в молитве, увидев кивок мужчины, девушка кивнула в ответ, покидая кабинет.       Воспоминание за 22 августа       Театр. Примерочная.       В комнате была тишина, воздух тяжеловат из-за большого количества духов и пудры, казалось, даже висящие костюмы впитывали в себя свежий воздух, места в комнате особо не было, в особенности в период показа представления. Но теперь это лишь подсобка, с того момента когда деятельность театра была закрыта.       Сюда даже поставили коробки с инвентарем, которого уже не трогали месяц, лишь накрыли тряпкой, чтобы не так сильно пылилось.       Регина сидела более чем вульгарно на кресле, широко расставив ноги и немного покручиваясь, подперев щеку кулаком, наблюдая, как Патриция зажигала свечи.       Девушки перевели взгляд на тихо открытую дверь и откуда из темноты сцены смотрели любопытные глаза Алисии.       — Заходи, — разрешила Регина, показывая раскрытой ладонью на соседнее кресло, напротив себя.       — Я не опоздала? — спросила она, осматривая незнакомое помещение.       — Вовсе нет, ты вовремя, — сказала Патриция, зажигая последнюю свечу.       — И для чего мы здесь собрались под покровом ночи, рискуя собственными шкурами? — спросила Регина, поворачиваясь к Патриции.       — Я нашла любопытный элемент, во всей этой истории, — сказала девушка.       — Ты нашла документы? — спросило любопытно второкурсница.       — Нет, в документах все пусто, ни единого упоминания, — сказала Патриция, — Думаю даже на континенте, до сих пор нет органа сбора данных. Считай, словно их никогда и не существовало.       — И это не удивительно, — несколько нагло и зло выпалила Алисия, на что мало заинтересованно посмотрели обе девушки.       — Но если не документы, то что? — продолжила Регина.       — Лучше это видеть, ошибка маловероятна, — недоговаривала Патриция.       — Тебе придется сильно постараться, надеюсь это действительно что-то стоящее, — предупредила ее подруга.       — Алисия, может у тебя есть информация для нас? — обратилась к ней девушка, пока Патриция смотрела в сторону.       — Увы, нет, я вижусь с ними только на обеде. Она доверяет только Адель, даже рот не открывает рядом со мной, — заключила Алисия.       — Плохо, — заключила Регина, — Попробуй сблизиться с ней. Вся эта история очень мутная.       Алисия кивнула, принимая указ.       — Кто-нибудь ещё придет? — спросила она у Патриции.       — Нет, я позвала только вас. Я сама это нашла только утром, — призналась она, — Идём, — она одним дуновением задула несколько свечей.

* * *

      — И так, как ты пролезла на чердак заброшенного крыла? — шепотом спросила Регина, идя на ощупь по темному коридору.       — Через коридор для прислуги, — просто ответила Патриция, идя впереди. — Мне рассказал клуб рисования об этой лазейки. Они сами туда ходят, что бы смотреть на фонд Академии.       — Фонд Академии? Ты нас, что в музей древности тащишь? — шепотом кричала Регина.       — Ты сначала посмотри на это, а потом уже будешь кричать, — в такой же манере ответила Патриция. — Мы уже пришли, — она немного надавила на стену и маленькая, в метр, дверца приоткрылась.       Они залезли на пыльную лесенку, на ощупь поднимаясь куда-то вверх, в темноте ничего не было видно, можно было только представить, сколько пауков сплело здесь паутины. Девушки смогли остановиться лишь в тот момент, когда Патриция встретила рукой дверцу в чердак.       — Кажется, пришли, — прошептала она, открывая дверь, света от этого больше не стало, но в очертании фигур можно было понять, что это действительно чердак.       — Теперь можно и свечи зажечь, — сказала Регина, отряхивая невидимую в темноте пыль.       На ее слова раздался шорох и дальнейший щелчок спичкой, свеча слабо освещала помещение, но теперь можно было не надрывать глаза.       Алисия осмотрела огромную комнату, потолок которой заменяла сама крыша. Здесь было множество вещей, покрытых тканью, некоторая мебель уже не была покрыта, говоря о том, что даже чердак время от времени бывает жилым.       — И где та вещь, которую ты хочешь показать? — спросила Регина, оглядывая помещение.       — Вон там, — она указала в другую сторону, где-то между двумя массивными шкафами.       Отодвинув покрывало, Патриция приблизила свечу к картине, с холста которого смотрели знакомые светло карие глаза.       Девушки приблизились к портрету, присаживаясь у шкафа.       — Это же… — начала Регина.       — Ага, как будто призрак сошел с картины, обретя кровь и плоть, мне с начала тоже стало жутко, — ответила Патриция.       — И кто это? — спросила Алисия, пытаясь спрятать жуткую мысль в глубину подсознания. На ее слова Патриция опустила свечу к медной проржавевшей табличке, где раньше было что-то написано.       — Не разобрать, но возможно это кто-то из королевской семьи, — Патриция указала на перстень.       — Этого не может быть! — вскочила Алисия крича. — Этот портрет ошибка! Художественный образ, вымысел, наверняка слишком приукрашенный!       Девушки с лицами испуга и укора посмотрели на Волчицу, приказывая ей замолчать.       — Захлопнись, — начала шепотом говорить Регина. — Нас могут услышать! Так или иначе, портрет надо спрятать, нельзя чтобы его ещё кто-то увидел, — эти слова больше относились Патриции, та кивнула, беря холст в руки, закладывая за другие работы, более большие труды, чтобы никто не додумался туда полезть, и завесила тканью.       — А теперь возвращаемся. Подсказок это мало дало, но мне кажется все намного сложнее, чем кажется, — заключила Регина, оглядывая чердак.       Линия???       Когда Жан и Адель пришли, Артемий жестом попросил их молчать, это скорее был знак напуганного человека, нежели какой-то приказ. Аристократы напугано смотрели на Алесту и держались позади, пока Артемий шел ровно рядом с ней, немного прикрывая рукой спереди и сзади, словно защищая. Они послушавшись жеста Артемия, молча пошли за ними. Жан хотело было подойти, но Адель удержала его за одежду. Парень при этом выглядел жутко обеспокоенным, в то время как Адель была жутко спокойной.       Они медленно шли обратно, все кто видел Алесту немедленно обходили стороной, удивлено глядя на всю процессию.       Подойдя к дому, Алеста села у двери покачиваясь немного из стороны в сторону. Артемий постучал в дверь:       — Мадлен! Мадлен! — мужчина боязливо обернулся на Алесту и продолжил стучать, дверь отворилась и изнутри дома показалась испуганная женщина. Она глянула на фигуру и по ее лицу промелькнула странное выражение лица.       — Алеста? — спросила она у молчащей фигуры.       — Она… — хотел что-то добавить Артемий, но не знал что.       Женщина положила свои ладони поверх почерневшей кожи:       — Алеста, идём домой, — она медленно и осторожно позволила девушке встать и войти в дом. — Все будет хорошо, Леса, — голос женщины дрожал. — Пойдем на верх, — она не отпуская руки подняла ее на второй этаж.       Когда троица вошла внутрь дома, Артемий посмотрел в угол, где стояла лавка, там сидел побледневший Лютик, держа на руках сонную Миладу. Он смотрел то на троицу, то на лестницу.       — Что случилось в поле? Алеста ведь не серьезно, да? Она ведь ошибается, да? — на глазах мальчика навернулись слезы, Артемий сел возле мальчика:       — Я ничего не могу сказать, но нам лишь остаётся верить, что все будет хорошо. Верь своей сестре, хорошо? — мужчина посмотрел на кивающего мальчика, который вытирал ладошкой слезы.       Всю дорогу Адель сохраняла удивительное спокойствие снаружи, хотя внутренние ощущения трубили и паниковали. Поддаваться панике было бесполезно, она ничего не может сделать, она просто не знает что с подругой. Жан же испытывал похожие чувства, но вот только скрыть их не мог, у него на лице написано, как он напуган.       Ситуация в доме так и не прояснилась, Алесту увели, а вся троица осталась стоять у входа. Все еще удерживая братца около себя, Адель перевела взгляд на Артемия.       — И что это значит? — раздался холодный голос девушки, которая всю дорогу не проронила ни слова. Хоть голос и был спокойный, по самой лиса это было трудно сказать. Она как будто побледнела еще сильнее, а губы и руки слегка дрожали, но это было заметно. Жан пребывал в каком-то шоковом состоянии, что даже с места не двигался, переводя как будто стеклянные глаза то на сестру, то на ребят в углу. Им было страшно. И страшно вдвойне сильнее из-за не знания, с чем им предстояло столкнуться.       — Вы не знаете? — Артемий обернулся к ним, глядя в их лица. — Объяснить достаточно сложно, но что более главное, что именно могло привести к такому исходу… Надеюсь, Алеста лишь запуталась… Не спешите… — было видно, что он не хотел рассказывать, его брови постоянно хмурились, а глаза ходили из стороны в сторону, пока под их обзор не попал подходящий Вальдемар.       — Что-то случилось? Чего вы все такие бледные? — мужчина нес в руках корзину с виноградом, а его волосы слегка растрепались.       — Ну… — Артемий протянул паузу, — Алеста принесла свои кости… Она сейчас на верху с… — отец семейства не дослушав, бросил корзину с виноградом и побежал на второй этаж.       — Пожалуй, я переночую сегодня в этом доме, — сам себе ответил Артемий и снова взглянул на испуганного мальчика, а за тем на выход, где уже село солнце. — Дурная осень, очень дурная осень, — он помассировал глаза, — Давайте хотя бы разберём кринолин, который мы собрали, его надо поделить на отдельные пучки.       Аристократам ничего другого не оставалось, как согласиться. Но сколько тянулось время, столько раз каждый оборачивался на лестницу, голоса на втором этаже совсем не были слышны, невозможно было понять, что говорилось и с каким оттенком. Пока не вышла измученная мать, ее глаза были полны слез, она то и дело, что сжимала передник, на котором уже и так образовались скомканные складки. Артемий встал в ожидании, хоть что-то услышать от матери.       — Ее не было дома все четыре месяца… — ее голос дрожал. — Кто с ней сотворил такое? Кто это сделал с нашей дочерью?       Артемий не знал ответа, он мог лишь пожалеть женщину, положив на ее плече свои ладони, подставляя свою грудь.       — Алеста много не рассказывала, а мы без понятия что это, — все еще спокойно говорила Адель, видя что парень что-то хочет умолчать, она была готова сейчас выбить из него всю правду, но в дом зашел Вальдемар. Только услышав первые слова, бросил корзину и побежал наверх.       Пока Алеста и взрослые были наверху, им с Жаном ничего не оставалось, как согласиться с ним.       Жан очень хотел сказать, все рассказать. Конечно, он представлял, что происходило в Академии, он сам все знал и сам там побывал, но рука Адель твердо сжимала его, подавая знак молчать. Девушка не говорила по одной причине, Алеста сам не хотела бы такого. Вызывать еще большие слезы матери ей просто не хотелось. Усугубить ситуацию этим тоже не хотелось, хотя возможно сейчас это и начнется. Безумно жаль семейство, которое искренне переживает за свою дочь, но Адель и Жан просто не могут помочь им.

Линия Генриха

      — Генрих, ты действительно не собираешься возвращаться домой? — спросила Раина, смотря на огонь, который она разожгла на песчаном берегу.       — Неа, в любом случае не сейчас, когда я словил рыбу, — парень сел на уже холодный песок, подставляя улов к огню. Девушка обернулась, глядя как вода становится розовой, в отражении неба.       — А ты? — спросил Генрих.       — Я тоже пока не хочу, мне пока и здесь тепло, — девочка поправила свою юбку, чтобы не сидеть на холодном песке. Когда солнце совсем спряталось, лиса подсела совсем близко к парню, желая согреться, а тот в свою очередь был против такой близости, но не отсаживался.       — Тебе, что, холодно? Вали домой, пока с тебя шкуру не содрали, — парень смотрел на огонь, а затем осмотрелся, небо было чистым, и вероятность дождя была минимальной.       — Не хочу, а если до дома проведешь меня ты, то с меня кожу не содрут, — ухмыльнулась девушка. — Тем более, что веток совсем не осталось, тебе самому придется скоро пойти домой. А что если Вильгельм придет домой раньше, чем ты? Совсем худо будет, — намекнула она ему о гневе старшего брата.       И как по зову с высокого берега послышался протяжный голос.       — Эээээээээй! Вы что там делаете? А ну идите по домам!       Подростки подорвались с мест, туша огонь песком, пока взрослый мужчина не приблизился к ним совсем близко. Любой из них хотел в этот момент сбежать, но это в любом случае не получилось бы.       — А ну живо по домам, — приказным тоном сказал Вильгельм. — Шастаетесь не понятно где, — подгонял он малолеток.       Парочка молчала туша огонь и вжав голову в плечи, они плелись впереди парня, приближаясь к деревне.       Отец Раины напряжённо ходил вдоль домов, выглядывая дочь. Рыжие волосы были собраны в низкий хвост, а сильная фигура была напряжена. Это несколько приостановило девочку, боясь гнева отца, но Вильгельм положил свою ладонь на плечо девочку, подталкивая на встречу.       — Спасибо, что нашел мою дочь, Вильгельм, — ответил Вульпис, уводя своей рукой дочь на свою сторону. Раина смотрела под ноги, показывая полное повиновение.       — Пожалуйста, — спокойно ответил парень, предполагая, что может ждать девочку, но он знал, что это не его дело, поэтому решил не лезть куда не следует. — Мы пойдем, спокойной ночи, — Вильгельм хотел скорее закончить и отвернулся, не дожидаясь ответа старшего.       — Да, спокойной ночи, — ответил Вульпис с нотками злости, больше обращаясь к собственной дочери, нежели к братьям.       Девочка задрожала, чувствуя, как отец сжал ладонью ее худенькое плечо.       — Чем ты думал, позволив ей остаться? — спросил Вильгельм у младшего брата, когда они ушли достаточно далеко от дома Вульпис.       — Я предлагал ей уйти, но она сама решила остаться. Это ее вина, не вести же мне ее под ручку? — раздражённо ответил Генрих.       — Ладно, в общем то, уже неважно, ты снова что-то натворил и сбежал из дома? — продолжил он свой допрос.       — Ага, — подросток пнул камень на дороге и тот отлетел далеко вперёд, скача по земле, — Я снова разозлился и… Короче, уже не важно…       — Будешь просить прощения? — старший брат решил не вдаваться в подробности, зная характер младшего.       — Мне слишком стыдно, что бы признавать свою ошибку, — спокойно ответил парень       — Тогда в следующий раз просто подумай, прежде чем кричать.       — Я не могу. Мне срывает крышу и я не могу себя сдерживать, еле держусь, что бы не накинутся на кого-либо, поэтому и убегаю. Всем спокойней, когда меня нет, — тише и тише говорил Генрих.       — Ладно, не угрюмься, — Вильгельм хлопнул брата по плечу, притягивая к себе, — Завтра будет новый день, попробуешь завтра снова.       Братья видели, как горит свет в их доме, но сейчас свет горел не только на первом этаже, но и в комнате Алесты. Старший брат приостановился глядя на дом, что-то его смущало, входная дверь была открыта, а из трубы не было дыма.       — Что-то случилось? — спросил Генрих у брата, смотря через темноту на его хмурое лицо.       — Без понятия, поспешим.       Они ускорили шаг, желая узнать что случилось. Было видно, что дома кто-то есть.       Генрих заскочил в дома первым, смотря на всех присутствующих, а Вильгельм приостановился у входа, опуская голову, чтобы не удариться об дверной проем.       — Что это значит? — спросил он, оглядывая всех, напряжение в доме накалялась, — Где Алеста и отец? — спросил он, поняв кого не хватает, — С ними что-то случилось?       Молчание что повисло в воздухе, перебиваемое тихим всхлипом матери, заставляло его ещё больше волноваться. Генрих стоял в ступоре и уже хотел подняться на второй этаж, но старший брат его остановил и сам поднялся. В коридоре было темно и лишь маленький источник света из-под двери поступал сюда. Он осторожно прошел к двери, прислушиваясь к диалогу в комнате сестры. В комнате было тихо, Вильгельм уже хотел бы постучать, но вдруг услышал голос отца.       — Леса, доченька, — тихо говорил Вальдемар. — Мы всегда встречаемся с трудностями и не таких высот, которые нельзя не постигнуть. Самое главное, что для тебя предел… — отец сделал паузу, — Никогда не поздно попросить помощь, ты же знаешь, что мы всегда готовы помочь тебе? Так почему ты не попросила помощи, когда ты так нуждалась в этом?       — Прости меня папа, я немного устала, может завтра мне будет намного лучше?.. — это единственное что ответила Алеста, очень и очень тихо.       Отец тихо вздохнул и встав вышел из двери, встретившись с сыном, он посмотрел в сторону куда смотрел Вильгельм.       — Поговори с ней немного, хорошо? — сказал он сыну и пошел к своей жене.       Вильгельм не понимал, что происходит и осторожно подошёл к сестре. Она была тиха, и не обращала на него внимание, керосиновая лампа горела еле-еле. Но он мог видеть, что она не спит, ее волосы разметались по подушке и плечам. Он осторожно сел на край кровати, смотря на спокойное лицо, не зная с чего начать разговор, поэтому решил взглядом изучить комнату. Он давно не бывал на втором этаже собственного дома.       Все было так же, кроме того, что на столе, где раньше был его бардак, было чисто за исключением лежавшей расчёски и пары вещей. За кроватью ему показались знакомые цветы, он слегка перегнулся, что бы посмотреть детальнее. Среди цветов Кринолина лежал бычий череп и постепенно картина начала складываться в голове Вильгельма. Он взял в свою ладонь руку сестры и накрыл сверху другой. Алеста дрогнула, но брат сжал ее ладонь сильнее.       — Алеста, ты спасла человека? — тихо спросил он осознавая, откуда взялись отметины, он увидел как она согласно моргнула.       — Одного или их было несколько? — продолжил он.       Взгляд Алесты начал блуждать по одеялу, но за все время она ни разу не посмотрела на брата.       — Я не знаю… кажется… Четверо… я не уверена, — ее брови хмурилась словно это помогло бы ей вспомнить.       — Четыре? Ты настоящий герой и кто они?       — Аристократы… — грустно ответила она.       — Ты сожалеешь об том, что сделала?       Алеста замолчала в задумчивости.       — Нет? — предложил Вильгельм.       — Нет, не сожалею, — ответила Алеста, — Просто… Я чувствую, как внутри меня что-то разрывается и гниёт. Я не могу справиться с этой болью. Столько людей хочет разорвать меня, но никто ничего не может мне дать… Они убивают меня изнутри, тянут за собой в бездну.       — Кто они?       — Я не хочу это говорить, они могут услышать, — шепотом сказала она и поежилась.       — Если боишься, то ты можешь написать мне на ладони, как детстве, помнишь? — он раскрыл свою ладонь, позволяя пальцу Алесты блуждать по его коже.       Вильгельм молчал, концентрируясь на ощущениях, сначала он не понимал, что пишет сестра, но затем буквы собрались в слово:       «М е р т в ы е»       — Это они? — осторожно спросил старший брат.       — Да, и мне очень страшно, чувствую, что больше не могу… Оставь меня одну, прошу… — голос Алесты задрожал, Вильгельм был в смятении, но не спешил уходить.       — Хочешь чего-нибудь? Пить, например? — он встал с кровати.       — Нет, ничего, оставьте меня все… — сестра перевернулась на бок, глядя в окно, завершая разговор.       Вильгельм некоторое время смотрел на спину Алесты и вышел из комнаты. После чего спустился на первый этаж, все присутствующие подняли на него вопросительный взгляд.       — Давайте ужинать, — ответил он, трепая себя по волосам, — Алеста сказала, что ничего не будет, но лучше, если она хоть немного попьет молока.       Весь вечер был молчаливым, словно все думали о своем. Не смотря на повисшее на семье грустное чувство, Вильгельм пытался разговорить всех, что бы хоть как то отвлечь всех от мыслей.       — Адель, так? — обратилась Мадлен к Лисе, — Я помогу тебе приготовится ко сну. А Жан… — она посмотрела на парня.       — Он будет со мной ночевать, — ответил Вильгельм, допивая молоко.       — Ты уверен? В подвале холодно, — сказала мать.       — Ничего страшного, ночи сейчас теплые, возьмёт ещё одно одеяло, — Вильгельм встал и поставил глиняную чашку на стол. — Пошли, Жан, — он положил ладонь на его плечо и вытянул парня из дома.       Мадлен проследила взглядом за уходящими парнями.       — Дурная осень, очень дурная осень, — бормотала Мадлен. — Миджисомаэ, — а затем обернулась к Адель, словно она только сейчас вспомнила об девушке.       — Идём на второй этаж, я достану постельное белье, заодно дам Алесте молока, — она подошла к столу и налила в чистую чашку, ещё теплое молоко.       Поднявшись на второй этаж, Мадлен открыла дверь на против комнаты Алесты.       — Сегодня, ты будешь спать здесь, — а затем она молча отвернулась, открывая комнату дочери, после чего закрыла за собой дверь.       Адель смогла осмотреть худой интерьер комнаты, слишком чистая, слишком безликая. Тихий стук в дверь и Мадлен уже несла стопку чистого постельного белья. Лиса помогла заправить женщине кровать.       — Если что-нибудь понадобится, то я буду на первом этаже, все равно сегодня не усну. Заодно принесу вещи Жану, — дождавшись кивка девушки, Мадлен вышла из комнаты.              Вход в подвал был возле дома, открыв дверцы погреба, Вильгельм залез внутрь, спускаясь по маленькой лестнице.       — Давай, спускайся, — сказал он Жану, после чего в темноте послышался шорох, словно пытались зажечь спичку, после чего зажглась керосиновая лампа.       Погреб не был сколько большим, сколько низким, это было видно по тому, насколько сильно согнулся Вильгельм. Среди шкафов с закатками, мешков и бочек, был старенький стол с маленьким стульчиком, на котором лежало множество инструментов и бумаг с эскизами.       — Спать будешь там, — парень указал на противоположную стену, напротив его собственной кровати, — Будешь слышать мышей, не кричи, они домашние.       — Как это домашние?..       — А вот так вот, домашние, значит домашние, — с дальнего угла зашебуршал мешок и оттуда выглянули две мышиные мордочки. — Их зовут Твирь и Савьюр, — Вильгельм подошёл к полке с заготовками на зиму и достал мутную бутылку с подозрительным содержимым, — Будешь? Или городские Мыши не пьют?       Жан как то неловко глянул на мышей, которое жили в доме Мышей…       — Нет, пьют, конечно, просто я конечно не любитель, — он не уверено смотрел на бутылку с неизвестным содержимым. — Но, кажется, что отказываться сейчас глупо.       — Значит, пьешь, — констатировал факт Вильгельм, доставая две складные железные чашки с той же полки. — С кем ты сегодня поцапался? Утром ещё ведь был целый, Алеста на драку нарвалась? Всегда она так, — он разложил стаканчик, поставив одну на пол погреба, а в другую наливая самогон.       — Это так, не суть важно, — отмахнулся Жан, внимательно наблюдая за действиями Вильгельма. — И Алеста тут не причем, — тяжело вздохнул парень, протянув руку, чтобы взять стаканчик       — Она любит встревать в конфликтах, точнее говоря, у нее это происходит чисто из воздуха, — Вильгельм начал наполнять другую чашку. — Значит, ты решил просто так с кем то подраться? У нас с чужаками разговор короткий, ты или не лезешь или под ближайший куст. Однако, ее тут уважают все, — парень оставил чашку у себя в руке. С боку раздался писк и шебуршание, из мешка вылезли две мордочки, что пронюхивали воздух, после чего вылезли две увесистые мыши. Одна была рыжая, а другая серая с белыми пятнами, они храбро пошли своими маленькими лапками до Вильгельма, собирая залезть на него.       — Надеюсь в академии ничего «такого» не произошло?       — Я не такой драчун, чтобы искать себе проблемы везде, куда не пойму. Тем более Адель бы этого не одобрила, — парень покачал головой. Взяв чашку с пола он пока не стал пить, пытаясь рассмотреть ее содержимое.       — Нет, ничего такого, — нервно отозвался Жан. Хоть Адель и не говорила про то, что нельзя распространяться о том, что происходит в Академии, сам парень понимал, что лучше этого не делать.       — Мальчики, я принесла одеяла, — сказала неожиданно женщина, заглядывая в погреб, на ее лице была вымученная улыбка.       — Спасибо, мама, — Вильгельм протянул руки, забирая одеяла. — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, — сказала женщина в ответ, после чего ее лицо исчезло, а парень закрыл дверцу погреба, заставляя помещение погрузиться в еще большую темноту, где горела лишь одна керосиновая лампа.       — Я не знаю какие у вас там аристократов уговоры пытки и клятвы, но для того, что бы с подвигнуть такого человека, как Алесту, на самоубийство надо постараться, — Вильгельм внимательно смотрел на Жана. — Ну, раз ничего «такого» не произошло, значит, ее время пришло. Не ожидал, что все произойдет так скоро, — он протянул руку с чашкой к Жану, — Ну, баярла хаяла! (за здоровье друг)       — Как это… самоубийство? — будучи в смятении, он смотрел на Вильгельма, буквально застыв на месте, напрягшись. — И-и ничего нельзя сделать? — с места он все еще не двинулся, переводя взгляд с чашки на Вильгельма. Нет, тут точно что-то было не так. Иначе он бы не выглядел сейчас так спокойно и не терпел бы такую наглую ложь, которую они втроем с сестрой и Алестой говорили всем.       — Так значит ты не Мышь? Вас аристократов очень легко с поймать на чем-то таком. А самоубийство… Это, говоря современным и понятным языком. Можно сказать что… Сама земля решила вернуть себе, то, что ей принадлежит по праву. Мы же своих людей хороним сразу в землю, без гробов в отличии от вас. А сделать? Мы можем лишь говорить, нельзя вмешиваться, в конце-концов это ее выбор, никто ее не принуждал, а значит время пришло. Тем более что она нашла кости, а это уже знак, что она стоит одной ногой в могиле. Тебе аристократу мало, что дано понять из наших обычаев. Если у тебя нет к ней чувств, то прими это просто как данность, — он выпил, не дожидаясь Жана. — Поверь, я сам не рад такому, она из тех кто ничего не бросает на пол пути. Что уж говорить о том, что сейчас она сможет довести дело до конца, вопрос лишь в том, когда она решится. Завтра Ардор, а значит, может произойти все что угодно.       Так вот к чему это было. Жан глубоко выдохнул, как будто это только что сняло с его плеч тяжелый груз.       — Только на половину, если быть точнее… понятно, — неловко вымолвил Жан, отпивая из стакана жидкость. На вкус вообще не очень и парень инстинктивно поморщился. — Я все же не могу этого так просто принять. Все же она для меня не последний человек и… — на этом он как то поник.       — Сможешь, она сегодня выглядела совсем плохо, возможно завтра ей будет легче. Сможешь ей рассказать все, — он налил себе ещё и отпил: — если она захочет слушать. А вообще пора спать, — он встал и кинул одеяла в сторону парня, — Дурная осень, очень дурная осень. Вильгельм обернулся, переводя взгляд с мышей на Жана.       — И правда дурная, — аристократ залпом осушил стакан. Увы, но кто бы знал, что Жан слишком восприимчив к алкоголю, может просто, потому что не пил такой крепкий раньше, через несколько минут паренька знатно понесло. Стало очень жарко и душно, а язык просто заплетался. В голове была сплошная каша, а все разумные на тот момент мысли, как будто пеленой заволокло.       — Ви-и-ильге-ельм — очень невнятно сказал Жан, подпирая кулаком щеку, перед этим отпихнув от себя одеяла на другой край постели. — Она точно не захочет меня слушать. Как стать достойным твоей сестры?       — Достойным? — он задумался, осматривая Жана. — Я не Алеста, но исходя из того, как она любила Артемия… У тебя нет шансов, — он извиняюще заулыбался. — Хотя, ты можешь постараться. Она любит надёжных во всех смыслах людей, выполняющие свои обещания. Я молчу про то, что ОН должен уметь самостоятельно стоять на ногах. Это ясно из нашей идеологии. Ты не сердись, но ты больше похож на хорошего друга для переписки, чем на будущего отца семейства, — сказал Вильгельм, продолжая гладить мышей.       — Так я и знал, — громко вздохнул Жан, заваливаясь на кровать. Заключая тем самым слова Вильгельма. — Но это не значит, что я сдамся. Надо будет Адель попросить помочь, — наивно добавил парень, расплываясь в глупой улыбке. Кровать показалась очень жесткой, но все еще лучше, чем на полу. Очень клонит в сон, прям очень. Глаза открывать становилось все тяжелее, они как будто наполнились свинцом       Вильгельм хмыкнул, накрываясь одеялом, после чего постепенно погасил лампу.

Линия Адель

      Прошло время, мать Алесты так и не появилась, поэтому Адель решила начать действовать. До этого она уже переоделась в ночное платье, чтобы если ее поймали, можно было выкрутиться. Подойдя к двери, лиса снова прислушалась к тому, что творится за дверью. Тишина. Аккуратно приоткрыв дверь, девушка выскользнула из комнаты. На цыпочках она пересекла коридор, разделяющий ее и подругу. Дверь поддалась беззвучно. Продолжая так же тихо идти, аристократка подошла к кровати Алесты.       — Спишь? — шепотом спросила она, даже и не ожидая ответа, присаживаясь на пол у изголовья кровати. Она и не ожидала ответа, понимая, что все равно зря тревожит сон мыши. Но вопрос был контрольной точкой ее дальнейших действий. Не спит, так поговорят, спит, так уйдет, чтобы лишний раз не тревожить. Сложив руки на краю кровати упиревшись на них подбородком, Адель глядела на безмятежную фигуру под одеялом.       Алеста безмолвно лежала на кровати, отвернув лицо к окну, слабо освещённое луной. Раздался тихий вздох, но нельзя было различить, был ли вздох усталости или раздражения.       — Оставьте меня одну, — она полностью перевернулась в сторону окна. — СомаэМиджи, — совсем тихо сказала она. Адель и раньше слышала от нее эту фразу, но не решалась спросить о значении этой выражения.       — Алеста, — со вздохом сказала Адель чуть громче. — Я хочу ведь помочь тебе, — девушка даже с места не шелохнулась, будто это могло разрушить этот момент.       — Как это переводится? — решив, наконец, спросить все же перевод фразы, которую она уже как то слышал в речи Адель.       — Алеста, — со вздохом сказала Адель чуть громче. — Я хочу ведь помочь тебе, — девушка даже с места не шелохнулась, будто это могло разрушить этот момент.Тем самым она разрушила нарастающую паузу. Грустно вздыхая, Адель продолжает кротко смотреть на подругу. Чувство того, что сейчас она не хочет покидать ее, стремительно растет        В комнатушке на какое-то время воцарилась тишина. Довольно необычно. Как ей первоначально показалось, что семья Алесты очень шумная и дружная, так это и оказалось. Ведь они все так переживают из-за неё. «Интересно, мои бы тоже так волновались?» — на секунду пронеслось в голове аристократки, но она тут же успокоила себя тем, что скорее всего они бы и не узнали о ее состоянии.

Линия Генриха

      Генрих сидел на родительской кровати и качал на руках Миладу, что уже спокойно сопела. Вся эта ситуация не давала ему покоя. Парень поднял взгляд с спящей сестры на брата, что лежал на сундуке, накрывшись тонким одеялом. Он мог видеть как моргают глаза Лютика, не смотря на то, что они закрыты, после чего перевел взгляд на письменный стол, где отец что-то писал. Генрих хотел бы начать разговор, но не знал с какого бока подойти и как правильно задать вопрос, и нужно ли вообще его задавать.       Достаточно покачав спящую девочку, он осторожно положил ее в колыбельную.       — Я пойду? — смог он лишь осторожно спросить, боясь сбить отца, скрежетание пера остановилось, и голова мужчины поднялась, глядя куда-то в окно.       — Да, можешь идти, — он так же тихо и спокойно ответил сыну.       — А, Алеста? — с небольшой боязливостью. — Что будет с ней? — отец снова молчал.       — Мы врят ли сможем повлиять на ее решение, лишь поддержать в этот тяжёлый час. Но что-то в этой ситуации не сходится… Дурная осень, очень дурная осень… Зови, если что-нибудь случится, — сказал Вальдемар, было видно, что даже он в смятении и мало знает что делать.       Генрих тихо вздохнул и беззвучно вышел за дверь, закрывая за собой.       Он немного задержался стоя у комнаты Алесты. Не то что бы это была лично ее комната, она в равной степени принадлежала всем, но на данный момент именно ей требовалось уединение и покой. Продолжая стоять у двери, он знал, что рано или поздно ему придется войти, но он все равно боялся, вся эта ситуация страшила его.       Решившись открыть дверь, он увидел Адель, сидящую у кровати Алесты. Почему то, это вызвало у него очередную вспышку злости.       — Что ты здесь делаешь? — прошипел он, глядя на Лису. — Ты не кровная, проваливай в свою комнату. Тебе здесь не место, — Генрих очень хотел схватить девушку, за что-нибудь и с силой вышвырнуть за дверь, но знал, что в любом случае этого не следует делать.       — Адель, — сказала Алеста, — уходи, ты уже сделала все возможное. Я останусь здесь, а ты заберёшь Кринолин и уедешь с Жаном обратно, — слова давались ей очень тяжело, словно отдавая последние силы.       Белокурая хотела сказать что-то ещё, но ее плечо резко сжала рука парня, она обернулась и увидела лицо Генриха.       — Ты… — с злостью начал он, — Ты не Мышь… Ты даже не грязнокровка… Ты… чертова аристократка… — он отвёл ее плечо, заставляя девушку отойти назад, от кровати Мыши. — Проваливай, — он указывал на нее пальцем, переводя на дверь. — Ты уже достаточно натворила бед.       Девушке ничего не оставалось, как покинуть комнату.       Но видимо не судьба была им спокойно поговорить. За спиной девушки пообщался сначала звук открывающейся двери, а затем шипение одного из братьев Алесты. Безусловно, Адель собиралась проигнорировать этого назойливого юнца, будет он еще ей указывать, когда приходить. Хотя было бы с ее стороны это не особо вежливым поступком.       — Это мы решим уже завтра, а сейчас тебе нужно отдыхать, понимаю, — Лиса тихо ответила подруге, которой видимо было совсем уже плохо. Но с вопросом об отъезде она не шутила. Все же Жан тоже должен узнать о произошедшем и тогда они уже решат, как поступать дальше. Теперь на ее плечо опустилась рука Генриха и она обернулась.       — Прошу без оскорблений, в любом случае я ваша гостья и подруга Алесты, — голос Адель тут же похолодел, конечно, слова мыши были неприятны ей, но вступать с ним в конфликт перед подругой, она не была намерена. Не удостоив его больше никакой реакции, она вышла из комнаты. Спать ей теперь точно не светило. Но заходить к себе не спешила, она осталась в коридоре и прислонившись к стене, ждала что будет дальше.       Генрих посмотрел на сестру, точнее на то, что можно было назвать ею. В свете луны, лицо Алесты казалось белым, даже словно светилось, отражая лёгкий свет. Волосы казалось бы поседели, покрывая единым полотном всю подушку и плечи. Руки расслаблено лежали параллельно телу с раскрытыми ладонями вверх.       Генриху стало резко совестно, он не мог ничего сказать ей, все мысли разбежались по углам его сознания, прячась и растворяясь. Он посмотрел на тумбочку, где стояло уже остывшее молоко и пару сухарей. Не смея больше тревожить девушку лишний раз, он развернулся и пошел к своей кровати, намереваясь подготовиться ко сну. Парень посмотрел на кровать, где должен был спать с Лютиком и Миладой, а теперь он будет спать один и никто не будет пинать его во сне. Он посмотрел из-за плеча на сестру, которая все так же лежала, закрыв глаза. Переодеваясь, он думал о том, что мог бы ей сказать, но знал, что все слова бессмысленны, что бы он не сказал, все станет лишь хуже.       Стоя в одной ночной рубашке, Генрих не спешил ложиться спать.       — Алеста, — позвал он ее очень тихо, словно боясь разбудить, ему лишь послышался лишь лёгкий сип, скорее всего, Алеста пыталась так дать знак, что она всё ещё не спит. — Я немного посплю с тобой, хорошо? — он посмотрел на сестру, слегка нагнувшись к ней, но та ничего не сказала.       Парень осторожно лег на самый край кровати, у ног сестры, прижав к ней свое лицо. Поза была не самая лучшая, но ощущение, что кто-то есть рядом успокаивала его. Так они лежали очень долго, он даже успел задремать, пока не почувствовал, что девушка гладит его по голове.

Линия Алесты

      Алеста чувствовала, что сил оставалось все меньше, лишние внимание и слова, давались все тяжелее. Не было сил даже «оттолкнуть» всех от себя. Тело все меньше слушалось, оно тяжелело и болело, словно при тяжкой болезни, даже слезы не могли идти.       Лёжа в своей мягкой и теплой постели, она ощущала, словно гниёт заживо, лёгкие болели, горели, как будто бы задыхалась на дне озера. Задремав на некоторое время, она чувствовала нежное тепло рядом с собой. Ощущение, что рядом кто-то есть, успокаивало ее измученную душу и тело.       Ей снился очень странный сон. Сон, что она спала в собственной кровати, Алеста не могла понять рассвет сейчас или ещё ночь, все было слишком странным. Небо было ещё темным, но земля была уже освещена, словно днём. В теле была странная лёгкость. Лёгкость на грани головокружения, казалось ещё чуть-чуть и она воспарит и ее унесет ветром, не имя возможности хоть как-то спастись.       Она выплыла в темный коридор, в котором словно была дымка, последовав на освещённую кухню, Алеста могла наблюдать блуждающую пыль под лучами солнца. Девушка посмотрела на ткацкий станок, где сидела ее мать, случайно уснувшая, осторожно подложив по грудь руки, подкладывая ладони под щеку. А на лавке возле стола, спал Артемий, его лицо было спокойным.       Не смея тревожить знакомые лица, она выплыла на улицу, оставив дверь открытой.       Белый туман стелился по земле и что не странно для сна, она совсем не чувствовала холода, было лишь фантомное, мнимое ощущение, что так должно быть, но не являлось таковым.       Она шла среди всего этого тумана и словно вовсе и не касалась его. Ее манил запах трав и их утренние голоса, идя в ещё неизвестном направлении, она не чувствовала хода времени, как будто бы шла вовсе не она, а все в округе, приближая ее, а месту действия. Воздух все больше наполнялся запахом трав и чем сильнее он становился, тем сильнее были голоса.       Голоса земли, доносящихся из самых недр, их слова прорастали стеблями и говорили с помощью листьев и ветра. Порой они смолкали, а затем начинали говорить без разбора, не слушая, о своем. Они перебивали друг друга, превращая слова в какофонию из мириад звуков. Порой они срывались на крик, словно стремясь заставить слушать всех именно себя, но никто не желал прислушаться.       Сильный порыв ветра, заставил травы и все в округе, кричать и стонать. От невыносимых звуков и сильного ветра, Алеста закрыла уши ладонями, падая на землю, пытаясь хоть как то защититься.       Она продолжала сидеть в высокой траве, закрывая уши, страшась, что крики снова вздымутся вверх.       «Забери меня» — раздался тихий вздох, девушка сначала не поняла, послышалось ей или это реально были чьи-то слова?       «Забери меня отсюда» — раздалось снова, Алеста подняла глаза, немного отодвинув ладони от ушей, ни единой души рядом не было. Только она и земля.       «Забери меня» — раздалось совсем рядом, девушка развернулась и приподнявшись на коленях посмотрела вперёд.       В метре от нее возвышался совсем взрослый Кринолин. Алеста знала, что это растение многолетнее, но зачастую в лекарстве использовался лишь корень, что мешало его распространению.       Судя по окрепшему толстому бордово-коричневому стволику, можно было сказать, что ему как минимум лет пять. Он возвышался над всеми травами, словно юное деревце. Жёлтые цветы сияли, словно отражая солнечный свет, от чего казались ещё более яркими на фоне ночного неба.       «Забери меня с собой» — продолжало стонать растение, словно тянясь к девушке, пока та смотрела на него, не имея возможности шевельнутся.       «Он только и может, что стонать» — зашипел рядом Савьюр, сияя охристыми рваными листочками, -»Забери его, он уже забрал все, что можно.»       «Забери его, он душит нас, он чужак, он душит нас» — захрипела Твирь, покачиваясь из стороны в сторону, показывая бордовые веточки.       «Забери его, забери его, он душит нас, он душит нас, он чужак, он душит нас, забери его, забери его, он чужак, он душит нас, забери его, он чужак, он душит нас, он забрал все у нас, он душит нас, забери его, он все забрал у нас, он чужак, забери его» — зашептались травы, девушка подползла к Кринолину, смотря на его цветы снизу вверх, наблюдая, как он стонет и вздыхает.       «Я чужак, забери меня, они душат меня, забери меня с собой» — продолжал стонать Кринолин.       Душу Алесты заполняло сомнение, ей казалось, что если она вырвет его, то сделает что-то ужасное, словно чья-то жизнь угаснет на ее руках. Она ещё никогда не слышала так отчётливо голоса степи. И пусть это был сын и она сейчас спит в своей кровати, она не хотела отрывать от земли мученика.       «Мне нет места на этой земле, забери меня, забери меня с собой, они душат меня, я душу их, земля милосердна к тем, кто слушает ее, оторви меня от земли» — продолжало умолять растение.       Алеста встала и Кринолин дотронулся ветвью ее плеча, словно стремясь зацепиться. Она нагнулась к нему, словно делая поклон всему растущему из земли и обхватив крепкий ствол, она начала тянуть его вверх. Плотные корни, сплетённые с землёй, вздрогнули, послышался мучительный треск, цветы зашелестели, словно в агонии. Алеста потянула ещё раз, корни треснули повторно, разрываясь в плотной земле. Кринолин возвысился над землёй, но все ещё был привязан к земле. Алеста поднатужилась, пытаясь вырвать растение с корнем, но они уходили намного глубже, чем казалось. Белые корни выглядывали из земли, впервые увидев солнце.       «Рви, рви, рви его, вырви его с корнем, он душит нас, забери его, он душит нас» — продолжили растения, наблюдая за процессией.       Кринолин дрожал в ее руках, рассыпая свои золотые лепестки.       Он содрогался в конвульсиях, в осознании скорой кончины и освобождения. Алеста поднимала растение, вытягивая длинные корни. Пока все не оказалось на поверхности, она упала на землю, тяжело дыша, пот стекал по ее телу, пока она не ощутила холод и дрожь. Она дотронулась до ствола растения, что больше ничего не говорило, своими дрожащими пальцами.       — Алеста? Что ты здесь делаешь, хатангэ (сестра)? — спросил Артемий, стоя в поле неподалеку от нее. У него был взволнованный взгляд, пока Алеста смотрела на него более испуганным взглядом.       — Я… — начала она, не зная, что сказать, переводя взгляд на мертвое растение, сейчас все смолкло и ничего не могло и слово вымолвить. — Убила многолетний Кринолин.       — У тебя был повод для этого, убить такое благочестивое растение не просто… Давай вернёмся домой? Ты вся продрогла, — он протянул ей руку.       Она смотрела на него и ничего не понимала, но она протянула ему руку       — Вот так вот… — он осторожнее сжал ее ладонь, словно девушка могла в любой момент сорваться и убежать, — Встать можешь? — осторожно спросил он, увидев ее кивок, потянув ее ладонь к себе, девушка встала и протянула другую руку к мёртвому растению.       Артемий не спеша вел ее к дому.       Когда показалось само здание, они оба увидели Вальдемара и Мадлен, что стояли у порога и о чем-то говорили, они оба посмотрели в сторону пары, но ничего не предприняли.       Алеста посмотрела в лица своих родителей и зашла в дом вслед за Артемием.       — Посиди пока здесь, прошу, — парень развернулся и положив ладони на ее плечи, усадил на скамью, рядом со столом. Она села по просьбе, смотря мутным взглядом в его глаза, е собираясь вставать. Девушка посмотрела в сторону двери, где продолжали стоять родители, и медленно соскользнула спиной на скамью, засыпая.       

Линия Генриха

      Генрих всю ночь слышал болезненные стоны и тяжёлое дыхание. Время от времени он поднимался, глядя на свою спящую сестру, а затем снова ложился, обнимая ее. Он смог поспать лишь под утро, когда сон Алесты успокоился. Проснувшись от сильного толчка в бок, парень резко развернулся, глядя на побудчика в лице Лютика.       — Вставай! Завтрак! — мальчик продолжал его толкать, — Все уже встали!       Генрих сжал веки, опускаясь под одеяло, пытаясь справиться с сонливостью из-за неспокойной ночи.       — Да-да, сейчас, я встаю… — пробормотал парень, — Да встаю я! — крикнул он, пока малой все равно его расталкивал.       Переодевшись, он спустился на первый этаж, оглядывая полностью кухню, где уже все собрались, кроме Алесты. А ведь действительно, ее в кровати не было, когда он проснулся.       — А где Алеста? — спросил он у матери, которая стояла у печи.       — Она на улице, — единственное, что она смогла сказать.       Генрих кивнул и вышел из дома, собираясь умыться перед завтраком. Ведро свежей колодезной воды уже стояло у входа. Парень не жалея начал плескать ледяную воду себе на лицо, пытаясь взбодриться. Он перевел взгляд на крупную кучу кринолина у скамейки. Генрих не мог понять, откуда она взялась, ведь, кажется из дома никто выходил.       Парень мельком заглянул в дом и решил пройти на задний двор.       В отдалении от дома и виноградника, стояло огромное дерево, где он часто мог видеть отдыхающую сестру. Генрих был бы сейчас счастлив, увидеть ее там, но не при данных обстоятельствах. С неким плохим предчувствием он осмотрел виноградники, а затем в сторону дерева. Алеста стояла под его кроной, прячась в тени и смотрела на одну из низких и крепких ветвей.       Генрих подозревал, о чем она думала, горечь начала заполнять его, он не мог просто стоять и смотреть на все это. Постояв у угла дома, он сорвался с места бежа к ней.       — Алеста! — крикнул он, заставляя девушку сначала подскочить на месте, а затем обернуться с заметным испугом, она смотрела на него с раскрытыми глазами и бледным лицом, полуоткрытые губы обсохли и начали трескаться.       — Что? — совсем тихо ответила Алеста и снова подняла глаза на ветвь, Генрих встал в ступор, ведь у него совсем не было идей.       — А! Завтрак, пойдешь завтракать? — залепетал парень, было видно, что он нервничает из-за заплетающегося языка. Увидев отрицательный кивок, Генрих поник, было видно, что она даже не собирается идти в дом.       — Может, хотя бы молока попьешь? Ты вся бледная… И губы растрескались, — парень пытался хоть как то уговорить ее вернуться домой, посмотрев на непробиваемую стену «не хочу», парень рухнул на пятую точку, показывая свою позицию. Увидев толику вопроса в глазах сестры, он сказал:       — Раз ты не пойдешь, то и я не пойду, можешь даже ничего не говорить, — он положил свои руки на колени, смотря на действия сестры. Алеста продолжала смотреть на младшего брата, после чего тяжело вздохнула и посмотрела в сторону дома, а затем снова на крону дерева.       — Что там такое интересное? — спросил Генрих, пытаясь по возможности каждый раз отвлекать сестру от подозрительных мыслей.       — Гнездо, — однословно отвечала она.       Парень поднял взгляд на ветви и действительно, там было гнездо, Генрих видел его там раньше, но как то совсем забыл про это. Пустое гнездо на дереве, было там с весны, птенцы давно выросли и разлетелись, оставив пустую скорлупу.       Парень продолжал смотреть вместе с сестрой на птичий домик, не зная, что ответить.

Линия Адель

      Ничего не добившись, Адель решила вернуться в кровать. Что тут уж поделать, поспать все же придется.       Солнце еще не начало вставать, а Адель уже была на ногах. Все же уснуть у нее не получалось совсем. Поэтому быстро одевшись, она тихо выскользнула из комнаты, а потом и на улицу. Походив немного около дома, она все же присела около дома на корточки, прикрыв глаза. Легкий утренний ветерок приятно ласкал кожу. Такая вот деревенская жизнь могла бы и приглянуться Адель. Но долго сидеть так она не была намерена. Где-то тут должен был быть подвальчик, где должен был спать Жан. Это тоже найти было не сложно и открыв двери, лиса аккуратно пробралась к брату. Только вот… кто из этих двух тел ее брат. Хотя, наверно тот, что меньше. Растолкав братца, аристократка только встретила заспанное лицо Жана.       — Тс, — Жан схватился за голову, как будто чугуном налилась.       — Ты пил? — тут же спрашивает его Адель, касаясь рукой его лба. — Ведь не умеешь же. Ты ведь не натворил из-за этого что-нибудь? — тихо вздохнула Адель. Парень опустил голову на плечо сестры.       — Ладно-ладно, я поняла, — погладив Жана по голове, лиса позволила ему еще немного отдохнуть у себя на плече, а затем утянула братца на улицу. Где помогла ему с утренними процедурами.              За завтраком Алеста не появилась, она была где-то на улице. Жан сидел рядом мрачнее тучи. Может вчерашний разговор с Вильгельмом повлиял на него. Сейчас ей следовало бы подумать над тем, что делать дальше, но пока в первостепенные задачи входило поговорить с Алестой. Надеясь, что подруга все же придет к завтраку, девушка пока оставалась в доме. На кухне появился новый гость, но, к сожалению аристократов, это был Генрих. Мышь поинтересовался, где Алеста и тут же ушел. Ну что ж, и им пора идти, видимо, ждать дольше было бесполезно. Взяв со стола хлеба и яблок, она аккуратно встала, поблагодарила за еду и на пару с Жаном, тоже покинула дом. Искать долго эту парочку не пришлось. Голос Генриха был достаточно громкий, чтобы его услышать около дома. А если там этот мышонок, то и Алеста.       — Совсем ребенок, — тихо сказала она Жану, когда они завидели сидящего на траве Генриха, около дерева с подругой на нем.       — Да ладно, сами бы точно так же там уселись, — чуть веселее сказал парень, поворачиваясь к сестре и наблюдая, как она покачивает головой.       — Пропуская завтрак, вы очень всех расстраиваете, — уже громче сказала девушка, подходя к месту. Она даже не сомневается, какой ответ сейчас услышит.       Генрих резко развернулся, сжигая взглядом аристократов.       — Это не ваше дело! — крикнул парень, — Вы даже не кровные!       Алеста смотрела на всех троих, казалось, что она была совершенно не в этом мире. Она положила ладонь на голову парня, начиная гладить, заставляя того замолчать и успокоиться. Он поднял на нее взгляд, смотря снизу вверх, в один момент, он просто обнял руками ее ноги, упершись лицом в ее юбку.       — Я не голодна, — ответила Алеста, продолжая гладить парня по голове, понимая, что тот плачет.       — Это не важно, — холодно отрезала Генриха, девушка. — Я и Жан очень волнуемся за Алесту, даже не будучи вам кровными родственниками.       Генрих тем временем обнял сестру и зарыдал. А что аристократы, им обоим очень хотелось поступить так же. Страх потерять человека, который за такое короткое время стал почти родным им, был очень великим.       — Но Алеста, ты давно не ела, — тут уже встрял и сам Жан. — Не стоит ли хотя бы немного заставить себя… — парень немного занялся.       — Это не твое дело, — резко оборвала его Алеста.       — Нет, это еще как наше дело, — осмелел парень в своих словах. — За тебя столько переживают, а ты продолжаешь упрямиться       Алеста вздохнула:       — Мне от ваших переживаний только хуже. Я устала от вас всех, сколько вы ещё будете за мной тягаться? Я уже собрала достаточно Кринолина, что вам ещё от меня надо? — ее голос все больше нарастал, было видно, как ее трясет. — Я уже и так одной ногой в земле, а вы смеете ещё что-то просить?!       Генрих поднял свое мокрое лицо, смотря на сестру. Он встал, переводя взгляд на пару.       — Прошу прекратите! Вы делаете только хуже! — он преградил дорогу между Алестой и Жаном, не подпуская их друг к другу.       Слова Алесты как будто ударили Адель ножом по сердцу. Удержавшись чтобы не скривиться, она постаралась сохранить нейтральное выражение. Хотя сама понимала, что сейчас была последняя капля. Ноги стали похожими на вату и чтобы не потерять свое равновесие, она охватила брата за плечо. Жана же наоборот, это его начало раздражать, что его очень удивило.       — Да как… — не успел он начать, как почувствовав руку Адель на плече, инстинктивно повернулся к девушке.       — Пойдем, Жан. Видимо нам лучше сейчас уйти, — Не громко начала говорить Адель, слышно было, как голос ее подрагивал. Еле кивнув, парень мигом развернулся, чтобы увести сестру. Сейчас не лучшая была попытка для разговора, поэтому он попробует в другой раз. Пока он сконцентрировался на сестре, которую буквально трясло, рядом с ним. Оказавшись за углом, он обеспокоенно глянул на девушку. Пустой взгляд Адель был обращен к земле, шла она не охотно и вяло, как будто за одно мгновение потеряла все силы. Что то пробормотав он крепко обнял аристократку. Все же верно, он же старший брат и должен поддерживать младших. Адель не отстранилась, а только протянула руки к брату. Продолжая обнимать лису, Жан начал чувствовать, как рубашка на груди начала стремительно промокать. Парень все понимает, сестра его все же не железная, а насколько он помнит, слишком много произошло за последнее время с Адель, не удивительно, что сейчас ей стало грустно. Немного отодвинув сестру от себя, он аккуратно вытер слезы, тыльной стороной ладони.       — Пойдем обратно в дом, не хорошо будет, если и мы сейчас пропадем.       Генрих смотрел на лицо Адель, холод которой начал трескаться на глазах. Парень почувствовал угрызения совести, но бросить сестру он не мог. Сейчас его роль заключается не в том, что бы извиняться перед чужаками. Он перевел взгляд на сестру, которое стало таким же спокойным, как и до перепалки.       — Хочу пить, — прошептала Алеста, отведя лицо от Генриха.       — Я принесу! Подожди здесь, я быстро! — подскочил парень и со всех сил побежал к дому. Заскочив внутрь, Генрих отвёл взгляд от аристократов, забирая чашку для воды, зачерпнув воды, он так же быстро исчез из дома.       — Я принес, вот, — он протянул чашку с водой, Алесте, что сидела под деревом. Она слегка приподняла голову и дрожащими пальцами взяла чашку, Генрих понимал, что она может в любой момент выронить ее, поэтому помог сестре отпить намного воды.       — Что ты будешь теперь делать? — прошептал парень, смотря на сестру.       — Соберу Кринолин, достаточно много, что бы хватило на ближайшее время. Сегодня они уедут и больше не вернутся. А я… А я останусь здесь, а там посмотрим.       — Но ты еле стоишь… — ответил Генрих, — Давай, я соберу Кринолин с Артемием, а ты останешься дома?       — Как хочешь… Я слишком устала, что бы спорить…

Линия???

      — Что случилось? — обеспокоенно спросила Мадлен, глядя на Адель и Жана, положив полотенце на стол, она ждала объяснений.       Лютик смотрел на всех и пятился назад, зная, что сейчас ему здесь не место.       — Мы немного повздорили с Алестой, — быстро смахнув остатки слез с лица, спокойнее ответила Адель. Жан же задумчиво прислонился к стене, обдумывая сложившуюся ситуацию. — Ничего такого, не стоит волноваться, — девушка устало присела на край скамейки. Сейчас она была больше похожа на свою бледную копию и по сравнению с тем, как она выглядела, когда только приехала. Изрядно побледневшая, с дрожащими руками, она скромно сидела, даже не поднимая глаз на Мадлен.       Мадлен не знала, что ответить, протянув ей стакан молока, она сказала: — Попей, станет легче, — она села на другой стороне стола.       — Провождение мертвецов время тяжёлое, особенно для самих мертвецов, — сказал Вальдемар, держа Миладу за руки, пока та прыгала.       — Она не мертвец, Вальд, — противопоставила мать, — Она жива, как и прежде…       Артемий сидел и смотрел на всех присутствующих, картина никак не могла сложиться в его голове, ещё шесть лет назад Алеста умоляла его остаться, а теперь вернувшись со столицы, она собирается умирать.       — Я поговорю с ней, — поднял голос молодой лекарь, — Она сейчас не в лучшей форме, попробую ее уговорить, хотя бы не идти в поле, так то в любом случае будет лучше, — он встал, выходя из стола и направляясь в задний двор.       — Спасибо, — тихо сказала Адель, взяв стакан с молоком и покрутив его в руках, залпом выпила. Поставив посуду на стол, девушка грустно взглянула на Жана. Слушая разговоры семьи Алесты, аристократы молча думали над событиями прошедшими утром. Как только Артемий ушел, лиса выдержав паузу начала говорить.- Вы сегодня пойдете в поле? Разрешите тогда и нам пойти, всяко лучше, чем бездельничать тут.       — В такое время лучше оставаться вместе с Алестой, — начала мать. — Тем более, я как единственный лекарь, обязана оставаться у дома. Придется попросить Артемия пойти с вами, но придется вернуться сюда ещё до захода солнца. Сейчас Ардор, степняки могут выйти из леса, ничем хорошим это никогда не заканчивалось… — женщина поникла, тяжело вздыхая.       — Хорошо, — с грустью кивнула Адель. Равнодушие сохранять никак не получалось и это ее раздражало. Обычно она могла держать себя под контролем и не колебаться, но сейчас у нее было стойкое чувство, что она может разрыдаться от чего угодно.        — Я пойду и наколю ещё дров, но сначала схожу к плотнику, — сказал Вальдемар, глядя на жену, казалось, что отец смирился со всем настолько, словно это было ежедневное дело.       — Зачем тебе к плотнику? — жена не подняла взгляд на мужа, лишь повернула голову, в ее голосе была горечь с нотками обвинениями.       — Хотел спросить, может ли он сделать новое колесо на телегу, — ответил мужчина, словно не заметив раздражение в голосе женщины, но та промолчала, услышав ответ на вопрос.       После ухода Вальдемара, Адель бесшумно приблизилась к Мадлен и аккуратно положила руку ей на плечо. До этого она даже задуматься боялась, как в такой семье реагируют на болезнь Алесты.

Линия Артемия

      Артемий вышел из дома, направляясь в сторону звука шагов Генриха, зайдя за дом, он увидел двоицу под деревом.Подходя к месту, он наблюдал, как парень помогал сестре отпить воды из чашки.       Молодого врача одолевали сомнения, он совершенно не понимал что происходит. Хоть сейчас он и решился на разговор, теперь он осознавал, что не знает с чего начать и нуженбыл ли этот разговор.Парень обернулся на мужчину с вопросом в взгляде. Артемий лишь помотал головой, показывая, что у него нет особых мотивов и просто сел рядом с девушкой под дерево.       — Я наверное пойду позавтракаю, я быстро, — смутился парень оставляя кружку с водой, стремясь покинуть двух взрослых людей. Тишину между двумя друзьями детства нарушал лишь ветер трепещущий травы и деревья. Мужчина молчал, позволяя себе собраться с мыслями, он осмотрел задний двор, где в далеке стоял сарай, рядом с аккуратными грядками огорода, а на возвышенности росли виноградники. Он перевел взгляд на девушку, это был взгляд не побуждающий к разговор, а скорее изучающий.Он смотрел на ее исхудавшее бледное лицо, закрытыми веками, что слегка трепетали, показывая, что она всё ещё не спит, иссохшие губы были слегка приоткрыты, даже казалось, что они продолжали шептать слова на неизвестном языке. Коса с ночи растрепалась и была совсем не привлекательной, казалось, что даже волосы несколько изменили цвет, по сравнению с тем, как запомнил он их в детстве.       Они долго сидели под деревом в тишине, пока Алеста не стала говорить первой:        — Я не чувствую ног… Значит… Уже скоро? — тихо спросила она, в ее голосе проскочил страх.       Артемий смог услышать ее, только потому что, пред тем как говорить, девушка сжала его рукав.       — Я осмотрю их, — парень осторожно нагнулся к ее коленям, пытаясь разглядеть ее лицо. Он еле притронулся пальцами к ее лодыжке, пытаясь увидеть видимые признаки, — Чувствуешь мои пальцы? Тебе больно? — он начал бережно массирующими движениями водить пальцами по ее ноге.       — Чувствую, — тихо ответила она, — Тепло, значит еще не скоро?       — Значит ещё не скоро, — подтвердил врач, — Тебе надо поесть.       — Да, — призналась девушка, — Но я не смогу дойти до дома.       — Я отнесу тебя, — он подошёл к ней и поднял ее на руки и разворачиваясь, понес в дом.              — Мадлен, приготовь что-нибудь лёгкое, — сказал Артемий заходя в дом, с Алестой на руках. — Я положу Алесту в кровать.       — Хорошо, — женщина тут же встала, начиная что-то доставать из ящиков. Парень же поднялся по лестнице наверх и затем положил девушку на постель.       — Лежи здесь, Мадлен скоро принесет тебе завтрак, — сказал напоследок парень, поправляя одеяло.       — Подожди, я хочу кое-что спросить у тебя, — остановила его Алетса.       — Что? — он присел на краю ее кровати, он не знал, что ожидать от больной девушки, о не мог не выслушать ее, вся ее болезненность удручала его.       — Ты помнишь нашу последнюю встречу? — увидев некую неопределенность в глазах парня, она добавила. — Там на пирсе, когда ты отплывал, а я прибежала в одной сорочке на босой ноге Артемий сразу вспомнил и неловко улыбаясь начал массировать шею.       — Ты злишься, что я оставил тебя и уехал в столицу, так? — он отвел взгляд.       — Вовсе нет, я тогда не понимала насколько это важно для тебя, — Алеста хотела намекнуть о несказанных словах, но понимая, что возможно лекарь даже помнит об этом, решила умолчать.        — А в общем то это уже не так важно, ты сейчас здесь, а я не уеду обратно в столицу, останусь здесь и проросту кринолином где-нибудь возле леса, будете собирать их с моей могилы, — девушка горестно улыбнулась.       — Зачем ты говоришь эти ужасные вещи? — неосознанно вырвались слова из Артемия, осознав, что он сказал, в комнате повисла напряженная тишина. С начала девушка молча смотрела на него, затем отвела лицо к окну, ложа голову полностью на подушку, а затем улыбнулась.       — Потому что, наверное, пришло мое время? — в ее голосе была уставшая хрипотца. — Я утеряла весь интерес к этой жизни, все что я могла отдать, я отдала. Даже точнее меня изорвали, что от меня ничего осталось, знаешь, об этом никто не должен был знать, но пока я была там, меня пытались убить дважды, не то что бы именно это меня пододвинуло к краю, не совсем, но это было началом. Сейчас я думаю, а почему я сразу не уехала? Наверное, потому что мне было стыдно признаваться, что вечно стойкая Алеста, главная задира всех задир города, была на грани смерти. Несмотря на то, что я была жертвой, хотела показать себя сильной, но жизнь меня сталкивала с тем, с чем отродясь я не была готова. Вечно любимая, я не была готова к тому, что меня все будут ненавидеть из-за того, кто я есть на самом деле. Мышь есть мышь, сиди за стенкой и ешь крошки с пола благодатных особ, пока тебя не уберут как вредителя. Что ж, я была той самой мышью, что решила залезть на стол и разделить хлеб, наравне с теми, кто его делает. А в итоге, чуть не решилась головы, — девушка замолкла, переводя дыхание, сейчас она не выглядела так изнуренно, как утром, словно бы все эти слова, что изливаюсь из ее души и были всем тем, что забирало у нее силы. Не зная, что ответить парень, взял стакан и налил девушке воды, предлагая выпить ей пару глотков, но та отказалась.       — Знаешь, а меня даже, кажется, смог полюбить один человек, — с горестной улыбкой ответила Алеста. — Это так странно, когда человек хочет отдать всего себя, но ты не готов принять его жертву, поэтому просто всеми силами отталкиваешь его. Наверное, я просто не могу испытывать и давать любовь, — она снова замолкла, но затем сова продолжила, — Надеюсь он сможет найти кого-нибудь более подходящую, чем я, более чувственную и ценящую его любовь, способная отдавать собственную.       — Мне даже удалось спасти жизнь собственноручно, правда, после этого, все ушло в аврал, с тех пор кошмары не покидают меня.       — Какие кошмары? — тут же поддержал разговор парень, что все время слушал.       — Кошмары о мертвых, о тех кто не смог получить помощь при жизни, умершие в агонии Сангвы, они до сих пор просят помощи, каждую ночь, в моих кошмарах, разрывая мою плоть и сжирая, словно плоть плакальщицы.       Внимательно выслушав девушку, Артемий какое-то время молчал, а затем вздохнув, сказал:        — А знаешь, мне тоже однажды выпал шанс, спасти жизнь, но не смог, — Артемий замолчал, мельком посмотря на девушку, словно пытаясь убедится, что та его слушает, а затем снова отвернулся, смотря вперед себя, уходя в свои воспоминания.        — Как сейчас помню, наша больница была на краю города, там работали все наши студенты. Не то что бы это была полноценная больница вовсе нет, всего лишь опустевший дом, с парой комнат, где мы дежурили по сменно, лекарств не хватало как и всего прочего, поэтому приходилось применять хитрости и знания полученные при учебе. То что мы делали было сложно назвать лекарством, сравнивая с тем, что делают в королевской лаборатории, ведь мы в конце концов делали лекарства из трав. А бинты и все прочее приходило к нам с добрых рук горожан, которые пытались нас отблагодарить за помощь. Хотя и это было сложно назвать помощью горожанам, в конце концов мы свои услуги оказывали бесплатно, а это не было гарантом успеха. Но им нечего было выбирать, либо ты надеешься вылечиться сам или идешь в бесплатную больницу к медикам недоучкам, авось прокатит. Так к нам привезли роженицу, схватки продолжались уже долго, а она не могла все никак родить. Может быть если бы я не был в тот момент один в больнице, то возможно бы вместе мы смогли бы ее спасти, — он замолк, словно пытаясь собраться с мыслями.       — Она была слишком юна для родов, распространенная проблема для местного населения, она не была еще сформирована для этого. Ее положили на стол, а я до этого участвовал в подобном деле лишь как помощник и зритель. В теории я знал, как делать, даже в сложных случаях, но не в этот раз. Я осознавал, что она сама не справится, ждать далее, лишь продолжение ее агонии, как и ее ребенка. Мне пришлось делать кесарево, никто до этого его не делал, это был шаг в пропасть, где возможно был виден свет. Но это был лучший вариант на тот момент, чем смотреть на ее муки.       — Обезбаливающих не было, поэтому пришлось резать ее как есть. Она знала, что по иному ее ребенка не спасти, в тот момент я восхитился силой, с которой она превозмогала боль. Разумеется, она бы не справилась, без помощи близких, то помогали ей держаться. Я смог достать ребенка, но меня ждало то, о чем я не хотел думать, он не дышал, на моих руках висело две жизни, жизнь молодой девушки и новорожденного, в тот момент я мог спасти лишь одного."Прошу, спасите его» — сказала девушка, которую продолжали держать за руки ее родственники.       Артемий замолчал, когда вспомнил ее слова, пока Алеста послушно ждала продолжения. Они сидели в тишине, которую нарушали лишь поющие птицы за окном. Девушка осторожно провела ладонью по одеялу к его ладони, парень не смог проигнорировать и поднял на ее взгляд наполняющихся слез.       — Чем все закончилось? — спросила она, что бы он наконец то решился сказать то, что стало неотъемлемой частью его, парень вздохнул и поднял лицо вверх, словно бы он смог увидеть высокое голубое небо, но там был лишь деревянный потолок, на котором был чулан, а может он просто не хотел дать волю слезам.       — А закончилось все тем, что сколько бы я не пытался заставить ребенка дышать, у меня не получалось, а когда я это осознал, спасать девушку было поздно. Я был разбит, уничтожен изнутри. И что Мадлен не говорила, человек есть человек, его суть неизменна, он не может достать с неба звезду, не может познать суть земли в которой спят его предки. Он может лишь надеяться на чудо, что теплится в его руках, пока оно есть, он будет бороться, — говорил он смотря куда-то ниже лица Алесты. — Поэтому, пока не говори таких вещей, не губи надежду в других, ведь пока они верят, они будут бороться. А сейчас отдыхай, Мадлен скоро придет и принесет тебе что-нибудь вкусное. Не беспокойся, я вернусь с твоими знакомыми ближе к ужину, — он встал, еще раз поправляя одеяло, прижимая его к девушке, а затем нагнулся к ней, даря ей легкий поцелуй в лоб.       Девушка проследила взглядом за уходящим парнем, как только дверь закрылась, чувство вины настигла ее с головой, выбивая всякую возможность дышать. Это было подобно тому, как тяжелый камень давит тебе на грудь и ты изо всех сил пытаешься дышать.        Парень тихим шагом спустился на первый этаж и снова осмотрел всех присутствующих на кухне. Адель и Жан подняли на него взгляд, но тот лишь промолчал, не зная, что сказать. Мадлен повернула голову к парню, услышав легкий скрип ступеньки, отвлекаясь от нарезки овощей.       — Я немного поговорил с ней, кажется ей стало несколько легче, — дал он слабую надежду женщине, но та промолчала, продолжая прибывать в своих размышлениях. — Мы пожалуй, подготовимся и сразу же выйдем в путь.       — Я тоже пойду, — сказал Генрих, вставая, мельком поглядев на аристократов.       — Не получится, Генрих, — подала голос Мадлен, она стояла к всем спиной, натирая белым кухонным полотенцем чашку Алесты, смотря как медленно нагревается молоко на плите.       — Почему? — спросил парень.       — Сегодня ночью Ардор, значит на закате будут водить Быка по всем улицам. На собрании выбрали тебя в качестве наездника, — она продолжала машинально натирать чашку, говоря слова словно завороженная.       — Неужели никто не может меня заменить? В любое другое лето ладно, но почему именно сейчас, когда я так нужен здесь? — парень задавал вопрос, на который ответа нет, хоть и понимал что оспаривать приказ взрослых, а особенно собрания бессмысленно, — Ладно, хорошо. Значит, мне надо в дом той старой скряги?       — Генрих! — она прикинула на сына, от чего все невольно подпрыгнули, не ожидая такой реакции, от чего сам парень, потупил взгляд, не зная куда деться, но услышав вздох матери несколько приободрился, — Да, к ней и будь более уважителен.        Воцарилось молчание, неловкость от беспомощности ситуации накалялась и ничего не оставалось, как молча подготовится к сбору трав и выйти в сторону степи. Вся троица молчала и продолжала думать каждый о своем. Адель о семье Алесты, Жан о своих чувствах к ней, а Артемий пытался найти разгадку в своих юношеских воспоминаниях.        — Артемий, подойди сюда, — приказал отец, заставляя сына приблизится к столу, где был свежий труп свиньи. Тот встал рядом, оглядывая животное, запах свежего мяса и крови наполнил дом лекаря и его сына.        — Что я должен сделать? — спросил 10-летний мальчик, глядя на отца.        — Сейчас ты будешь учится использовать скальпель, — он показал на маленький нож, который мужчина еще не давно накаливал на огне. — Ты возьмешь его и разрежешь брюхо животного так, как я тебе показывал. Помнишь? — на вопрос мальчик кивнул принимая нож.        Покрутив тот в своих руках, оглядывая лезвия, тот снова посмотрел на отца задавая вопрос:        — А что потом?        — А потом мы разделаем свинью и заготовим мясо на зиму, — просто ответил мужчина, подставляя ведро для крови под стол, где был специально сделан слив для жидкостей.        Мальчик посмотрел на действия отца и затем положив нож рядом с другими инструментами пошел мыть руки, как обычно приказывали перед операциями, после чего вытерев чистым полотенцем, он встал на стул, что бы быть выше стола, да бы удобнее было работать. Артемию было не первой смотреть, как разделывают животных, смотреть на кровь и органы было уже несколько привычным, но его все еще пугали операции на людях. Его пугали крики, но отец настаивал присутствовать и смотреть.        Встав, так что бы не закрывать солнечный свет, мальчик краем глаза заметил движение в маленьком окне, машинально подняв взгляд, он увидел сестру Вильгельма, заглядывающую внутрь дома, подставив ладошки так, что бы свет не мешал. Исидор, увидев незваного гостя, сразу открыл дверь дома, желая посмотреть на девочку. Обычные дети в этот момент разбегались, но Алеста была исключением. Она продолжала стоять и смотреть на мужчину не издавая ни звука.        — Пришла посмотреть? — спросил он у нее, увидев кивок, он кивнул в внутрь дома, позволяя войти. Алеста сразу пошла к умывальнику мыть руки, после чего подошла к столу где было мертвое животное. Артемий растерялся от присутствия знакомого лица, но затем ему стало несколько спокойнее.        — Начинай, — приказал отец, после того, как проконтролировал, что девочка нашла себе место.        Мальчик кивнул начиная работу, он начал неумело, жесткая шкура и сало не хотела поддаваться детским рукам, не смотря на старания линия разреза уходила в неверную сторону, после чего парень, пытался вернутся к верной линии разреза. Мужчина молчал, сложив руки на груди, наблюдая за сыном. Артемий пыхтел, стараясь повторять в точности, как показывал отец, пока Алеста спокойно сидела и наблюдала за работой. Прошло где-то полчаса, а надрез не был закончен, лишь на половину. Исидиор вздохнул, смотря на качество работы, после чего перевел взгляд на девочку.        — Ладно, хорошо, Алеста подойди сюда, — девочка послушно встал не понимая, чего от нее хотят и встала рядом.        — Артемий научи ее как делать разрез скальпелем, — он посмотрел как с каждой секундой лицо мальчика становится все более растерянным.        — Ладно, — согласился мальчик, не имея права отказывать. После того, как девочка встала на свое место, она смогла увидеть все более детально, на ее лице отсутствовал страх, лишь чистый интерес. Артемий встав сзади девочки, попытался собрать свои знания в кучу, чувствуя на себе взгляд отца.        — Эм, ну… — начал неловко мальчик, вертя в руках нож, а после чего убрал руки Алесты со стола. — Это специальный нож для вскрытия, — начал он говорить первое, что попалось на ум: — Им можно делать аккуратные разрезы… — растерянность мальчика все росла, начиная действовать на нервы. Алеста подняла на него голову, смотря как лицо сына лекаря наливается краснотой до самых ушей.        — Приступай к разрезу, — подтолкнул отец сына к действию, тот лишь кивнул.        — Ну, разрез надо вести так, — парень показал лезвием где надо резать, девочка кивнула: — И надо раздвинуть кожу, что бы не повредить внутренние органы, вот так, — парень просунул внутрь указательный и средний палец, раздвигая «рану», после чего ножом в другой руке подрезал натянутую шкуру.        — Пусть теперь попробует сама, — сказал Исидор, дети подняли на него глаза, после чего Артемий передал нож маленькой Алесте.        Она взяла его в руки, после чего попробовала повторить его манипуляции. У нее получилось более медленно и не так аккуратно, как следовало. Мальчик стал постепенно помогать ей, пока они не увеличили длину разреза. После этого подошел лекарь и сам закончил вырезать кусок кожи, подняв тот, перед детьми стали видны внутренние органы. На лице Артемия промелькнуло отвращение и желание отвернутся, единственное что он мог это зажмурится, пока Алеста продолжала смотреть на свинью. Пока лекарь отвернулся, желая положить кусок мяса в корзину, девочка не теряя возможность потянула ладонь к кишкам, запустив пальцы промеж труб кишечника, она ощутила еще легкое тепло.        Услышав нехарактерный звук, мальчик раскрыл глаза и испугался:        — Эй! Что ты делаешь? — он схватил девочку чуть выше кисти, заставляя ее вытащить ладонь и затем слезть со стула. Исидор поднял взгляд на детей, услышав голос сына, после чего встал в полный рост, полностью отвлекаясь от первого куска сала.        — Что такое? — он наблюдал как его сын отпустил кисть девочки, начиная мыть ее ладонь под водой.        — Она трогала кишки, — ответил сын беря полотенце, начиная вытирать ее ладони от воды.        — Алеста, зачем ты это сделала? — его голос был ровным, не было и капли злости.        — Я хотела узнать какие они на ощупь, — ответила девочка, понимая что сделала что-то не так, но не понимала что именно.        — И какие же они на ощупь? — поинтересовался отец.        — Слизкие, мягкие и немного теплые, — рассказала свои ощущение Алеста, смотря на свою чистую ладонь, все еще ощущая прикосновение. Артемию стало неловко и несколько противно, от ее слов.        — Артемий, — позвал лекарь сына, видя его реакцию: — Тебе стоит быть столь же открытым к знаниям как и Алеста. В будущем ты станешь врачом и тебе не будет дела до отвращения. А сейчас ты будешь доставать органы, а Алеста тебе поможет, — лекарь наблюдал за тем, как тушуется его сын, опуская голову и соглашаясь с каждым его словом, после чего они заняли свое место.        Девочка продолжила рассматривать органы, получив одобрение Исидора, она начала свое маленькое исследование. Артемий же, больше пытался как можно меньше прикасаться и вдумываться в смысл происходящего. Он лишь хотел, что бы это скорее закончилось, поэтому пытался действовать быстрее, протягивая вырезанные органы отцу. Пока в это время Алеста жадно всматривалась во все, что попадалось на глаза, ее удивлению не было предела, когда Исидор разрешил ей сделать надрез легкого, позволяя посмотреть на пористую текстуру, пока тот рассказывал каким образом, этот орган питает кислородом все тело.        Слабо слушая отца, сын лекаря поднял на него взгляд, ожидая пока тот заберет из его рук печень. Тогда младший увидел его улыбку, которая предназначалась юной слушательнице, это выражение лица мужчины, удивил мальчика, заставляя продолжать смотреть. Он редко, когда видел его довольным, в тот момент, в голову мальчика закралась мысль. А что если причина плохого настроения отца заключается в нем?        Воспользовавшись тем, что мужчина отвлекся на лекцию, Артемий просто оставил печень в ведре с водой и затем тихо вышел из дома. Мельком обернувшись, он увидел, что никто не заметил его отсутствия, после чего бросился бежать к реке. Обида закралась в душу ребенка, он злился на себя и хотел исчезнуть. Ведь не будет ничего плохого в том, если исчезнет сын, от которого нет смысла? Ведь его может заменить более лучшая Алеста.        Он сидел на холодной земле и смотрел, как переливалась вода в закатных лучах. Замерзший и голодных, он игнорировал эти факты, удерживая в душе обиду и мысль, что дома его не ждут, как бы не хотелось вернутся назад. Он думал о том, куда поддаться на ночлег, идти в дом де Гизе отметалась сразу, тетя Мадлен сразу бы сказала бы отцу, что он находится у них. Идти к Амире к дочери пастуха, идея соблазнительная, она могла впустить его поспать в хлев, но просить помощи у девчонки, себе дороже. Он перебирал всех кого он знал и постепенно ни осталось никого, кто мог бы его пригреть, отца знали все, как и его.        Небо темнело, комары начинали докучать, а от холода уже немели конечности. Встав, что бы согреться, он сразу увидел приближающуюся фигуру отца, осознав, что бежать некуда, Артемий замер на месте, ожидая момента, когда тот подойдет достаточно близко, что бы отругать его.        — Нагулялся? — спросил отец, стоя в нескольких метрах, увидев кивок, он продолжил.        — Тогда идем домой, — он проследил, что бы мальчик первым направился в дом, после чего пошел вслед.        В доме Алесты уже не было, приятное тепло и запах еды, вернул мальчику любовь к жизни, но осадок от его детского бунтарства остался, теперь он боялся, что отец затаил на него обиду и может как нибудь его наказать, за его своеволие. Помыв руки с мылом, младший заметил висевшие под потолком куски чистого сала рядом со связками чеснока и лука. Отряхивая ладони от воды и смотря в сторону, он услышал, стук тарелок об стол, несмотря на то, что тот до последнего ждал сна без ужина. Вытерев руки, он развернулся и увидел кивок отца, приказывающий сесть за стол. Уже сидя, Артемий оценил ужин, гречка сваренная на крови с кусками мяса и сала и чеснока, а гарниром были огурцы и помидоры, что дали ему местные.        Вспоминание резко оборвалось с голосом аристократки:        — Артемий, так? — спросила она, осторожно переступая траву, боясь наступить в яму. — А как давно ты знаком с семьей Алесты?        Парни подняли головы вырываясь из цепи своих размышлений. Молодой врач остановился, задумываясь над вопросом, а затем ответил:        — Можно сказать, что с рождения, Мадлен принимала роды у моей матери, она же меня и вскормила, — ответил он как есть.        — Вскормила? — Адель хотела узнать детали.        — Моя мать скончалась в родах. Мадлен, как молодая мать, что недавно сама родила ребенка, решила мной заняться. Можно сказать де Гизе моя вторая семья.        — А твой отец?        — Мой отец был местным врачом, поэтому с пеленок готовил меня к этому пути. Я только этим летом вернулся сюда, после шести лет обучения. Поэтому я мало, что понимаю в случившемся с Алестой, — Артемий понимал, что пыталась вынюхать девушка, поэтому сразу же выложил все, что знал. — Раньше нам пророчили совместную жизнь, но по видимому сейчас все кардинально поменялось, — он выдавил себя нечто похожее на улыбку, продолжая свой ход.        — А какой она была в детстве? — поднял свой голос уже Жан, лекарь снова замолчал, выжидая паузу.        — Сложно сказать, — вздохнул парень, садясь, что бы срезать какое-то растение. — До амнезии, она была очень тихим ребенком, можно даже сказать отстраненной, как сейчас. Такой дикий человечек, — сказал он не имея ввиду нечто плохое. — Тогда я не замечал, что она чем-то отличается от других, мы просто оба были нелюдимы, — он поднял взгляд в небо, где летали несколько хищных птиц.        — А можно по детальнее про амнезию? — зацепилась Адель.        — Что тут сказать? Я оплошался по собственной дурости, — он вздохнул, его брови нахмурились, словно ему было тяжело это вспоминать. — Отец приказал собрать желуди на зимние заготовки, я проболтался Алесте и на следующий день она пошла собирать их одна. Ей было мало упавших желудей и она залезла на само дерево, когда я пришел вместе с Вильгельмом к дубу, она же была на пол пути к верхушке. Мы сказали ей спускаться, но что-то пошло не так… я не помню что именно, но она сорвалась или упала… внизу были собраны камни с поля. Кажется Вильгельм попытался ее споймать и по итогу он сломал руку, а Алеста ударилась головой, — он говорил быстро, его взгляд был сконцентрирован в одну точку, куда то в бок.        Адель и Жан стояли и слушали его с замиранием сердца.        — И что было потом? — спросил художник, понимая, что лекарь дальше ничего сам не расскажет.        — Получил нагоняй ото всех, — он горестно улыбнулся, — Тогда я получил свой первый опыт как мед брата. Как вспоминаю — кидает в дрожь, — он встал поправляя свой народный костюм. Пойдем туда, — он указал в сторону леса рукой и никто не смел отказываться.        — А почему туда? — Адель спросила, понимая, что продолжать разговор про амнезию, было бы жестоким по отношению к мужчине.        — Кринолин достаточно своенравный по месту своего произростания, он считается тенистым растением любящий сухую почву, однако растет на открытой местности и даже у самой реки. Как будто у каждого ростка свои предпочтения, — он усмехнулся. — Но одно ясно точно, на северных землях он не вызревает как следует, что бы стать многолетним растением — корни вымерзают. Странное растение не правда ли? Семена могут спокойно пережить несколько зим и прорасти, ради того, что бы снова умереть, даже не дав новых семян, — он снова замолк, на его лице была болезненная ухмылка и сморщенные брови, снова он до конца пытался строить из себя весельчака.        Аристократы смотрели на него и не знали что сделать, Жан уже хотела что-то сказать, но тот продолжил.        — Знаете, про Кринолин ходит легенда, что он растет на трупах, более того на трупах тех, кто умер не своей смертью и не на своей земле. Грустно не правда ли? — он поднял на них взгляд, сохраняя прежнее выражение лица, — Наверное, это все просто жуткие совпадения, ведь когда дует ветер промеж его листьев, то кажется словно кто-то протяжно вздыхает или стонет, а найдя под ними кости, можно придумать все что угодно, — он положил свою ладонь в перчатках себе на лоб, откидывая волосы назад, но те непослушно вернулись в исходное положение. А у вас… Есть похожие страшные легенды?        Брат и сестра задумывались, начиная шаг в сторону леса, весь этот диалог начал пугать, заходя все не туда куда надо.        — Плакальщицы и Сангва, — неожиданно вспомнила Алеста из диалога в лаборантской с Региной. Тогда она не заострила на этом внимание, будучи напряжена присутствием потенциального подстройщика убийства.        — В мышином фольклоре тоже есть плакальщицы, но как они связаны с Сангвой? — Артемий несколько приободрился, продолжая свой шаг и выискивая вдалеке знакомые растения.        — Если честно, я это вспомнила лишь сейчас. Если мне не изменяет память, то плакальщицы могли излечить Сангву, забирая ее на себя. А если учесть то, что по легендам Сангва это воплощение самого худшего в человеке, то плакальщицы забирали на себя все самое худшее… — Адель было неудобно признавать, что дедовские бредни могли быть подсказкой ко всему происходящему. В любом случае, хотелось в это верить.        — Да, именно поэтому они жили очень мало, подобно Кринолину, не более полугода, чужое человеческое горе сжирало их изнутри словно паразит, заставляя превращать их тело в чернозем, пока они не уходили в поле, рассыпаясь в почву под ногами, — сказал лекарь, словно цитируя слова из книги.        — И с этим ничего нельзя поделать? — спросил Жан, он не поверил, что физическое тело из крови и плоти может обратиться в землю, однако если воспринимать слова метафорически и с учетом местных обрядов, то все сходится лишь к смерти и поклонению земле.        Артемий посмотрел на него, сжав губы и слегка сузив глаза. Его выражение лица было скорее изучающим, чем укоризненным, как будто оценивая, готов ли аристократ.        — Я не знаю, — лицо лекаря расслабилось, только легкая грусть читалась в его глазах, словно он уже совсем смирился и больше не хотел поднимать разговор.        — А кто нам сможет рассказать? — не унимался Жан.        Артемий, что шел впереди него, обернулся через плечо, а затем снова отвернул голову, продолжая путь.        — Есть вариант, но не факт, что она расскажет… Возможно, что-то сможет узнать Генрих, та женщина к которой он отправился очень стара. Многие верят в то что она ведьма. Эта женщина определенно будет на Ардоре, тогда нам определенно надо вернутся в деревню до захода солнца, — все кивнули на слова лекаря, полностью ему доверившись.        В обед они устроили привал, расположившись у реки. Адель посмотрела на собранный Кринолин, пытаясь оценить насколько долго его хватит.        — Держи, — Артемий протянул Адель часть хлеб, а затем протянул другую Жану, — Думаю на сегодня хватить, лучше в поле не оставаться допоздна.        — Почему? — спросила она, поднимая глаза от воды.        — Степняки, они конечно живут в лесу, но это их территория, хотя правильнее сказать нейтральная, сложно объяснить. Отец рассказывал, что когда сюда начали приплывать люди, здесь жило более древнее поселение. Мыши если точнее, тогда, уж не знаю как, они смогли договорится, что пришельцы могут расположиться вдоль берега, а они уйдут в леса. Самое главное что бы друг друга не трогали. Даже если случайно наткнешься на них, лучше всего развернутся и уйти обратно. Ну, а если они тебя окружили, то пиши пропало, — Артемий наконец-то откусил свой кусок хлеба.        — Но ведь ты только, что говорил, что бы друг друга не трогали, — уточнил Жан.        — Степняки живут уединенно и ни с кем не контактируют, ну если только по особо важным случаям. Например, когда им нужна «свежая кровь». Их целью сразу становятся дети и молодежь. Ну тем более сегодня Ардор, значит, сегодня ночью они выйдут в степь, да бы отпраздновать этот момент. Поэтому не покидайте границы деревни, хорошо? — он посмотрел на них, ожидая удовлетворительный кивок.        Жан и Адель переглянулись, показывая друг другу истинное не понимание.        — Вам не обязательно все понимать, просто не суйтесь ночью в степь, тем более вы же скоро уезжаете?        Адель задержала ответ, но сказала:        — Я теперь не совсем уверена в сроках отъезда, не думаю, что мне удастся так спокойно взять и оставить здесь Алесту в таком состоянии… — она отвела взгляд смотря под ноги, в ее душе снова поднялась тревога и сомнение.        — Артемий, ты же местный так? Мы совсем не понимаем местного диалекта, уж слишком он отличается от городского, — Жан решил перевести тему, смотря на то как лекарь откусывает кусок хлеба. — Что значит Миджисома?        — Ты имел ввиду Миджисомаэ? — исправил его мужчина.        — Да, скорее всего так, — осекся парень из-за своей ошибки, он ждал с нетерпением ответа, смотря как тот медленно жует свой обед.        Артемий не спешил.        — Ну, это зависит от случая, В какой момент Алеста это говорила? — он поднял на Жана взгляд.        — Ну это было когда мы отплывали, я хотел ее разговорить, но мне не удалось…        — Она сказала это же слово вчера, когда она хотела что бы я покинула ее комнату, — поддержала диалог Адель.        — В нашем языке одно слово может иметь множество значений, скорее всего именно из-за этого мы от него и отказались в пользу языка Небесных, то бишь вашего, — он замолк, словно что-то услышал, но затем продолжил, — Это слово можно перевести как «нестерпимая боль» или «разорвать узы», даже как «треснувшая скорлупа» и «лопнувшая рана», все это так или иначе связано с некой метаморфозой приносящая дискомфорт. Это фразу раньше я слышал от старших, но она не имела серьезного подтекста, скорее легкого ругательства, — он снова откусил от края хлеба, давая время для размышления аристократам.        — То есть волноваться не о чем? — решил убедится Жан.        — Как раз таки есть о чем, более старшее поколение говорило на диалекте как на своем родном языке, не придавая особого значения глубинному смыслу. Сейчас, когда каждое сохранившееся слово на вес золото, уже считается языком земли, то бишь мертвым, — наблюдая непонимание в глазах собеседников Артемий вздохнул, беря фляжку с водой и отпивая. — Если я все правильно понимаю, зная Алесту с детства, она эти слова использовала как молитву, что бы ее «нестерпимая боль» закончилась с «разорванными узами». Думаю, уезжая из столицы, она хотела покончить с мучительными обстоятельствами, которые ее там поджидали. Они ведь там были, так? — теперь очередь расспросов перешел к Артемию.        Жан перевел взгляд на Адель, желая узнать ответ. Увидев устремленные взгляды, Адель растерялась, помяв пальцами свою шею, она думала о том, стоит ли рассказывать обо всех случаях.        — Ну да, были неприятные моменты… — дала она почву, — Не думаю, что мне стоит об этом говорить, без ее разрешения…        — Она сказала, что ее пытались несколько раз убить, разве нет?       Адель смотрела на него испуганными глазами, ее губы двигались сами по себе, не зная что сказать, с одной стороны она могла начать говорить, что такого не было, а с другой во всем сознаться и сказать как есть. Жан же в свою очередь не хотел осознавать, что его сестра могла умолчать такие моменты, видя та заботилась о Мыши. А уж о том, что Алеста несколько раз была на волоске от смерти, была за гранью понимания.        — По лицу видно, что да, но она сказала, что это не все моменты, она говорила про кошмары, которые пришли после некой спасенной жизни. Меня больше интересует этот момент, — он добавил еще моментов, про которые могли знать лишь Алеста и Адель.        — Это ведь про Филиппа, так? — добавил вопрос Жан, пытаясь разложить все моменты по полочкам, — То есть все ее плохое настроение, тогда в столице, было не однодневным?        Адель встала начиная махать руками, прося всех замолчать. Последняя дамба, сдерживающая ее эмоции сломалась и слезы полились из ее глаз. Она закрыла лицо ладонями, не позволяя увидеть его выражение в момент сиюминутной слабости. Ее плечи тряслись от судорог, а голос завывал и дергался в такт тела. Артемий не до конца ожидал подобной реакции, но по иному, он бы не узнал информации. Слезы девушки были вынужденной мерой, да и выплакаться ей тоже не помешало бы.        Жан растерянно встал, пытаясь утешить сестру, он обнял ее за плечи, пытаясь заглянуть в ее лицо, которое было по прежнему закрыто ладонями. Осознав, что говорить что либо бесполезно, да и врятли он смог бы что-либо сказать стоящего, лишь обнял ее крепче, позволяя ей дать время, что бы успокоится и понять, что ее никто не бросит.        В это же время в голове Адель была полная тишина, прерываемая ее плачем. Это был единственный момент, когда рой из мыслей остановил свой ход, покинув сознание. Теперь, когда она потеряла всякий контроль над ситуацией, Адель ощутила себя брошенным ребенком, которому было некуда податься.        Спустя некоторое время девушка все-таки успокоилась, она хотела умыться речной водой, но Артемий ее остановил:        — Лучше не стоит использовать эту воду, лучше будет умыться водой из колодца, пошли, нам надо еще успеть придти в деревню до захода солнца, — по его лицу было видно, что ситуация не оставила его равнодушным, как бы он не хотел бы это спрятать за предстоящими делами.

Линия Генриха

       Генрих вышел из дома практически следом за группой знакомых Алесты, но направился в сторону города. Спустившись с холма родного дома, он пошел по знакомой дороге, по обе стороны которого выстроились дома. Пребывая в своих мыслях он не заметил, как приблизился к дому Вульпис. Из размышлений его вырвал монотонный звук гончарного круга, подняв взгляд от песчаной дороги на дом, он приостановился, заглядывая в окно дома. Там сидела Раина, опустив голову она методично вылепливала горшок. Парень подошел ближе к девушке, заглядывая внутрь мастерской. От резко исчезнувшего света, девушка подняла взгляд и увидела Генриха. С начала на ее лице было удивление, от его появления, а затем стало более смиренным и грустным.        — Здравствуй, Генрих, — тихо сказала она, отводя взгляд.        Парень присмотрелся к девушке, а затем перевел взгляд на саму мастерскую, словно пытаясь убедится что с вчерашнего дня ничего не изменилось. Единственное, что поменялось так это то, что в мастерской стало гораздо чище, не было на полу привычной глиняной пыли и разводов, а вдоль стены выстроились станки и обожженные чашки, тарелки, половина которых уже была расписана незатейливым узором, а другая была просто окрашена разными цветами.        — У тебя щека опухла, он снова тебя бил? — парень посмотрел на девушку оценивая ее состояние, но та промолчала, лишь больше концентрируясь на горшке.        — Хочешь я тебе что-нибудь принесу из города? В этом году наездником буду я, поэтому многие будут что-то давать даром, — на его слова девушка немного приподняла голову, глядя на него, Генрих лишь улыбнулся, зная как ее приободрить. Раина убрала руки от горшка, останавливая круг.        — Расскажешь потом как все было на Ардоре? — она повернулась к нему полностью лицом.        — Конечно, — не задумываясь согласился он, — Конечно, расскажу.        Генрих в этот момент лишь соглашаться, пытаясь поднять настроение хоть кому-нибудь.        — Я уверен, что отец рано или поздно отпустит тебя на Ардор и ты все увидишь собственными глазами, на самом деле там нет ничего необычного, — парень пожал плечами.        — Генрих, когда это произойдет, ты пойдешь со мной на Ардор? — Раина смотрела ему в глаза, пытаясь уловить каждую его эмоцию, парень в свою очередь дернулся словно в испуге. Он растерялся не зная, что ответить, подобное предложение было сродни признаться в своих чувствах. Они знали друг друга с детства, что уж говорить о том, что его мать скормила девочку, когда ее мать сбежала на ближайшем корабле, бросив новорожденную на руках мужа.        Парень с минуты две смотрел в лицо девочки, думая о том, видит ли он в ней кого-то большего, чем знакомую. Конечно, он воспринимал ее практически как сестру, даже вел себя слишком по хозяйски в доме Вульпис, когда отсутствовал ее отец. Он лишь понимал, что у него нет никакого теплого чувства, но и разбивать ее надежды он не хотел, задней мыслью, он даже предполагал ее корыстные мотивы.        Он вздохнул:        — Дай мне немного времени что-бы подумать, хорошо? — он увидел, как ее взгляд потупился и стал тем же что и в начале разговора, она снова опустила взгляд на гончарный круг, смотря как тонкие стенки горшка осели и начали «плыть».        — Не расстраивайся, все будет хорошо, просто не сразу… — он дотянулся до нее пальцами, убирая надоевший локон, что выбился из косы, и убирая за ее ухо, Раина подняла на него помокревшие глаза и кивнула.        Диалог подростков нарушил топот в соседней комнате с скрипом пола, девочка распахнула испуганно глаза:        — Это отец, уходи! — шепотом она начала говорить, парень же срочно развернулся исчезая из поля зрения, а девочка лишь закрыла окно, полностью закрывая доступ наружу.        Дверь мастерской распахнулась и на входе оказался высокий мужчина. На нем были черные штаны, однако они были сшиты по размеру, что отличало его почти ото всех проживающих на острове. Много раз выстиранная рубашка, давно утеряла свой первоначальный синий цвет. Его рыжие волосы были убраны в хвост, а серо-голубые глаза строго смотрели на дочь, желая узнать причину шума. Видя ее испуг, он тут же начал к ней подходить. По мере его приближения, Раина лишь ослаблено села на стул, мысленно молясь, что бы отец ушел на улицу, но тот направлялся строго к ней ничего не говоря. Когда тот был уже в паре шагов, девочка закрыла свою голову руками, защищаясь от ударов, а после чего пригнулась к своим коленям. Мужчина замер в шаге от дочери, сверля ее взглядом, нельзя было понять, хотел ли он что-то спросить или повторить вчерашний урок, а может и вовсе приласкать после всего случившегося. Девочка замерла в своей защитной позе не расслабляясь ни на секунду, ожидая удара в любой момент.        В мастерской раздался тихий всхлип, а затем еще и еще. Мужчина протянул свою ладонь к дочери, но тут же убрал, боясь, что это может принести ей еще больший вред.        Немой диалог закончился ничем, мужчина просто покинул мастерскую.        Генрих же в этот момент спрятался за угол дома, зная, что ничем не сможет помочь. Терзаемый чувством вины, он настойчиво пытался заглушить это чувство. Не смотря на все происходящее, ему пришлось найти силы оторваться от стены, после того как отец Раины покинул свой дом.        Средний сын приблизился к городу, остановившись у одного старого дома, где жила одна дряблая сумасшедшая старуха. По крайней мере так думал о ней Генрих, взрослые говорили, что она здесь жила еще до основания этого поселения, мол она ушла от степняков. Как бы то не было, эта старуха прожила всю свою жизнь в одиночестве, а может, она была настолько стара, что все ее семейство давно умерло. Так или иначе, она была самой старшей на поселении и как заведовали старые традиции, она проводила все обряды.        Парень стоял у дома, смиряя взглядом двор, пока мимо него проходили не менее растерянные дети с матерями, что специально привели их к старухе. Генрих разделял чувства этих детей, каждый год их приводили к этой старухе на омывание. Как будто был какой-то толк несколько часов сидеть в котле с травами и молчать, слушая старые бредни женщины.        Пока парень прибывал в задумчивости, вспоминая старуху с не самыми лестными словами, темная фигура сама появилась с начала в окне, а затем резко исчезла. Генрих опомнился и вздрогнул, от сурового стука двери об стену дома. На проходе оказалась низкого роста женщина в черной одежде, по началу можно не понять что это из-за количества ткани, тем более она всегда ходила сильно пригнувшись, словно прижимая грудь к коленям, раскачиваясь из стороны в сторону, из-за этого казалось, что пред тобой даже не преклонного возраста человек, а существо из старых сказок. К тому же, лицо этой женщины всегда прикрывала ткань, поэтому, некоторые даже могли усомнится, в человечной природе этой старухи.        Она «стояла» приподняв на Генриха голову. Парень был готов в любую секунду убежать подальше от этого дома, но его останавливала мысль, что это всего лишь немощная женщина, за которой смотрело все поселение. Если бы не местные, она бы давно умерла от голода и холода.        Он подошел к ней, смотря сверху вниз, не зная что сказать или делать, он вообще сомневался делал ли он вообще хоть что-то верно. Он даже не был уверен слышит ли старуха.        Они стояли друг против друга, Генрих стоял в исступлении, не зная что делать, пока старуха смотрела на него сквозь черную ткань и хрипела. Как бы не было жестоко, подростку хотелось сорвать с нее эту черную ткань, дабы на ее иссохшее лицо упали лучи солнца и как древнее зло, она завопила рассыпаясь в прах. Ему казалось, что она даже видел сквозь ткань ее неживое лицо испещренное морщинами, которое уже напоминало кору старого дерева.        Старуха двинулась, разворачиваясь внутрь дома. Ей богу, парень четко увидел ухмылку на ее лице и хрип схожий на смешок.        Войдя внутрь дома босиком, Генрих осмотрел убранство дома. Сейчас он все видел несколько по иному, чем в прошлом году, когда он пришел с Алестой. Сейчас он глава, для него происходят все приготовления.        В доме было чисто, не было присущего дома стариков противного запаха, чистые окна, свободно впускал солнечный свет, который проходил через белоснежные занавески с вышивкой изображенных красных цветов, а на побеленной печи, падающие солнечные лучи играли по особенному ярко. Рядом с печью стоит только недавно сделанная лавка и стол, от нее все еще исходит запах свежей древесины, а поверх ее домотканая скатерть. Куда не глянь, везде все было чистое и новое, все руками местных людей. Вот только всю атмосферу тишины нарушала местная ребятня, они бегали по дому щеголяя грязными пятками и голыми телесами, не желая забираться в котел с травами. Наблюдая сейчас за этим, Генрих сам вспоминал, как не хотел быть посаженным туда. Его детский мозг вопил о том, что его сейчас сварят, как свежепойманного кролика, а старая старуха съест и обглодает его кости. Но сколько лет не проходило, а учесть быть сваренным никак не приходила. А теперь он занимает место своей сестры, которая уже несколько лет подряд была наездницей быка. Он помнил, что надо делать из наблюдений прошлых лет, осталось только воплотить это в жизнь.        Продолжая стоять на входе, парень дождался пока старуха дойдет до другого конца дома и достанет бумажный сверток, развернет его и вытащит на свет знакомый рушник из грубой ткани сделанная из крапивы с вышитыми желтыми цветами. Стоя на месте женщина, взяла одной рукой один край, а другой рукой бросила сверток. Полоса ткани пролетела через весь дом, разворачиваясь, пока ее край не упал к ногам Генриха.        Парень посмотрел на край рушника, словно не веря, что в этот день по этой полоске ткани сегодня пройдет он, а не его старшая сестра. Он встал на него, словно ожидая приказа, а затем начал медленно идти. Первыми он снял штаны, оставаясь в длинной рубахе, пройдя несколько шагов, он распустил тонкий пояс, а затем сбросил и верх. По итогу у самой старухи он стоял голым, ожидая следующую часть обряда. Генрих не чувствовал пристыженным или нечто подобное, нет, сейчас он понимал, что он образно перерождается в нечто иное. А это все не более чем фарс для входа в антураж.        Старуха хлопнула три раза в ладони, очень громко, да бы кричащие дети в миг угомонились и спрятались внутрь котла. Как только стало тихо, женщина отодвинула железную дверцу печи. То что ждало парня внутри, было для него загадкой, он лишь знал, сестра залезала в печь, а затем выходила оттуда через некоторое время. Генрих посмотрел на старуху, показывая свою готовность и та лишь накренилась, приглашая внутрь. Он недолго думая перешагнул внутрь печи, залезая внутрь. На удивление внутри не было тесно, словно комната, но меньше, а посередине стоял котел. Пока была хоть толика света, парень залез внутрь чана, вода в нем была теплая, недостаточно холодная, но и не обжигающая, тепло совсем как человеческое. Будучи уже внутри, старуха закрыла котел крышкой, оставляя парня в полной темноте.        Генрих сидел неподвижно в непонимании того, что надо делать, из-за небольшого размера пришлось прижать колени к груди. Он просто продолжал сидеть в темноте в ожидании когда старуха поднимет крышку и выпустит его.        Ожидание было утомительным, от темноты и тишины постепенно хотелось спать, но было в этом нечто странное, что-то знакомое.

Тепло. Темно. Тихо. Безопасно.

       В некий момент дремоты, когда сознание уже во сне, однако еще в состоянии контролировать происходящие из вне, к нему пришло осознание, что он что-то слышит. Как гул, легкий, ненавязчивый. Схожий на завывание ветра в зимний день, когда он лежал под одеялом с сестрой, обнимая грелку. Однако этот гул имел иную природу, отличную от той которой он вспомнил.        Откинув голову назад, дабы не захлебнуться, парень почти поддался объятиям сна. Даже неудобная поза, не казалась такой уж и плохой, даже не было мысли о том как поскорее выбраться.        Выбираясь из печи, старуха спросила:       — Что ты видел?        — Что? — растерялся заспанный парень.        — Что ты видел? — черная ткань снова двинулась, показывая, что ее носитель существо дышащие, а значит живущие, а если к тому же осознанно говорящее то и осмысливающие.        Парень несколько секунд молчал сидя на лавке, пока рушник недавно лежащий на полу был на его плечах, впитывая воду и не позволяя носителю быстро замерзнуть.        — Я не уверен, но кажется это была утроба, — он отвел взгляд, сомневаясь в своих словах, глядя куда то на пол, которое освещало закатное солнце, сейчас в доме были только они оба, не смотря на открытую настежь дверь, никто не собирался входить или подглядывать за домочадцами.        Женщина молчала, а потом сказала своим скрипучим голосом:        — Утроба… Давно такого не было. Хорошо, хорошо… — начала бубнить женщина, раскачиваясь, парень ее практически не слушал, пока до него не доплыли ее слова.        — Та девочка совсем плоха была… Сомаэмиджи… Оторвать и выбросить… Несла за собой лишь смерть… Ничего хорошего… — старуха начала раскрывать ящики, доставая цветные баночки, тарелки и ступки.        — Вы про Алесту? Моя старшая сестра, что несколько лет подряд была наездницей? — Генрих решил уточнить, старуха замерла, а затем снова начала свое монотонное движение.        — Она самая, ей снились кости, земля, талая вода, замерзшие яблоки… и раскрытая утроба… Пусть она несла за собой хороший урожай, за ней же следом шел злой рок… — после этого старуха продолжила бубнить совсем неразборчиво.        Вытерев мокрое тело рушником, Генрих начал наблюдать, как женщина замешивала ритуальную краску. Она вылила масло на новый стол, приятный запах начал распространяться по дому, недолго думая она высыпала часть цветного порошка, по цвету схожего на горчицу, взяв плоскую ступку, она начала методично водить ею по столу, заставляя порошок смешиваться с маслом, образую однородную массу. Когда казалось, что состав был готов, парень вспомнил, что обычно краска всегда была неоднородно красного цвета. Как он и думал, старуха отошла от стола, беря литровую банку с красным содержимым.