Ты слышишь — кончилась война

Любой нормальный меха давно понял бы, что у него нет шансов даже дотянуться до Леозака, не то что всерьез оцарапать, и что нелепые попытки сопротивления делают все только хуже. Любое нормальное животное поняло бы это еще раньше. Инстинкт самосохранения у животных всегда сильнее разума. Храм сделал из джетов идеальных смертников. Однажды Шоквейв уже переживал такой восторг от близости смерти; это был не первый его мнемохирургический опыт с дезактивом, но, пожалуй, самый пугающий. Тот джет хотя бы погиб, прикрывая отступление двухсот своих собратьев. Тот джет — или Шоквейву хотелось так думать, просматривая его воспоминания, — верил в дело десептиконов. Тандеркрэкер с упрямством истинного религиозного фанатика верил, что смерть — это неприятный, но необходимый переход к чему-то абсолютно прекрасному. Не исключено, что его попытки ударить Леозака когтями, пнуть его или поймать рукой меч тоже имели сакральный смысл: сражайся до конца, заслужи достойное послеискрие, не позволь страху и сомнениям тебя остановить… Все страхи и сомнения выпали на долю Шоквейва, и в этот раз Тандеркрэкер его не слышал. Может, отклик и прежде ему мерещился, и после блокировки всех приватных каналов связь всегда была односторонней? Шоквейв не ждал ничего хорошего еще с того цикла, когда дроиды приволокли в его комнату новый терминал, покрытый тонким слоем очень знакомой, слабо фонящей пыли. Кибертронской пыли, порожденной радиационным загрязнением атмосферы. «Леозак сказал, что Тандеркрэкеру этот терминал больше не понадобится, — прокомментировал ИИ. — Не беспокойся, Леозак дал мне слово чести, что Тандеркрэкер останется жив». Как можно верить слову меха, как минимум дважды предавшего своих собратьев и зарабатывающего на жизнь убийствами и грабежом? Меха, обманом и шантажом заставившего хозяина этой станции разделить власть с ИИ? Меха, всю жизнь прожившего в среде, где это абсолютно нормальный и даже достойный восхищения поступок? Пусть теперь все были довольны ситуацией, тогда Леозак не мог знать, что ИИ и кибертронцы на станции сумеют договориться. Он просто бросил их с чуждым разумом, только что убившим почти сотню джетов. О какой чести тут вообще можно рассуждать? Сил больше не было. Серво не слушались, и острие меча скользило по глубоким порезам — по левому предплечью, по нестерпимо саднящему боку, по мокрой и пахучей биоткани. Не получалось оторвать от пола даже пальцы, они дергались, расползались по густому топливу, пачкаясь еще сильнее. Немного потерпеть. Меч приближается к шее, и можно, можно собрать последние силы, резко кивнуть… и освободиться. Предвкушение свободы было таким ярким, таким волшебным… Оптикой Тандеркрэкера Шоквейв видел фейсплейт Леозака, высоко, в неровном освещении — но эту улыбку, полную больной, пугающей нежности, распознал бы и в полутьме. У Леозака мерцали линзы, как при сильном возбуждении, и, словно услышав Шоквейва, он повел мечом в противоположную сторону, к расколотому кокпиту, к паховой пластине, расчерчивая, наверное, единственное еще целое место жгучими царапинами. Крылатый силуэт подернулся дымкой, и жутко было ощущать горячую влагу там, где уже много ворн отсутствовали форсунки для подачи омывателя и сами оптические гнезда. Тандеркрэкер дернулся — и лезвие соскользнуло на ногу, глубоко и больно, моментально залив обшивку горячим энергоном. А потом Леозак отошел, сделал несколько шагов вправо, потом обратно, огибая лужу, скрылся за дверью… и словно разжалась пружина, в которую скрутился нейроствол. Шоквейв очнулся в своей комнате, шумно вентилируя, обнаружил себя на полу посреди обломков кресла. Он чувствовал Тандеркрэкера — но уже без полного погружения. Блокировка связи искр и так очень сильно приглушала ощущения. Самому Тандеркрэкеру сейчас намного больнее. И он еще злился, что Леозак передумал насчет коннекта? — Должен предупредить, что коннект у них будет до полного восстановления Тандеркрэкера. Вероятно, даже сегодня. Рука Шоквейва нащупала обломок кресла, стиснула в кулаке. Ему по-прежнему казалось, что его издевательски профессионально били и резали последние несколько грунов, не оставив ни одного живого места и при этом не причинив существенного вреда, но он помнил, что это фантомная боль. — Они очень быстро регенерируют, — добавил ИИ. — Я же говорил, ничего страшного не произойдет. Шоквейв до сих пор чувствовал запах энергона. И его вкус — во рту, которого сто ворн как не было, пьянящий и пугающий вкус собственной беспомощности. Мало того, что он должен был разделять с Тандеркрэкером его сумасшествие, так еще ИИ заглядывал в его разум, как в собственный архив?! Сесть Шоквейв успел. Швырнуть железную трубу, совсем недавно бывшую ножкой кресла, уже нет. Проклятый ИИ снова парализовал его. Уже не оправдываясь ошибкой при непроизвольном запуске отгрызенного предаконами оружия; уже никак не оправдываясь. Здесь ничего не принадлежало Шоквейву, включая его собственные ноги, левую руку и половину внутренних систем, и он не имел права портить имущество станции. Прошло двадцать с чем-то кликов (он не обратил внимания, когда конкретно руки отказались ему подчиняться), и Тандеркрэкер зашевелился. Боль по всей обшивке. Острая, колющая — в правой ладони, которой он пытался затормозить меч; саднящая, не дающая толком шевельнуть ни крыльями, ни спиной — по бокам; резкая, каждый раз выкручивающая нейросеть и вызывающая желание выругаться — при любом движении ног. Что он делает? Чем он думает? Что за бессмысленное упрямство? — Зачем заставлять меха с такими повреждениями ходить по всему кораблю? — прохрипел Шоквейв. Он готов был снова просить ИИ поговорить с Леозаком. У самого Шоквейва хранилась в памяти личная частота Леозака, если тот, конечно, не пользовался другим аккаунтом на пределами станции. Шоквейв уже пытался поговорить с ним. Не надо было заступаться за Тандеркрэкера. Надо было просить об убийстве из милосердия. Хотя Леозак подчинялся законам станции. Станция — ее нетрансформерский разум — была заинтересована в Шоквейве и вряд ли позволила бы ему улететь отсюда, чтобы умереть. — Леозак причинил боль Тандеркрэкеру и тебе не потому, что ему так захотелось. Ему нужно показать всем, что никто не может безнаказанно отбирать у него корабль. Даже Тандеркрэкер. Меха на корабле не станут подчиняться, если будут считать Леозака слабым. Я тоже не стал бы подключаться к твоему сознанию, если бы не чрезвычайная ситуация. У тебя были судороги, ты не реагировал на внешние раздражители, разумеется, меня это обеспокоило. Я почти не умею ремонтировать меха твоего подвида, поэтому счел приемлемым такое вмешательство. И я тоже беспокоюсь за Тандеркрэкера, — добавил ИИ после недолгого молчания. — Возможно, ты прав, и мне действительно не стоило никому показывать ту запись. Я думал о безопасности их обоих и упустил из виду влияние этой информации на их личные отношения.