Дух курильницы Дракона

— Вот, дагэ, посмотри какая шикарная вещь! Это я нашёл в одной антикварной лавке, ну знаешь, такой... — парень пощёлкал пальцами и нетерпеливо поёрзал на подушке, не в состоянии подобрать нужные слова, и в раздражении щёлкнул об подушку сложенным чёрным веером с золотыми иероглифами, — ну, в общем, ты понимаешь, где это может быть, их много таких... На рынке, вот. Мда, на рынке. Мы там с... хм... ну, в общем, ходили-ходили... вместе все, а потом А-Цин предложила зайти. Ей там какую-то древнюю книгу поискать было надо, по медицине... Он вздрогнул, когда кулак брата с грохотом опустился на инкрустированный перламутром чайный столик, и скривился — по перламутровому дракону пошла трещина. Ну вот, опять иди, унижайся, договаривайся по поводу ремонта, а столик-то раритетный, и мастер Цзюнь ещё и не возьмётся просто так. Опять все нервы вымотает, да ещё и цену заломит втрое. Но оставлять всё вот так нельзя! Ведь трещина — это не по фэн-шую, а у брата и так потоки ци частенько искажаются. Пока только слегка, а потом... Если бы не эта старая сабля, Хуайсан уверен, ничего бы не было, но куда же без неё — лежала себе и лежала, так нет же, надо было брату на антресоли полезть! И что он там забыл? Хотел, видите ли, старый альбом найти, ну и нашёл... Вот эту древнюю железяку, чтоб её. Уж как он её от брата в этой жизни ни прятал, даже из семейного склепа домой утащил, и зарыл, согласно пословице, «под фонарём», в этих антресолях, которые хуже подземных лабиринтов, и которые под страхом смерти никто бы из ордена не решился разобрать, всё надеялся судьбу обмануть, но нет — брату вздумалось фотки поискать. Ну и нашёл... На свою голову. И как только в руки попала эта «железяка гуева»... Хуайсан вздохнул. А он только обрадовался, что брат про свою прошлую жизнь ничего не помнит! Он-то помнил. И не только про его прошлое. Конечно, он сказал брату не всю правду. Правда была в том, что эта курильница в виде дракона с открытой пастью, вовсе не была куплена в затрапезной лавчонке. И её, и ароматы для воскурения он и правда забрал из рук Вэнь Цин, убедив его попробовать это средство, как самое надёжное для усмирения искажения потоков ци у заклинателей. И пришлось поверить на слово, ведь ни в какой человеческой клинике искажения ци не лечат. Да и вообще про существование в мире обычных людей такой касты, как заклинатели, не знают, считают это сказками. Так что приходится обращаться к целителям, куда же деваться. Но забрал он всё это не из мелкой базарной лавочки, и брат бы его прибил, если б он сказал где он это всё взял. — Ты сколько бабла на эту хрень потратил?! Опять только цацки в дом тащишь! Нет, чтобы на полигон пойти, пострелять потренироваться, на тебя в подворотне хулиганы нападут, ты же даже не отобьёшься! Ну, это уже была вопиющая несправедливость! Ореховые глаза вспыхнули золотым огнём. Миг — и с лязгом распустился в руке, промелькнув у самого лица разгневанного брата чёрно-золотой саблезубый цветок, полукружием листа гинкго прочертив воздух с быстротой молнии. Минцзюэ аж отшатнулся, хотя и понимал, что тэшань брата его не заденет, но это получилось чисто инстинктивно. Подсознательная реакция, рефлекс, без которого обычный человек уже валялся бы с располосованным горлом. Холодок пробежал по спине. Ох и быстр, нечего сказать, младший братик! Вся ярость куда-то вмиг ушла, сменившись невольным уважением. А он-то считал, что его брат слабое и бесполезное существо, которому даже ядра в полной мере не удалось развить! Не хотел бы он быть на месте того идиота, который рискнёт напасть на его субтильного, словно девушка, брата. Тем временем, золотой огонь в глазах напротив снова потух, уступая место какой-то мольбе, тэшань послушно свернулся, чёрно-золотым брусочком посвёркивая на коленях брата, а сам он засуетился возле курильницы, засыпая внутрь железного дракона какую-то траву, и поджигая её. И всё это время голос его тихо журчал, уговаривая брата попробовать медитацию под дым этой курильницы, а по комнате стал сначала ненавязчиво, а потом всё сильнее, распространяться странно знакомый цветочный аромат. Он и успокаивал, и возбуждал одновременно, обволакивал, завораживал, затягивал во что-то смутно знакомое, от чего в районе Золотого ядра возникло странное горько-сладкое предвкушение чего-то такого, чего он до смерти желал, но в то же время видеть не хотел. Минцзюэ скрипнул зубами, когда клубы ароматного дыма сначала свились кольцами, потом загустели. Минцзюэ вгляделся, и вздрогнул, не поверив своим глазам. Из них из-под чёрных стрел ровных бровей на него мягко смотрели прекрасные глаза, цветом похожие на спелые вишни, глубокие, словно омуты без дна, в обрамлении длинных угольно-чёрных ресниц. Между бровями алела небольшая киноварная точка, словно их владелец был индусом, и на такую же мысль могли наводить массивные золотые браслеты, украшающие запястья и предплечья рук возникшего перед ним... человека(?) в богатом нагруднике, спускавшемся почти до пупка довольно мускулистого, явно мужского торса, украшенном жемчугами и гигантской величины драгоценными камнями, выглядевшими бутафорией, и жемчужной короной на голове, из-под которой струились на плечи длинные чёрные пряди блестящих волос. На бёдрах этого... человека лежал тяжело блестевший золотом массивный пояс, тоже изукрашенный жемчугами и пиропами, из-под которого лёгким золотисто-алым узорчатым облаком, постоянно перетекая в струйки дыма, вилась тончайшая, словно газ, ткань то ли юбки, то ли широких штанов — было не разобрать. Ног у существа, похоже, не было, поскольку пола разноцветный дым не касался, стелясь в одном чи* от него. Или это ему так казалось? В изумлении Минцзюэ таращился на дивное видение, непонятно с каких пьяных баоцзю попавшее к нему в дом, а затем, преодолевая непонятно откуда возникшие внутреннее смущение и странную робость, резко буркнул: — Ты кто? Ты индус, что ли? Спросил, и тут же пожалел об этом. Потому что призрачный мужчина улыбнулся ему, обозначив на щеках сияющие ямочки, отчего старшему Не показалось, что вокруг этого существа стал светиться воздух, и он почувствовал, как у него начал сворачиваться тугой болезненный узел в районе нижнего даньтяня. Затем призрак совершил абсолютно традиционный китайский поклон, выставив вперёд руки ладонями одну впереди другой, и мягким приятным голосом, от которого у Минцзюэ заныло сердце, и отчего-то заболела шея, проговорил на одном из старых наречий древних империй Поднебесной: — Я раб этой курильницы, о мой господин. И я не индус, как господин изволил заметить. Возможно, господина ввёл в заблуждение наряд этого раба, он смиренно просит у господина прощения. Не опускавший рук призрак, поклонился ещё ниже, одна прядь волос духа при этом свесилась вниз, и Минцзюэ поймал себя на мысли, что хочет поддержать из-под низу его руки, останавливая поклон, настолько живым выглядел этот дух, даже блики света играли на густо увешавших его драгоценностях. Но потом смутился и рассердился на себя. В самом деле, совсем уже умом тронулся — духа за руки лапать! Он же нежить! Хотя... тьмой от него не разит, но всё же в добрых призраков главе дома Не верилось мало. Да и вообще ни в каких призраков он не верил. Какой-то в этом был подвох, и гадское назойливое ощущение, что он знал этого духа раньше, был очень хорошо с ним знаком, и даже... привязан. Глава Не потряс головой, пытаясь прогнать наваждение, но оно почему-то рассеиваться не захотело. Более того, улыбнувшись так, что тёмно-вишнёвые глаза засияли словно два солнышка, и от этого ямочки на щеках призрака стали ещё милее, он разогнулся, вытянув руки по швам, и блестящая чёрная прядь лентой легла ему на грудь, не закрывая алеющий сквозь украшения сосок, и послав полуулыбку, на которую Минцзюэ хотелось смотреть вечно, мягко осведомился: — Этот раб осмеливается спросить, каково имя молодого господина? — Н-не Минцзюэ, — неожиданно для себя запнувшись выпалил тот, и покраснел от досады. Да что ж это за гуй пойми что с ним творится?! Он не то, чтобы никогда не заикался, он ненавидел заик лютой ненавистью, считая этот недостаток признаком слабости. Именно поэтому он не одобрял общения младшего брата с этими Вэнями, младший из которых был робким и стеснительным заикой. Хотя братец, похоже, с ними со всеми преотлично ладил. Даже с этим Вэнь Чао, которого Минцзюэ и знать не хотел, как и всю эту Вэньскую семейку. Из них разве что Вэнь Цин была адекватной, но вспыльчивый характер их обоих никогда не позволял им нормально общаться, несмотря на то, что она была единственной целительницей, хоть сколько-нибудь соображающей в своём ремесле. Но дух, казалось, даже не заметил неловкого положения хозяина комнаты, и всё так же лучась доброжелательностью, разлил по его ушам бесконечный мёд своего голоса: — Тогда не будет ли угодно господину Не послушать некую любопытную историю для отвлечения от тяжких мыслей? И Не Минцзюэ только... сглотнул, прогоняя ком в горле, и судорожно кивнул, не отрывая своего взгляда от незнакомца.