A Little Piece of Heaven

Игорь. Игорь Катамаранов. Имя звучит странно, но он не против. За всё время имен у него было полно, и не все из них были хоть сколько-то благозвучными, но конкретно это совсем уж кривое. Он произносит его на разные лады, то растягивая, то сжимая буквы, быстро и медленно, громко и тихо, пока наконец не осознает причину неудобства. Отчество. А вернее — матчество. А ещё вернее — матроним. Игорь Натальевич. Ната-альевич. Вот уж угораздило. Интересно, заметит ли кто-нибудь? Никто не замечает, даже родители. Он лишь насмешливо фыркает, когда обращающиеся к нему взрослые выглядят, словно так и надо. Неуместное поведение для малолетки, и ему прилетает не один отцовский подзатыльник в ответ на подобное. В конце концов он учится сдерживаться. Изменения начинаются уже в школе. Перед самой линейкой он не сдерживается и всё-таки глотает из ребристой бутылки, всё время валяющейся в морозильнике. Огненная вода обжигает непривыкшее к подобному горло, и он заходится в кашле. Быстро убирает самогонку обратно, радуясь, что семья попалась ему не самая внимательная. Отец не появлялся дома уже неделю, а матери вообще не до этого, она забрасывает его в класс и сматывается первее, чем классная руководительница успевает её поймать. Зато кому, оказывается, есть дело, так это одноклассникам, поднимающим его на смех после линейки и демонстративно воротящим нос. Он понимает, что ему не пристало затевать драку с обычными мальчишками, ещё даже читать толком не научившимся, и что это лишь буйство молодого организма, но всё равно ничего не может с собой поделать. Драться в хлипком, ещё не окрепшем теле чертовски сложно, но он успевает подхватить ближайший стул и кинуть им в особо дерзкого обидчика. К сожалению, тот умудряется пригнуться, и стул попадает в стоящего позади пацана с чем-то вроде линзы от телескопа вместо очков. Линза звонко разбивается на две части, а пацан остается стоять ни жив ни мертв, с подрагивающими в начинающемся плаче губами. Он уже собирается наспех буркнуть извинение и продолжить потасовку, но так и замирает, рассеянно смотря на мальчишку. — Т-ты что, бешеный? — выдавливает одноклассник. По какой-то причине ему становится действительно стыдно. На остальных плевать, те сами напросились, но ведь этот мальчик ни в чем не виноват, он просто случайно попал на линию огня, и теперь стоит там, вытирая слёзы рукавом идеально выглаженной рубашки. Внезапно появляется иррациональное желание защищать этого мальчика, отгородить его от всех, чтобы никакая сила в мире не смогла нарушить покой его аккуратно причёсанных кудрей. От странных мыслей его отвлекает окрик учительницы. Получить выговор перед всем классом в первый же день звучит очень неприятно, но ему плевать. Сильнее его заботит странное желание защищать этого бедного мальчишку, которого он видит в первый раз в жизни, и который через какой-то десяток лет останется лишь воспоминанием. Внезапно женщина называет его полным именем, и в гробовой тишине класса с задней парты раздаётся сдавленное кряхтение, за которым ясно угадывается с трудом сдерживаемый смех. Он резко поднимает голову и встречается взглядом с одноклассником. Лупоглазый, с черными прилизанными волосами, он сильно напоминает лягушку, и этот эффект лишь усиливается раздутыми покрасневшими щеками. Сознание тут же услужливо подкидывает имя: Сергей Жилин. «Нашёлся, чувырло». Домой они идут вместе, и уже за воротами школы его нечаянный попутчик хохочет во весь голос, не переставая сипло выдавливать из себя его имя. Желание заехать по наглой роже останавливает лишь осознание, что им ещё не один десяток лет вместе сосуществовать. Внезапно он замечает впереди сгорбленную фигуру мальчишки с рюкзаком, кажется, вдвое больше его самого. Тот самый одноклассник, которому он разбил… очки? Очку? Оч…ко? — Эй! — окликает он мальчика, отпихивая подальше всё не прекращающего ржать напарника. Одноклассник оборачивается и, в ужасе отскочив от него, запинается о корень дерева и едва не падает, он успевает поймать его в последнюю секунду. — Я… Прости, что так вышло с твоими очками. Мальчик всхлипывает и мямлит что-то про нагоняй от родителей, но он уже не слушает, со странным удовлетворением думая, насколько же тёплая чужая рука. Мысль чертовски неправильная и вообще не имеющая ни одного права на существование, и он заставляет себя избавиться от неё. — Мы их починим с Серёгой. Правда, Серёга? — поворачивается он ко всё ещё нагло ржущему однокласснику. Тот резко замолкает и вперивается в него яростным взглядом. — Да, — выдавливает он, — починим. Губы мальчика трогает несмелая улыбка. — Спа-спасибо, — кивает он и протягивает руку. — Икон… Иноке… Инотек… — окончательно запутавшись в буквах, он резко выкрикивает: — Кеша! Он пожимает мягкую ладонь и широко улыбается, стараясь выглядеть не очень жутко: — Игорь. — У тебя необы-необычное имя, — замечает Кеша и тут же принимается оправдываться: — Ну, твоё отче… мат… ма… Он зависает, не веря своим ушам. Заметил? Неужели заметил? Быть такого не может! Даже насмешливое хмыканье за спиной замолкает. Глядя на распинающего в извинениях одноклассника, он решает, что подумает об этом потом. — Да, у тебя тоже, Кеша, — нараспев произносит он. Мальчик замолкает и улыбается, явно довольный тем, что на него не обиделись. Дальше они идут вместе, как оказалось, в один и тот же дом. У дороги на переходе Кеша хватает его за руку, явно неосознанно, но от этого иррациональное тепло в душе разливается лишь сильнее. Он крепко сжимает чужие пальцы и смело шагает вперед на загоревшийся сигнал светофора. Хотя бы и ближайшее десятилетие можно прожить с этим странным чувством, пока не началась настоящая работа.